Читаем без скачивания Ветер с океана - Сергей Снегов

Тимофей махнул рукой.

— Какая разница, Миша, дождь или солнце? Последние дни хожу на земле, всякая погода приятна.

Миша, повернувшись, с удивлением посмотрел на Тимофея. Тот вытирал ладонью слезы.

— Как тебя понимать?

— Сережкино завещание выполняю. Век себе не простил бы, если бы пренебрег… Последние его слова: «Готовься, Тимоха, вернусь, возьму в море». Сегодня отнес документы в отдел кадров. Там набирают команду на китобойный промысел. Сказали — подхожу…

Миша воскликнул, пораженный:

— Да ты же смерть боишься воды!

— Боюсь, — скорбно подтвердил Тимофей. — А что делать? Нет мне больше жизни на берегу!

Миша с минуту колебался, прежде чем задал новый вопрос:

— И все из-за того, что Сергей Севастьянович велел тебе стать рыбаком? Это ли вся причина?

— Ты же знаешь, Миша, — грустно сказал Тимофей. — Что говорить? Не вышла моя задумка насчет Анны Игнатьевны!

— Хотел мужем ей стать?

— Хотел, хотел… Мало ли что хотелось! Ты не подумай, Миша, я не упрекаю! И мысли такой нет — тебя винить! Сам понимаю — недостойный я этой женщины. Ну, а все же… Могло и по-другому стать, кабы она в тебя не влюбилась.

— Влюбилась! — горько сказал Миша. — Откуда ты вбил себе в башку, что влюбилась? Навоображал себе невесть чего! Придумываешь все!

Тимофей покачал головой.

— Нет, Миша, не придумываю. Другая она стала, как познакомилась с тобой. И раньше у меня надежды — не очень чтобы… А нынче — никаких! Да и не стараюсь… Она переезжает, больше соседями не будем. В хорошем доме станет жить, не в развалке, охранять ее с Варькой от всякого происшествия не нужно. А ты… если понимаешь, какой она человек… В общем, надо уходить подальше.

Он снова провел рукой по лицу — стирал то ли капли дождя, то ли слезы.

Миша молча смотрел на него и колебался, говорить ли о том, что он был недавно у Анны Игнатьевны и какой произошел разговор. Тимофей был соперник, Миша долго приучал себя к этой мысли. Соперников ненавидят, им грозят, чтобы заставить их убираться подобру-поздорову, так повелось издавна, Миша всегда думал о себе, что только так и обойдется с соперником, если тот у него появится. А сейчас, выслушивая признания Тимофея, он не чувствовал ни гнева, что они влюбились в одну женщину, ни желания причинить Тимофею зло. Такое чувство налетело кратковременно, когда Миша увидел, как Тимофей приближается, теперь от него не осталось и следа. Зато была жалость к нему, печаль, что так все неудачно складывается у обоих, и еще одно чувство, до того неожиданное, что еще минуту назад Миша не поверил бы, что оно возможно: желание признаться в своей неудаче с такой же искренностью, с какой признавался в своих горестях сам Тимофей.

И Миша сказал, стараясь говорить спокойно:

— Не теряй надежды. Не все для тебя потеряно. Сейчас я был у Анны… Разрыв окончательный.

Мише казалось, что Тимофей обрадуется такой вести. Но Тимофей испугался.

— Миша, побойся бога! Какой может быть у вас разрыв? Или сказал ей что нехорошее?

— Не знаю уж, хорошее или плохое, — угрюмо ответил Миша. — Просил стать моей женой. А она отказала наотрез.

— Рассердилась, что ли? Может, ты как-нибудь не так?.. Миша нетерпеливо возразил:

— Все было как надо, не придумывай себе опять всякого!.. Чин-чином, — люблю, всю жизнь буду любить, одна ты у меня на душе… Разве на такие слова можно сердиться?

— И она отказалась?

— Один был ответ: нет и нет! Что было делать? Я ушел. Вот под дождиком прохлаждаюсь.

Тимофей старался в темноте разглядеть лицо Миши.

— И чем объясняешь ее отказ? Миша ответил не сразу:

— Думаю… Разница лет — одно объяснение. В общем, не пара, так она считает. А отсюда вывод — ты ей в пару подходишь. Не стар и не молод. Ее годков или постарше?

— На четыре года старше, — ответил Тимофей.

— Нормально, значит. Так что можешь забирать документы из отдела кадров. Нет тебе нужды идти в море. И на берегу устроишь себе счастливую жизнь.

Некоторое время оба молчали. Дождь с легким шумом обрушивался на реку. На дне, посередине реки, проступало что-то темное, камень или плита. На противоположном берегу смутно высилась руина разрушенного в войну древнего собора. Тимофей заговорил первый. Теперь его голос был трезв и ясен. Хмель слетел с Тимофея, словно и не пил он сегодня ничего.

— Нет, Миша, нет! Не устроить мне счастливой жизни с Анной Игнатьевной. Тут ты ошибаешься, Миша. А почему она тебе отказала — разница лет или еще что — не знаю. Другое знаю, голову дам на отсечение — любит она тебя! Одного тебя любит, ни о ком не думает и не хочет думать. Вот такая правда.

— Правда, правда! — раздраженно передразнил Миша. — Она, что ли, тебе об этой правде говорила? Сам ее открыл? Мне что-то в любви она не признавалась.

— И мне ничего прямо не говорила, врать не буду. Чувствую! Знаю я ее, Миша, так знаю, как и она себя не понимает. Восемь годков рядом с ней живу, все разбираю — как дышит, как ходит, как глядит, когда сердится, когда довольная… А с того вечера, помнишь, я Сережку на судно провожал, ты ее домой привел… Другим человеком стала! Ты не думай, я без попреков. И мысли такой нет, чтобы тебя винить. А все же, Миша… Скрывать не буду, приучилась она ко мне, друга видела, ну хорошего соседа, так скажу. А Варенька, дочка, та просто ко мне тянулась. В общем, мечты у меня были, я тебе уже говорил… И все теперь! Нет меня для нее больше. Пока сосед, а завтра самое большее — вспомнит без удовольствия, что был такой Тимофей, который все для нее — на пол бы бросила, ковром бы для нее стал. Пока сердце у ней было пусто, ну, какая-то надежда, сам понимаешь… А сейчас в ее сердце — ты. А что отказала она тебе или сразу согласилась — несущественно…

— Для меня очень существенно, — хмуро сказал Миша и встал. — Давай-ка по домам, Тимофей. Поговорили по душам, выяснили, что все темно. Тебе отсюда направо, мне прямо. Будь здоров!

Он ушел, не оглядываясь. Вначале быстро, чтобы Тимофей не остановил его, потом, убедившись, что тот пропал позади во тьме, замедлил шаг.

Черная река тихо плескалась в берега. Нудный зимний дождь стал нуднее. Миша поднял воротник, уныло побрел к руинам замка. На повороте в порт у фонаря на мосту он чуть не столкнулся со Степаном. Боцман радостно закричал:

— Мишка, ты? Вот уж кого мне надо! Чего такой расстроенный?

— Чего, чего! — передразнил Миша. — Значит, есть причина расстраиваться. Душа летнего тепла требует, в крайности, хоть настоящего декабрьского снега. А на дворе что? Дождь! За воротник льет.

Степан посмотрел на темное небо.

— Погодка — хуже немыслимо. Едем в «Балтику», там потолкуем.

Миша поплелся за Степаном. По улице ехало свободное такси, Степан остановил его. Был еще тот час, когда в ресторан входили свободно. Степан выбрал самый дальний столик, заказал ужин, пиво, графинчик водки.

— Ох, и расскажу я тебе кое-что, Миша! — объявил он восторженно. — Но раньше примем по сто грамм, без этого язык на всю откровенность не повернется. Ну, давай, на первое наш морской тост — за благополучное возвращение!

— Сколько раз пили за благополучное возвращение, — мрачно заметил Миша, принимая рюмку. — Возвращение есть, а где благополучие?

Степан радостно подмигнул. Он явно еще не пил сегодня, но держался, словно был основательно нахмеле.

— Само возвращение и есть благополучие. Подлинное рыбацкое счастье — ходим по твердой земле. Кузьма говорит, от этого одного каждый будний день — праздник. Согласен безоговорочно.

— Ты хотел мне что-то важное рассказать? Степан налил по второй рюмке.

— Не важное, а важнейшее. Алевтина и Кузьма разводятся. Миша отодвинул рюмку.

— За горе товарища не пью. И тебе не советую.

— Горе? — насмешливо переспросил Степан. — Раньше условимся, что за штука горе, а что будет счастьем. Горе — то, от чего бегут, верно? А счастья добиваются. Возражений нет? Так вот, Кузьма бежит от Алевтины! Все делает, чтобы она ушла. Значит, нет ему горя от ее ухода! Значит, увидел в ссоре с ней счастье, если подбивает на ссору. Сообщаю — вчера Алевтина ушла из дому и объявила, что подает на развод. Теперь выпьешь?

— И теперь не выпью. Повод не тот, чтобы радоваться. Степан залпом опорожнил свою рюмку.

— Для тебя — не повод. Для меня — причина. Алевтина при Куржаках и Сергее Нефедыче сказала, что пойдет замуж за меня. После развода с Кузей, само собой.

— Ничего, не понимаю. Объясни толком!

Степан рассказал, как сидел у Куржаков, когда пришли Соломатины с грубой радиограммой от Кузьмы, тот остался на промысле на второй срок и потребовал, чтобы в семье им поменьше интересовались. И как Алевтина объявила, что уходит из дому к подруге, какой-то Полине Андреевне. И как старый Куржак укорил ее, что на одиночество идет, а она закричала, что выйдет за него, за Степана, он Тане будет лучше родного отца.