Читаем без скачивания Серебряный молот - Вера Хенриксен

За день до отъезда он вернулся из Стейнкьера в мрачном настроении, это она заметила. И когда он сказал, что беседовал со священником, она подумала, что, возможно, это и испортило ему настроение.

И когда она спросила, в чем дело, он ответил, что об этом не стоит говорить. И тут же прижал ее к себе с такой мрачной дикостью, что она испугалась.

В последнее утро перед отъездом в церкви была месса; Эльвир пришел на нее вместе с Сигрид. Лицо его было непроницаемым, когда он стал на колени на земляной пол и перекрестился. Но когда ярл и все остальные, уходя в поход, устремились к алтарю, чтобы получить святые дары, он вышел из церкви.

Выйдя наружу, он немного помедлил, словно ожидая кого-то. Но, увидев Энунда, направлявшегося вместе с ярлом в Стейнкьер, он вывел из конюшни коня и так огрел его плетью, что тот понесся стрелой.

Перед отплытием четырех кораблей из Эгга на пристани кипела бурная жизнь. На борт грузились походные сундуки, еда и питье. Все прощались с друзьями и родственниками, передавали приветы на юг.

Щиты и боевые топоры, колчаны со стрелами и луки — все это грузилось на корабли и там раскладывалось по местам.

Эльвир и Сигрид уже попрощались наедине. На пристани, на глазах у всех, они только пожали друг другу руки, и Эльвир поднялся на борт «Козла».

Сигрид попрощалась с остальными — с Туриром, Сигурдом и Финном.

Ингерид тоже была на пристани.

— Будь готова к отъезду, когда я вернусь, — сказал ей Финн, улыбнулся и прыгнул на свой корабль.

Но все это было теперь для Сигрид в прошлом; со дня отплытия драккаров прошло много серых дней и одиноких ночей.

После дня весеннего равноденствия наступило лето, дни стали длиннее и светлее.

Длиннее, да, но светлее… Для Сигрид, во всяком случае, они светлее не стали.

Но все это время Тора помогала ей, поддерживала ее.

Тора уже ходила без посторонней помощи, и Сигрид казалось совершенно невероятным, что она просидела, словно калека, долгие годы.

Сигрид испытывала не только радость по поводу того, что Тора ходит на своих ногах. Одолжив у Сигрид ключи, Тора сновала повсюду и вмешивалась во все дела. Но постепенно она угомонилась и стала уравновешенной и спокойной, что очень удивляло Сигрид.

Священник Энунд по-прежнему наведывался в Эгга, в основном, для того, чтобы поговорить с Торой. Но с Сигрид у него тоже был разговор.

Однажды она рассказала ему, что Эльвир пожелал, чтобы она и дети окрестились.

Энунд был удивлен.

— Зачем же ждать?.. — сказал он. — Если он в самом деле так считает…

Сигрид не знала, что ей следует ответить, да и Энунд был озадачен.

— Во всяком случае, он не будет против, если ты вместе с остальными будешь приходить ко мне послушать о христианстве, — сказал он.

И Сигрид стала каждый вечер ходить в Стейнкьер к священнику Энунду.

За эти месяцы Сигрид многое обдумала. И теперь, всерьез изучая христианство, она часто думала о том, что говорил ей Эльвир, особенно в ночь после посещения церкви в Стейнкьере. И она пыталась сопоставить то, чему учил Энунд, с тем, что говорил ей Эльвир. И то, что говорил Энунд, казалось ей понятнее.

Разговоры Эльвира об «агапе» и бескорыстной любви были чужды ей и казались такими же непонятными, как и его рассказы о дальних странах. Но все-таки она поняла крупицу из того, что он сказал ей в ту ночь.

Она думала о земле обетованной, лежащей далеко за морем; она слышала, как рассказывали о ней люди, вернувшиеся из дальних походов. Они говорили, что земля эта появляется внезапно — и в такой близи, что корабль может в следующий момент врезаться в берег. Но потом она исчезает. В ясные вечера Сигрид не раз высматривала ее, и ей казалось иногда, что она различает ее контуры.

Так было и с мыслями Эльвира: стоило ей нащупать хоть какой-то смысл в его словах, как она тут же его теряла. Эльвир очень отличался от всех, кого она знала, и она гордилась им.

Но она заметила, что с Туриром — после долгой разлуки — она чувствовала себя в большей безопасности. Турир мог приходить в ярость, мог говорить глупости, много ошибался: он мог проклинать своих богов и приносить им жертву. Но все, что он делал, она понимала. И ему не приходила в голову мысль о том, что боги — это чуждые ему силы.

И в то же время в мыслях Эльвира было что-то притягательное для нее: предчувствие чего-то более великого, чем повседневная вера Турира в самого себя и его страх перед богами и духами.

Объясняя христианские заповеди и правила, Энунд подчас давал новый толчок ее размышлениям, так что земля обетованная вдруг снова начинала маячить перед ней. И так было в тот вечер, когда его спросили, как выглядит Бог.

— Никто этого не знает, — ответил он. — Но у святого Анегара, первым окрестившего свеев, было видение. Бог предстал перед ним в виде удивительного света, непостижимого для людей.

И получалось так, что о каждом исцелившемся с помощью Энунда от болезни говорили как о подтверждении его силы, тогда как о тех, кто не исцелился, забывали.

И Энунд понимал, откуда берутся все новые и новые люди, толпящиеся возле церкви — и не знал, что делать. Он стал молчаливым и замкнутым, считая это наказанием Господним за свои грехи. И ему казалось, что когда он стоит на коленях в молитве, его слова уже не долетают до неба, а стелются по земле, как дым от жертвенника Каина..

Он часто думал об Эльвире; мысленно видел перед собой его лицо, каким оно было в последний день в церкви. В тот день Энунд подумал, что если Эльвир захочет ему что-то сказать, он сам найдет способ, как это сделать.

Но все-таки в глазах Эльвира было выражение какой-то окаменелости — и оно преследовало Энунда.

Ночи напролет проводил он в церкви, стоя на коленях перед алтарем, но ему казалось, что Небо закрылось для него. И выполняя изо дня в день свои обязанности в присутствии смиренно обожающих его прихожан, он все больше и больше убеждался в своей бесполезности.

Дни шли за днями; для Сигрид все они были одинаково пустыми и печальными. Весна была в самом разгаре, воинам пора было уже возвращаться. Но Сигрид старалась не думать об этом, и единственным ее спасением была работа.

В усадьбе ее любили, хотя многие и побаивались ее гнева и суровости. И в эту весну она была настолько сурова со служанками, что те начинали роптать. И Тора посчитала нужным как-то сказать Сигрид, что это не принесет пользы ни ей, ни окружающим, на что Сигрид сердито ответила:

— А как, по-твоему, я еще могу довести себя до усталости, чтобы спать по ночам?

Тора положила ей на плечо руку.

— Тебе понадобятся силы, когда Эльвир вернется домой, — сказала она.

Сигрид исподлобья посмотрела на нее: от Торы она меньше всего ожидала таких слов. Но Тора улыбалась, и Сигрид показалось, что она поразительно похожа на Эльвира.