Читаем без скачивания История Византии - Джон Норвич

Но это было еще не последнее несчастье, предуготованное императорскому браку. Несколько дней спустя дворцовый священник Стилиан оказался достаточно безрассуден, чтобы упомянуть о том, что Никифор приходился крестным отцом одному из детей Феофано. Согласно церковному закону это обстоятельство ставило Никифора и Феофано в абсолютно запрещенную степень родства, и если бы оно было подтверждено, то их брак пришлось бы признать потерявшим законную силу. И вновь патриарх не выказал колебаний: закон есть закон, и ему следовало повиноваться. Он предложил Никифору простой выбор: тот должен либо отвергнуть Феофано, либо подвергнуться церковной анафеме навечно.

Не люби Никифор Феофано, он мог бы спокойно выбрать первый вариант, что одновременно означало бы ссылку императрицы в женский монастырь: это вернуло бы к нему церковное расположение и заодно избавило бы его от ненужного брака без всяких угрызений совести за нарушенную договоренность. Но он не повиновался. Вместо этого Никифор созвал собрание и пригласил всех епископов, присутствовавших в то время в Константинополе, — к счастью, некоторые из них как раз прибыли в столицу, чтобы снискать расположения нового императора. Они послушно заключили, что рассматриваемый закон был провозглашен во времена правления Константина V (и, таким образом, от его имени), который являлся осужденным еретиком. Соответственно данный указ нельзя считать действительным.

Брак выстоял. Но не в глазах патриарха, повторившего свой ультиматум. И хотя Никифору грозило отлучение от церкви — что означало полный разрыв в отношениях между церковью и государством, — он все же отказывался повиноваться. Его глубоко религиозная душа явно пребывала в опасности, но Никифор так и не оставил Феофано.

Наконец он сам нашел приемлемое решение. Несколько дней спустя Стилиац засвидетельствовал, что никогда не говорил, будто Никифор являлся крестным отцом ребенка Феофано, а если и сказал что-то подобное, то лишь по причине плохой памяти. Потом привели старого Варду, и тот дрожащим голосом подтвердил, что ни он, ни его сын не приходились крестными отцами никому из детей Феофано.

Полиевкт, столкнувшись с двумя явными лжесвидетельствами, понял, что его карта бита. Престарелый кесарь пользовался не только уважением, естественно выказываемым отцу императора, но и был популярен в народе сам по себе; к тому же, стоя одной ногой в могиле, он, можно сказать, находился вне пределов досягаемости патриарха. Полиевкт сдался.

Для Никифора II война против сарацин явилась, по сути, крестовым походом. Даже любовь к Феофано не могла удержать императора от исполнения своего долга, и в 964 г. он возобновил наступление. Летом 965 г. был отвоеван Тарс, плацдарм мусульман для их ежегодных вторжений в Киликию. От Тарса совсем недалеко плыть до Кипра. С 668 г., когда относительно судьбы острова был заключен договор между Константином IV и халифом Абдул-Маликом, Кипр перешел под совместное управление империи и халифата. Летом 965 г. состоялась масштабная высадка имперских вооруженных сил на остров, и Кипр стал византийской фемой.

По мере распада халифата Аббасидов наблюдалась все большая деморализация его населения. Сайф эд-Даула Алеппский так никогда толком и не оправился после того, как его дворец оказался разрушен и был осуществлен фактический захват его столицы; частично парализованный после апоплексического удара, он умер в 967 г. в возрасте пятидесяти одного года. Более не существовало серьезных препятствий для продвижения Никифора, и Алеппо стал имперским вассалом и протекторатом. А в 969 г., через 332 года, древний город Антиохия, имевший собственный патриархат, вновь перешел в руки христиан.

В отношениях с Западом дела складывались не столь счастливо; в контактах с Европой требовалась дипломатия — при этом трудно было найти худшего дипломата, чем Никифор Фока. Власть опьянила его; с течением времени он становился все более надменным. Василевс явил замечательный пример своей исключительной грубости уже в 965 г., когда из Болгарии прибыло посольство для получения ежегодной субсидии, о которой было условлено в 927 г. при венчании царя Петра. Болгария являлась исключительно ценным буферным государством, защищавшим империю и от мадьяр, и от русов, и скромная субсидия, которую без всяких вопросов выплачивали в течение тридцати восьми лет, была совсем не большой ценой за дружбу с этим княжеством.

Никифор, однако, обрушился на послов, понося болгар грязными, отвратительными попрошайками, управляемыми князем, который носит лишь шкуры животных. Затем он повелел их высечь, прежде чем отправил с пустыми руками назад в Преслав. Подобным образом вел себя лишь император Александр полстолетия назад. Но тот был опустившимся хамом, совершавшим все свои неприглядные поступки в пьяном угаре; Никифор же находился в трезвом уме и твердой памяти.

Потом он подошел к болгарской границе и захватил несколько приграничных крепостей. В иных обстоятельствах Никифор, несомненно, продвинулся бы и дальше, но он не хотел ослаблять армию Востока. Далее Никифор заключил соглашение с великим князем киевским Святославом, который за изрядную плату взялся покорить болгар; для Никифора это была посланная Небом возможность раздвинуть свои и без того обширные границы до самого Дуная. Болгары не смогли организовать действенного сопротивления. Было уже слишком поздно, когда император увидел, что вместо слабого и миролюбивого соседа у него появился амбициозный и агрессивный враг.

В отношениях с Западной Европой дипломатия Никифора также не обнаружила надлежащей проницательности и маневренности, а его основной противник оказался куда более грозным, нежели болгары. Оттон Саксонский проделал большой путь с того момента, как он впервые появился в нашем повествовании. Имеющий с 952 г. титул короля Италии, Оттон сначала в основном занимался делами Германии, фактическое же управление Апеннинским полуостровом осуществлял маркиз Беренгар Иврейский. Однако в 961 г. в ответ на обращение имевшего исключительно дурную репутацию папы Иоанна XII Оттон ринулся в Италию, арестовал Беренгара и направился в Рим. Там в 962 г. папа короновал его как императора.

Оттон был сильно недоволен тем, что византийский принц Роман отверг его племянницу Хедвиг ради красавицы Феофано, и когда в 959 г. Роман II наследовал трон своего отца, отношения между двумя этими государственными деятелями стали еще более натянутыми. Но Оттон продолжал мечтать о династическом союзе, и в начале лета 968 г. направил дипломатическую миссию в Константинополь, которую возглавил опытный посол — наш старый знакомый Лиутпранд Кремонский.

Доклад Лиутпранда об этом втором визите в столицу Византии, безусловно, представляет собой исключительный интерес, но едва ли стоит удивляться тому, что у дипломата о своей миссии сохранилось мало приятных воспоминаний. Для Никифора этот посол воплощал в себе тип людей, который василевс более всего ненавидел: он считал Лиутпранда сладкоречивым пройдохой, причем особо опасным, поскольку тот в совершенстве владел греческим и вдобавок являлся еретиком. И, помимо всего прочего, дипломат представлял интересы германского авантюриста, именовавшего себя императором, то есть титул, которым обладал сам Никифор.

Лиутпранд был глубоко задет тем, как его приняли:

«Дом, в который мы были помещены, не спасал от холода и не давал защиты от жары; к тому же к нам приставили вооруженную стражу… Это было настолько далеко от резиденции императора, что когда мы дошли туда, то уже совершенно выдохлись. Мало того, поданное нам греческое вино оказалось совершенно непригодным для питья: в него были подмешаны вар, камедь и гипс…

Мы прибыли в Константинополь и прождали под сильным дождем у Карийских ворот до одиннадцати часов. Только тогда Никифор распорядился впустить нас — пешими, поскольку он не считал нас достойными въехать верхом, и затем нас препроводили в вышеупомянутый отвратительный каменный дом, который насквозь продувался и в котором совершенно не было воды. Шестого июня меня привели к брату императора Льву, начальнику дворцовой стражи и логофету; мы оказались втянуты в совершенно изнуривший нас жестокий спор о вашем титуле. Он называл вас не „император“, что на его языке звучит как „василевс“, но — наиболее оскорбительно — „рекс“, что на нашем языке означает „король“…»

Только на следующий день Лиутпранд получил аудиенцию у императора, который, по словам посла, сразу же перешел к делу. Василевс выразил сожаление, что не оказал гостю более обходительного приема, но, ввиду поведения повелителя Лиутпранда, у него, Никифора, не было иного выхода. Лиутпранд не остался в долгу. Его повелитель, указал он, освободил Рим от тирании распутников и шлюх; если Никифор и его предшественники действительно являлись римскими императорами — на что они претендовали, — то почему допускали подобное положение вещей? Но если бы Никифор отдал одну из дочерей Романа в жены сыну Оттона — молодому Оттону, ныне правившему совместно с отцом, то от монарха, которого представляет Лиутпранд, можно было бы ожидать некоторых значительных уступок.