Читаем без скачивания Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - Александр Анатольевич Васькин

А упомянутый рассказчиком Василий Аксенов, также завсегдатай «Арагви», в своей «Московской саге» связал расцвет московских ресторанов с концом сталинской эпохи, как это ни покажется странным: «К началу пятидесятых годов полностью возродились огромные московские рестораны, и все они бывали открыты до четырех часов утра. Во многих играли великолепные оркестры. Борьба с западной музыкой после полуночи ослабевала, и под шикарными дореволюционными люстрами звучали волнующие каскады “Гольфстрима” и “Каравана”. В большом ходу были так называемые световые эффекты, когда гасили весь верхний свет и только лишь несколько разноцветных прожекторов пускали лучи под потолок, где вращался многогранный стеклянный шар. Под бликами, летящими с этого шара, танцевали уцелевшая фронтовая молодежь и подрастающее поколение. В такие моменты всем танцорам казалось, что очарование жизни будет только нарастать и никогда не обернется гнусным безденежным похмельем».

Чем кормили в «Арагви»? Благодаря Лонгинозу Стажадзе, многие москвичи впервые попробовали, что такое хачапури, сациви, купаты, сулугуни. «Запомните, сынки, – поучал он молодых поварят, – хачапури – это не пирожок с мясом и не ватрушка-матрушка, а хинкали – не большой пельмень, и у нас не пельменная, а грузинский ресторан. Хинкали с бульоном внутри, а пельмени в бульоне варят. И в этом коренное их отличие!» Не жалел директор и соусов, подливок и приправ – ткемали, сацебели, дженджели, тклапи. А для коронного блюда «Арагви» под названием «цыпленок табака» в орехово-чесночном соусе Стажадзе брал уже не длинноногих грузинских цыплят, а местных, из подмосковного спец-хозяйства «Непецино». Там откармливали «спеццыплят» для номенклатуры, каждый весил ровно одну треть килограмма. А каких выращивали там «спецпоросят»! При правильном копчении они приобретали неповторимый алый оттенок, как переходящее Красное знамя Мосгорисполкома!

Естественно, меню ресторана славилось и шашлыками-машлыками различных видов и названий, подавали также нежнейшую осетрину на вертеле, суп чанах в глиняном горшочке, капусту по-гурийски, котлеты «Сулико», цыплят по-чхмерски, потроха куриные с луком и многое другое, ибо грузинская кухня так богата и разнообразна. И все это уплеталось под вкуснейшее грузинское вино – «Хванчкару», «Цинандали», «Киндзмараули», «Саперави» и «Кахетинское». Трезвенники упивались вкуснейшим кофе, подаваемым в кафе от ресторана «Арагви» в изящных мельхиоровых кофейниках. А еще угощали фирменным гляссе – холодным кофе с мороженым.

Художник Борис Мессерер пишет: «Мы пешком отправились в ресторан "Арагви", который находился в двух шагах от нашего дома, рядом с памятником Юрию Долгорукому. Я заказал хороший обед из грузинских блюд. Запивали все это немалым количеством вина “Тибаани”, что не помешало мне сесть потом за руль».

Было и лобио, доступное по цене блюдо из фасоли, с разными добавками и поджаренным грузинским хлебом. Писатель Валентин Катаев как-то зашел в ресторан уже под конец дружеской писательской трапезы. Ему обрадовались: «Валентин Петрович, только лобио осталось!» Катаев тут же выдал афоризм: «Лобио всегда остается!»

Будучи помоложе, Катаев однажды вместе с Юрием Олешей привел с собою в «Арагви» двух совсем простых девиц полулегкого поведения с улицы Горького. Писателям предоставили отдельный кабинет. Катаев решил самолично приготовить десерт «Ананасы в шампанском». Заказав две бутылки шампанского, он вылил их содержимое в хрустальную вазу, затем туда же стал опускать куски ананаса. Реакция девиц была молниеносной: «Что же это вы хулиганничаете? Что же это вы кабачки в вино крошите?»

Писатели приучались к «Арагви» уже с молодых ногтей. Константин Ваншенкин отмечал: «У нас, бывало, в общежитии на Тверском (Литинститута. – А.В.) предложит кто-нибудь вечером, часов в 11 или в 12 – а давайте рванем в “Арагви”! У кого сколько есть? Приходим, нас принимают вполне радушно. Сразу отдаем деньги официанту: себе возьми десятку, а на остальное… Он тут же подсчитывает заранее: водки две бутылки… салат картофельный… лобио… И все довольны».

Что же касается Евгения Евтушенко, то однажды по его поводу в «Арагви» родилась шутка, автором которой выступил вездесущий Михаил Светлов. Подсев к столику писателя Виктора Ардова, он выпалил: «Я придумал хороший псевдоним: поэт Евгений Альный». Евтушенко не только писал красочно, но и одевался (особенно под конец жизни), старался запомниться и своими громкими заявлениями, телеграммами (в Кремль, против ввода танков в Прагу) и несбывшимися обещаниями. В том числе и по этой причине он стал героем анекдотов. Вбегает как-то в кабинет Сергея Михалкова секретарша: «Какой кошмар! Евтушенко вскрыл вены!», а тот ей: «Кому?» А вот другая история, звонит Евтушенко Андропову: «Если вышлите Солженицына из страны – повешусь под вашими окнами!» – «Это ваше право, у нас под окнами на Лубянке деревья крепкие!»

В 1960–1970-е годы поход в ресторан с расчетом на многочасовые посиделки был делом затратным, в «Арагви» десяткой было не обойтись, минимум двадцать пять рублей на двоих. Поэтому возникает вопрос – почему из представителей всех видов искусств наибольшими его поклонниками являлись писатели? Они были миллионерами? Дело в том, что в советское время писательское ремесло было очень выгодным занятием. При условии, конечно, лояльности к действующей идеологии и привычке держать в руках ручку. Советский Союз считался самой читающей страной в мире за неимением прочих радостей жизни. Книги издавались тиражами в сотни тысяч экземпляров. Гонорары были очень приличные, позволявшие их получателям не работать в буквальном понимании этого слова, то есть не заниматься еще каким-либо профессиональным трудом – класть асфальт, пахать на тракторе. Членство в Союзе писателей и было главным родом деятельности того или иного литератора. Как говорил один из советских классиков, «писателей все меньше, а членов Союза писателей все больше».

Пушкин, Лермонтов, Чехов могли только мечтать о такой повседневной жизни и о таких тиражах. К тому же размер гонорара и его выплата не зависели от того, продан тираж или нет. Припеваючи жили и поэты-песенники, которым начислялся процент от исполнения их произведений во всех ресторанах Советского Союза. Не тужили и драматурги, ибо репертуар всех театров централизованно утверждался в Москве, после чего пьеса шла на всех сценах страны. Что уж говорить о других сочинителях – представителях национальных литератур. Едва оперившись, прогремев в центральной прессе хотя бы одним своим опусом из жизни оленеводов или пастухов овец, утверждавшим «ленинскую национальную политику», они переезжали из своих холодных землянок в Москву. Им становилось здесь ох как тепло и сытно.

У писателей были свои поликлиники и пансионаты. Их регулярно посылали в загранкомандировки, чтобы они лично убедились, как плохо живется человеку (такому же, скажем, «писателю») на тлетворном Западе. Чего же было не ходить в «Арагви»