Читаем без скачивания Ветчина бедняков - Ирина Лобусова

— Это ваши дети?

— теперь мои. Я ищу их. Я должна их найти. Любой ценой. Любым способом. Они пропали несколько месяцев назад.

— Я знаю, что они пропали. Я видела их снимок. Мне показывал Дэвид. Это было пару месяцев назад. Однажды в разгар съемок к нему приехали какие-то крутые на двух джипах. Дэвид быстро свернул все аппаратуру (Роббер уехал, он снимал один), запер нас в какой-то комнате, а сам вышел к ним. Они беседовали часа два, заперевшись наглухо. Когда они уехали, Дэвид был в таком нервном состоянии, что уже не мог снимать. Он так психовал, что у него тряслись руки. Нас всех оставили в доме на одну ночь. Ночью я добилась, что произошло (когда я работала, я всегда спала с ним). Дэвид показал мне этих детей, сказал, что они пропали, хотя не должны были пропасть, и теперь в городе шмон. А те крутые были менты и кто-то из прокуратуры. Я удивилась: все поднялись на уши из-за каких-то двух пропавших детей? А Дэвид сказал, что с ними какое-то особенное дело, но какое, он не знает, и еще сказал такую странную фразу… Он сказал: «Лучше бы они были мертвы!». Еще он сказал, что через их руки с Роббером эти дети не проходили, и что менты спрашивали именно об этом. Потом попросил, если вдруг в приюте я увижу их, рассказать ему. Вот и все. Да, еще: я разглядела этих крутых, когда они уезжали. Четверо бритых. В золотых цепях, и молодая женщина, темноволосая, элегантная, с модной короткой стрижкой и злым, нахмуренным лицом…. А примерно через две недели Дэвид вдруг сказал мне, что мать этих детей умерла, и все теперь успокоились. А их не нашли, и, скорей всего, все случилоськ лучшему: они мертвы.

— Он обрадовался, узнав о смерти их матери?

— Да. Очень обрадовался! А почему, я так и не поняла. Это было так странно…. Он даже сказал, что это не упрощает дело, а полностью его закрывает, в смысле, ее смерть. Странно, правда? И эти фразы… Пропали, хотя не должны были пропасть… Почему не должны? Многие пропадают! Или о том, что лучше бы они умерли… Как такое вообще можно гвоорить? А про мать я запуталась… Но я и не пыталась во всем этом разобраться. Мне сразу стало страшно, и я предпочла в подробности не вникать. А тут появляетесь вы… — она испытывающее посмотрела на нее, — вы не их мать!

— Конечно, нет. Их мать была моей сестрой.

— Понятно. Зная Дэвида и всю помойку, могу сказать: помогли вашей сестре отправиться на тот свет! Когда начинаются такие дела, можете не сомневаться: ее убрали!

— Возможно. Но в первую очередь я ищу детей.

— Я понимаю. Но при чем тут я?

— Видишь ли, я прошла почти все… Никаких следов. Ничего нет! И единственный след, который у меня остался, это твои слова об исчезновениях. О том, что кто-то из детей, сбежавших из приютма, знает про исчезновения. Я хочу, чтобы ты помогла мне найти этих детей и поговорить с ними! Это единственное, что можно сделать для Стасиков!

— Стасиков?

— Да. Их зовут иначе: Анастасия и станислав. Но я всегда называла их стасиками. Помоги мне найти тех детей, которые сбежали из приюта!

— Это невозможно. Они же сбежали!

— Я никогда не поверю, что ты не знаешь, где их искать!

— Мне все равно, во что вы верите. Здесь сложная ситуация. Эти дети ни за что не должны вернуться в приют. Никогда! Там была одна девочка… Один из наших уродов — воспитателей хотел поступить с ней как со всеми девчонками здесь… Сначала — миньет, потом — трахнуть по полной программе. Но она была не такая! Мне вообще казалось, что на улицу она попала по ошибке. Тогда он каждый день принялся ее избивать. На ней не осталось живого места! Представляете, каждый день избивал ее солдатским ремнем! Мы сделали так, что она отсюда исчезла. Здесь всех детей бьют, но чтобы так….

— Я знаю. Однажды в подобном приюте явидела следы крови на простыне…

— Тогда вы понимаете. В любом приюте избиения — нормальная вещь. Меня тоже били — до тех пор, пока у меня не появились крутые друзья. Теперь меня все боятся. Если эта девочка или кто-то из тех детей вернутся вприют, они погибнут. Либо физически умрут, либо зарежут кого-то из воспитателей и тоже погибнут для нормальной жизни. Поэтому я и говорю, что все это слишком серьезно.

— Я клянусь тебе своей жизнью, что из-за меня они никогда не вернутся в приют! Я никогда не выдам, где они прячутся! Никто не узнает, клянусь своей жизнью и жизнями стасиков, если они живы! Все, что я хочу — просто поговорить.

— они не станут с вами разговаривать.

— для меня этот разговор — вопрос жизни и смерти. Я не думаю, чтобы они окончательно стали волками…. Что-то должно было остаться в душе.

— Не смешите меня с вашими разглагольствованиями!

— Не собираюсь! Ты поможешь мне?

— Не знаю… Не знаю, почему, но я вам верю! Я не чувствую, что вы лжете. Ладно. Я помогу вам. Но если вы меня обманите…

— Я не обману!

— Если вы меня обманите, вы за это поплатитесь! И поплатитесь жестоко!

— ты скажешь, где их искать?

— Скажу. Я даже сделаю лучше — мы поедем вместе. Подождите час за дверью!

Она вышла. С другой стороны послышался писк мобилки. Катя кому-то звонила, чтобы сообщить, что опоздает на два часа.

Такси остановилось в полуметре от огромной ямы. Катя расплатилась с водителем, легко выпрыгнула наружу:

— дальше пешком!

«Пешком» было сказано слишком мягко! Она чуть не сломала ноги на разбитой дороге, чуть не свалилась в канаву, ударилась о доски, запачкалась известкой…

— Здесь стройка! — Катя не снижала шаг, уверенно лавируя среди ухабов на высоченных каблуках, — придется потерпеть. Мы идем к теплотрассе. Там, в люке, их дом.

Наконец они остановились между разбитой дорогой и каким-то переулком, Катя присела на корточки и постучала рукой о крышку огромного люка. Вскоре (к огромному ее удивлению) послышался ответный шум. Крышка приоткрылась, пропустив на свет курчавую темноволосую голову.

— О, привет, ты….! — изрекло существо.

Дальше они заговорили быстро — быстро на каком-то непонятном, незнакомом ей языке, из которого она улавливала отдельные слова. Наконец Катя обернулась:

— Их здесь нет! Они переехали. Здесь теперь живут другие.

Крышка люка захлопнулась. Катя понялась на ноги и отрыхнула юбку.

— Пошли! Мне дали адрес!

— Разве здесь кто-то живет? Разве тут… можно жить?!

— Вы с луны упали? Люк теплотрассы — самое лучшее место для жилья! Моих, между прочим, выселили за долги! Придурки, сказали бы мне! Я бы дала денег.

— И сколько их там живет?

— Вроде семеро. Три пацана, четыре девчонки. Да не смотрите такими глазами! Им там лучше, чем в приюте! Внутри тепло, все оббито войлоком, можно устроить постели. Трубы водяные текут — горячая и холодная вода, душ каждый день. И не тесно — пространство большое. Хотя они ведь маленькие, в любом поместятся. А чтоб менты местные не гоняли, нужно заплатить. Тогда не тронут.

— где же они берут деньги?

— Воруют. Попрошайничают. Девчонки на панели. На рынках еще работают — деньги вытаскивают. Они хорошо зарабатывают, можете не сомневаться!

— И долго продолжается такая жизнь?

— пока другой угол не найдут!

Во второй раз ей удалось пройти стройку почти без потерь.

— куда мы сейчас идем?

— Мне дали другой адрес. Они живут в противоположном районе, в будке из — под грузовика. Вернее, в старом грузовике, от которого осталась только будка.

Они снова уселисьв такси, и в этот раз оказались в чистеньком, благополучном районе среди частных домов. Домики были кирпичные, в основном — одноэтажные, окруженные небольшими садиками, и имели бедный вид. Видно было, что они попали явно не в район роскоши, а в обычное место, где жили обычные люди. Фургон от грузовика виднелся в конце тупика. Когда они подошли ближе, стало понятно, что одним боком фургон упирается в заброшенный участок, поросший бурьяном, а другим стоит прямо на дороге. Впрочем, по этой дороге никто не ездил. Когда они подошли совсем близко, в нос ударила неприятная вонь…. Прямо за фургоном, на бурьяне, виднелась огромная куча дерьма…. Катя уверенно постучала в низенькую дверцу. Дверцы распахнулись. 

Глава 37

Рыжее лохтамое существо в рванных джинсах, с подбитыми глазом, распахнуло дверцу фургона ударом ноги. В первую секунду она приняла существо за мальчишку, отчаянного, возможно, живущего за счет драк (все руки существа были покрыты угрожающего вида татуировками), но очень скоро поняла, что ошиблась. Перед нею стояла девчонка. Обыкновенная. Только в татуировках и с подбитым глазом. По фигуре ей можно было дать лет 15, по лицу — все 40. Когда заглянула в это лицо, испугалась. Ей вдруг показалось, что девчонка намного ее старше, старше и опытней, и по сравнению с этим опытом меркнут все ее дипломы, звания и медицинские достижения.

— Ты кого привела? — голос девчонки был хриплым. От сигарет, и она обращалась только к Кате, смотрела так, словно рядом со знакомой Катей никого не было. И это ощущение, что девчонка умеет смотреть сквозь человека, пугало тоже (в свою очередь).