Читаем без скачивания Великое плавание - Зинаида Шишова

Гуатукас, почтительно склонившись, приветствует вождя, и тот спокойно отвечает на его приветствие.

Я кланяюсь ему в свою очередь, и он поворачивает ко мне свое страшное лицо.

– Здравствуй, великий вождь! – говорю я на языке народа Гуаканагари.

– Я рад приветствовать тебя на своем пути.

– Зачем индеец племени Харагвы идет рядом с белым убийцей? – говорит Каонабо, поворачиваясь к Гуатукасу. – Или люди Веечио, как и люди народа мариен, уже сделались рабами белых собак?

– Ты ошибаешься, – сказал я, – плохие люди бывают и среди белых и среди краснокожих, и их называют разбойниками и убийцами. Я только что вернулся с Кубы; спроси тамошних жителей, они ничего, кроме ласковых слов, не слыхали от моих белых братьев.

Каонабо подал знак – и из рядов индейцев вышел человек. Я содрогнулся от ужаса, когда увидел его лицо: оно было круглым, как шар, – нос и уши его были отрублены начисто.

– Этот воин хотел отобрать у белых свое же добро, – сказал Каонабо, – и вот как они с ним поступили.

– Так поступают злые белые, – сказал я, – и их надо наказывать.

Говоря с вождем, я дивился сам, как вид этого страшного человека не заставил мой язык от ужаса прилипнуть к гортани. Лицо Каонабо было разрисовано белой и красной краской. Длинные клыки, искусственно заостренные, выступали на его нижнюю губу, придавая ему звериное выражение. Ростом он был в полтора раза выше меня, и, говоря с ним, я должен был задирать голову. Волосы его были пучком собраны на темени и украшены пером болотной цапли; страшные мышцы, перетянутые ремнями, буграми вздувались на его руках и ногах.

– Ты хорошо знаешь язык моего народа, – сказал Каонабо, – но тебе недолго придется говорить на нем.

Он подал знак рукой – два индейца схватили меня за руки, и в один момент я был весь оплетен ремнями. Затем отряд двинулся дальше. Меня потащили вперед, и, оглянувшись, я увидел, как Гуатукас, стоя перед Каонабо, в чем-то убеждал его, указывая в мою сторону.

Мы дошли до поворота тропинки.

Оглянувшись еще раз, я увидел, как Гуатукас поднял в испуге руки к лицу. В этот момент я почувствовал, что ноги мои отделяются от земли, скалы и кусты ринулись мне навстречу, страшная боль как бы перерезала меня пополам, и я потерял сознание. – Это я, брат мой, – произнес надо мной голос Гуатукаса.

Я открыл глаза. Юноша стоял, освобождая мои руки и ноги от стягивавших их ремней. Последнее мое ощущение было, что я лечу вниз, в бездну, поэтому я с удивлением пошевелил руками и ногами – они были целы и невредимы. Но боль по-прежнему опоясывала меня, и, даже когда Гуатукас распустил ремни, она не проходила.

– Мне казалось, что меня сбросили в пропасть, – сказал я. – Я явственно видел камни и кусты, которые летели мне навстречу.

Гуатукас тщательно ощупал мои ребра.

– У тебя крепкие кости, брат мой, – сказал он. – Тебя сбросили в пропасть, и ты видел все, что видит человек, расставаясь с жизнью. Но вождь до этого велел привязать тебя ремнем к скале, и ты повис на этом ремне. У тебя крепкие кости и мышцы. Многие люди умирали, не достигнув даже пропасти. Каонабо оставил тебе жизнь для того, чтобы ты, вернувшись к своему господину, рассказал ему о могуществе индейцев. С севера, с юга, с востока и запада поднялись бесчисленные индейские племена. И будет лучше, если белые сядут на корабли и уедут в свою страну.

– Гуатукас, – спросил я, – а Орниччо? Неужели я его больше не увижу?

– Я не знаю, – ответил юноша печально. – Но сейчас ты должен вернуться в Изабеллу. Я обещал это касику.

ГЛАВА XII

Битва в Королевской долине

Предупрежденный о выступлении индейцев, адмирал первый двинул на них небольшое войско, которое он успел поставить под ружье в такой короткий срок.

Не доходя до Изабеллы, мы увидели с высоты небольшую, блещущую чешуей доспехов змейку, которая двигалась навстречу необозримым полчищам индейцев. Испанцы шли по четыре человека в ряд. Всех рядов было восемьдесят, а воинство Каонабо достигало нескольких тысяч человек.

– Они перебьют их, – сказал я, сжимая руки Гуатукаса, – они сметут с лица земли отряд белых! Боже мой, и я не могу даже добраться туда, чтобы остановить их или погибнуть вместе с ними!

Как бы в ответ на мои слова, от рядов солдат отделилась фигура верхом на лошади, в галоп приближаясь к индейцам. Человек держал в руке белый флаг парламентера. Дикари, не поняв причины его появления, подняли луки – и он упал, пронзенный несколькими десятками стрел. Это послужило сигналом к началу боя.

Правым флангом пехотных солдат командовал Бартоломе Колон, левым – адмирал; конница была в ведении Алонсо Охеды, который успешно отразил нападение индейцев на форт святого Фомы. Все это были храбрые и отважные воины, но что они могли поделать с огромными полчищами индейцев? Однако мне с высоты горы пришлось быть свидетелем страшного побоища, какого люди не запомнят со времен Александра Великого.

У входа в Королевскую долину дикари с ревом кинулись на испанцев. Это было нерасчетливо, так как в первой схватке приняло участие небольшое количество индейцев. Они были смяты пущенными во весь опор лошадьми, и латники Охеды врезались в смятенные ряды индейцев.

Заняв возвышенность, царящую над долиной, Альварес Акоста расположил на ней пушки и ломбарды.

Каонабо привел с собой воинов из самых отдаленных местностей острова, полагаясь на их дикое мужество. Но эти люди не знали о существовании лошадей, и вид животных, закованных в броню, привел их в ужас. Вместо того чтобы пустить в ход свои дротики и стрелы, они падали на колени перед всадниками с воздетыми к небу руками.

Тогда с правого фланга на испанцев ударил Каонабо с пятьюстами воинов, испытанных в боях с карибами.

Ничего человеческого не было в том вопле, с каким они, подобно лавине, устремились на испанцев. Но не успели они достигнуть и первых рядов пехоты, как Альварес Акоста пустил в ход свои пушки и ломбарды.

Первыми дрогнули люди касика Гуарионеха. Пехота так и не приняла участия в бою. В паническом бегстве индейцы давили друг друга, а настигнувшие их всадники обратили несколько тысяч человек в одно кровавое месиво.

Взятые в бой, по настоянию Охеды, двадцать огромных псов-ищеек довершали начатую бойню. Они преследоваликраснокожих беглецов, догоняли их огромными прыжками и, хватая за глотку, валили на землю.

Следя за подробностями боя, я то в ужасе застывал на месте, то, хватая Гуатукаса за руку, бросался вперед.

Мы спустились к подножию гор в тот момент, когда Охеда верхом, с поднятым мечом в руках, проскакал мимо нас, преследуя убегающего Каонабо.

На лице рыцаря играла дерзкая усмешка, лоб был пересечен шрамом, оставленным вражеской стрелой. Руки его были в крови, кровь стекала с широкой рукоятки меча, лошадь его по брюхо была измазана кровью.

Я отвернулся от этого страшного человека.

Гуатукас тронул меня за плечо.

– Простимся, брат мой, – сказал он, – так как я должен вернуться к своему народу. Каждый должен вернуться к своему народу.

Я не обратил должного внимания на его слова, потому что мои мысли были заняты другим.

Мимо меня пронесли носилки, а на них, бледный и бездыханный, покоился дорогой синьор Марио де Кампанилла. Белый флаг парламентера лежал рядом. Бедные дикари! В своем слепом гневе они не могли понять, на какого честного и великодушного человека подняли они оружие.

До тех пор пока горная дорога давала нам эту возможность, войско шло развернутым строем.

Впереди ехал господин на белом коне. За ним следовал Алонсо Охеда, держа на своре пять огромных псов. Испробовавшие человеческой крови, животные рвались вперед, и поэтому лошадь рыцаря то и дело на полголовы опережала адмиральского коня.

Трубили трубы и били барабаны, но ухо не могло уловить в этой музыке какую-нибудь определенную мелодию, все сливалось в бесовский шум. Заимствовав этот способ устрашения врага у индейцев, адмирал распорядился, чтобы музыканты играли что попало.

Встречая по пути индейскую хижину, Алонсо Охеда, повернувшись, подавал знак, и тотчас из строя выбегали двое людей со специально приготовленной паклей, смоченной маслом.

Они зажигали паклю и бросали на крышу хижины или обкладывали ею стены. Сухое дерево немедленно вспыхивало, и наш путь можно было проследить либо по пылающим факелам хижин, либо по обгорелым обломкам.

Я закрывал глаза и еле сдерживал рыдания. Но я должен был найти Орниччо, и мне необходимо было следовать за адмиралом. В одиночку белому человеку несдобровать сейчас в горах.

Иногда я оглядывался на ряды солдат и видел бледные сосредоточенные лица. О чем думали эти люди? Может быть, они вспоминали свои покинутые дома? Может быть, их сердца разрывались от скорби при виде смерти и разрушения, которые мы сеяли? Но Алонсо Охеда подавал знак рукой – и снова из рядов выбегали двое людей, и снова пылали индейские хижины.