Читаем без скачивания Тайнопись искусства (Сборник статей) - Делия Гусман

Смерть отца, душевная болезнь жены, мировая война, которая для Гессе была «кровавой бессмыслицей», привели писателя к глубочайшему внутреннему кризису. Его бескомпромиссные выступления против шовинизма, варварства, войны вызвали в ответ непонимание и ненависть. Гессе обвиняли в отсутствии патриотизма, называли предателем. Привычный, понятный мир рухнул в одночасье: «Я хотел быть писателем и одновременно бюргером. Это продолжалось довольно долго, пока я не понял, что не могу быть и тем и другим».

Ученик К. Г. Юнга Йозеф Ланг, проводивший с писателем сеансы психотерапии, посоветовал ему в лечебных целях начать рисовать, отображая на бумаге содержание собственных снов. «Я начал заниматься живописью и впервые за сорок лет взял в руки уголь и краски. Я ни с кем не конкурировал, ведь я рисовал свои мечты», — писал Гессе в рождественские дни 1916 года.

Однажды с головой окунувшись в рисование, он до конца своих дней не расставался с красками и кистью. Сохранилось около трех тысяч его акварельных работ. Гессе собирал их в альбомы и дарил друзьям, выставлял их на выставках, иллюстрировал ими собственные книги, делал зарисовки на полях писем и дневников. С огромным упорством и даже одержимостью он отрабатывал технику композиции, учился приемам передачи перспективы, экспериментировал с сочетаемостью красок. Он словно бы очутился в новом, неведомом ранее мире.

«В один прекрасный день я открыл для себя совсем новую радость. Уже в сорокалетнем возрасте я начал рисовать. Не то чтобы я вдруг счел себя художником или захотел таковым стать. Но рисовать — это чудо, это доставляет много радости и делает тебя более терпимым. И пальцы у тебя потом не черные, как после писания, а красные и синие».

Гессе не раз отмечал, что без занятий живописью его литературный язык был бы намного беднее. Умение передавать оттенки чувства, полутона настроения, способность подмечать скрытые от глаз детали, нюансы поведения — все это результат упражнений в рисовании. Но главное, что давала живопись, — иное взаимоотношение с миром, в котором ты уже не зритель, наблюдающий за жизнью других людей, а художник, то есть тот, кто хранит в своем сердце мерцание берлинской лазури на глади озера, отсветы неаполитанской желтой краски на соломенных крышах крестьянских домов и все оттенки синего, видимые на небесном своде. Мир становился для Гессе ближе, роднее с каждым новым штрихом карандаша, с каждой новой краской на очередной акварели.

Рассуждать о живописи — неблагодарное занятие. Ее надо смотреть. Тем более что картины Гессе довольно непредсказуемы. Честно говоря, не ждешь подобных теплых, светлых, идеалистических образов и красок от писателя, в чьих книгах общество и человек зачастую даны холодно, без прикрас, такими, какие они есть на самом деле. Исследователь художественного наследия Германа Гессе Фолькер Михельс сравнивает его картины с генераторами солнечного света, «которые в наших холодных, угрюмых индустриальных городах дают ощущение лета, надежды, радости жизни». А современник писателя Ромен Роллан признался Гессе в одном из своих писем: «Я в восторге от Вашего альбома акварелей. Они сочны, как фрукты, и утонченно грациозны, как цветы. Сердце радуется, когда смотришь на Ваши картины».

Рядом с мнениями мэтров просится еще один отклик, выловленный в бескрайних просторах сети Интернет: «Когда смотришь на картины Германа Гессе, рука сама так и тянется к бумаге и краскам, и хочется начать рисовать». Что ж, с этим высказыванием спорить не стану. Когда людей, которых Гессе не только научил задумываться о себе и своей жизни, но и заразил любовью к рисованию, станет много, тогда и выражение «акварели Гессе» наверняка займет в языке подобающее место.

Саграда Фамилия

(Вероника Мухамадеева)

Однажды тихим воскресным вечером 1866 года в Барселоне встретились два человека — молодой священник Маньяне и каталонский книготорговец Жузеп Мария Бокабелья Вердагер, оба члены религиозного Общества почитателей святого Иосифа. Они обсуждали идею постройки храма во славу Святого Семейства. Главным условием будущего строительства было то, что храм должен возводиться на пожертвования горожан как свидетельство их любви и благодарности Богу.

Так начинается история самого знаменитого символа Барселоны — собора Святого Семейства, Саграда Фамилия.

19 марта 1882 года, в день святого Иосифа, с приличествующей случаю торжественностью в основание будущего собора заложили первый камень. Но планы скоро расстроились: из-за внезапно возникших разногласий архитектор Франсиско де Паоло де Вильяр, избранный руководить строительством новой святыни, отказался продолжать работу. И тогда для воплощения своих идей Бокабелья нашел талантливого 30-летнего архитектора Антонио Гауди. Молодой, общительный, обаятельный человек, аристократ и денди, страстный патриот родной Каталонии, новатор в архитектуре, Гауди принял это предложение, даже не предполагая, что Саграда Фамилия окажется делом всей его жизни.

А. Гауди

Антонио сходу отказывается от проекта своего предшественника и предлагает новый. Он задумывает возвести храм-«книгу», грандиозные каменные «страницы» которой расскажут о земной жизни Христа от Рождества до смерти и Воскресения.

По замыслу архитектора, собор Саграда Фамилия должен иметь три фасада, на каждом — огромный трехчастный готический портал, увенчанный четырьмя стометровыми башнями-колокольнями. Все вместе они символизируют 12 апостолов, ближайших учеников Христа. Роль звонаря в этих фантастических строениях архитектор отвел ветру, который будет раскачивать колокола, проникая в колокольни через специально спроектированные отверстия. Как кульминацию, в центре ансамбля в окружении четырех башен (четырех евангелистов) Гауди располагает самую высокую башню с крестом на вершине — символ самого Божьего Сына. По высоте центральная башня всего лишь метр уступает Монтжуике — горе, возвышающейся над Барселоной. Гауди полагает, что творение рук человеческих не должно быть выше Божьего творения. Согласно проекту, в ночные часы центральную башню станут освещать расположенные на колокольнях прожекторы, а луч, вырывающийся из вершины главной башни, озарит светом весь город (символ человечества), делая зримыми слова Христа: «Я есмь Свет Миру».

Величественную картину должно дополнить и внутреннее убранство: Гауди планирует разместить под сводами собора пять органов, а на церковных хорах, помимо полутора тысяч взрослых певчих, еще и семьсот детей.

Фасадам собора архитектор дает имена: восточный — Фасад Рождества, северный — Фасад славы, западный — Фасад страстей. На каждом из них Христос предстанет поочередно то Сыном Человеческим, то Искупителем грехов, то Судьей на Страшном суде. Ориентация фасадов также неслучайна: каждое утро восходящее солнце будет освещать таинство рождения Иисуса, а история страстей развернется на западной стороне собора — там, где солнце заходит.

…Гауди при жизни успел воплотить только фасад Рождества. Эта часть храма обращена в сторону, противоположную от центра города, и жители Барселоны просили архитектора изменить порядок строительства, но он был непреклонен: ему особенно важно было запечатлеть христианские добродетели. Центральный вход, Портал любви, он украсил сюжетами Благовещения и Рождества, а рядом с ними поместил изображение пеликана, символа любви, сострадания и жертвы. Правую дверь, Портал веры, обрамляют сцены избиения младенцев и бегства в Египет; а левую, Портал надежды, — избранные сцены из библейской истории.

Остальные фасады существовали только в эскизах, моделях, а иные лишь в воображении мастера.

Гауди взял за основу свой любимый готический стиль. Но он не собирался слепо копировать форму средневековых соборов, а мечтал вернуть их забытое содержание — динамику, устремленность вверх, тягу к небесному. Для этого ему предстояло решить сложнейшую техническую задачу: построить собор без неизменных атрибутов готики — контрфорсов и аркбутанов, необходимых для распределения веса конструкций, этих «костылей», как презрительно называл он их. «Традиционная готическая система — мертвая система. Ее можно сравнить с человеческим существом, скелет которого, вместо того чтобы гармонично удерживать различные части тела, был раздавлен плотью, которую он поддерживал, и нуждался в подпорках любого рода», — писал Гауди. Почти 12 лет понадобилось ему, чтобы решить проблемы, возникшие при возведении 45-метровых стен нефов. Он много экспериментировал, строил гипсовые макеты, плел удивительные веревочные конструкции, и все это для того, чтобы преодолеть притяжение материи, сделать камень зрительно невесомым.