Читаем без скачивания Ржевская дуга генерала Белова - Александр Пинченков

— Мельников (2009 г.) тоже — …помнить …в первую очередь тех, о ком здесь не сказано ни единого слова. Вот мы и помним, что были не какие-то (по Мельникову) неумелые «мы», а те прошедшие к группе Ефремова лыжники, о коих В. Мельниковым — в отличие от Ю. Капусто — в объемной и детальнейшей, специально посвященной ефремовцам книжище не сказано ни единого слова.

Так что дело не в уменьи-неуменьи воевать, а в желании изыскать возможность выполнить задачу. У 43-й и 49-й армий — «ноги не казенные», пусть 33-я сама себя и спасет. Большинство из непроглоченных Угрой и уцелевших за спинами погибших в атаке Большого Устья — острого желания выполнить задачу явно не испытывали. То же и на других участках. Вот и вся правда.

ПОДВИГ ТРЕТЬЯКОВА

По прочтении апрельских ежесуточных отчетов войск армий Западного фронта в полосе действий по деблокированию западной группы 33-й армии возникает впечатление о немцах, как о некоем заговоренном «великом и ужасном Гудвине» из детской сказки. Так ли это на деле?

Начальник артиллерийского снабжения 160-й стрелковой дивизии майор А.Р. Третьяков с небольшой группой из состава ефремовской группировки в ночь на 18 апреля 1942 г. удачно преодолел линию фронта и вышел из окружения. Причем вышел именно там и именно тогда, где и когда должны были выйти на соединение с Запфронтом главные силы ефремовцев — южнее деревни Большое Устье, это район непосредственно к югу от устья на Угре реки Воря. Мы имеем в виду не задачи в предшествующих приказах войскам армий, а конкретику обстоятельств, сложившихся к 17 апреля 1942 г. в районе движения на восток колонн ефремовских частей и подразделений. Анекдотично, несмотря на трагичность, выглядит объяснение майором Третьяковым о последовавшем отчете мотивов своих самостоятельных действий в попытке пересечь линию фронта и выйти к советским позициям: «имел отмороженные и опухшие ноги, двигался с трудом, догнать другие части не смог..», А ведь «не догнав» к фронту вышел!

Группа майора Третьякова, подойдя поближе к немецкому переднему краю, в течение светлого времени суток вела наблюдение за противником, выявила расположение огневых точек и общий характер построения вражеской обороны на этом участке. Когда стемнело, поползли вперед, преодолели немецкие проволочные заграждения и через некоторое время были встречены разведгруппой из состава сил 43-й армии.

Непосредственно передний край противника представлял собой пулеметные точки на расстоянии нескольких сотен метров одна от другой, местами позиции автоматчиков и «кукушек». И это на основном участке возможного встречного прорыва частей 33-й и 43-й армий — между Большим Устьем и расположенной южнее деревней Жары. Третьяков в отчете подтверждает, что последний раз видел командарма Ефремова в лесу у д. Ключик, о каких-либо ранениях Ефремова не сообщает. От Ключика до «третьяковского участка» — 2,5—3 километра. Пойди командарм М.Г. Ефремов с группой в несколько сотен человек от деревни Ключик хоть черепашьим шагом на восток, он на участке действий Третьякова к нашему переднему краю тоже бы прорвался. Но этого не произошло. Не вышли почему-то здесь и другие, сравнительно многочисленные группы ефремовских комдивов, да и многие мелкие, подобные третьяковской, группы.

Что линия фронта на участке предстоящего ефремовского прорыва в середине апреля 1942 г. стала почти фиктивной, подтверждают, как ни странно, даже немецкие тогдашние фронтовые документы — донесения о боевых действиях. Например, из суточного немецкого донесения в штаб группы армий «Центр», в 3.00 14 апреля 1942 г.:

«12 АК, 268 ПД: С наступлением темноты противник ворвался в лес 1,5 км ЮЗ нп Малое Устье, Предпринята контратака. Сильный огонь по переднему краю обороны.

Положение серьезное, т.к. наши части понесли большие потери, истощены и не способны отразить сильные атаки»{108}.

Не способны отразить сильные атаки… Немцы писали это не для наших разведчиков или историков, — для себя. Значит, это правда.

«ЗАСЛУГА» ЖОРОВА?

Выше нами рассмотрены обстоятельства последних боев группировки М.Г. Ефремова — вышедшей в прорыв на восток единой силой, но развалившейся в этом броске на множество групп и одиночек. Поскольку апогей прорыва неразрывно связан с событиями, в центре которых — гибель командарма Ефремова, раз за разом исследователи ищут объяснение такому финалу. От «ефремовского выстрела» отталкиваются в ретроспективу. Схема рассуждений примерно такая:

1. Ефремов в развале группы не виноват.

2. Но кто-то же виноват? Кто?

3. Немного виноваты части 43-й и 49-й армий: встреть они у Костюково — Жаров — Стененок группу Ефремова, окончательного развала группы и гибели командарма бы не произошло.

4. Ну а внутри самой группы Ефремова? — ведь уже у Нов. Михайловки от самого Ефремова комдивы практически разбежались, все пошло на самотек. Ефремов-то талантлив и бесстрашен, но чувствовали, что на него идет охота. Может, при Ефремове действует предатель? Как же без предателя оправдать неудачи? — обязательно нужен предатель, с Христом должен быть Иуда!

И вот в 70-е годы XX в. началась интеллектуальная охота на ведьм, точнее, на какого-нибудь ведьмака при ефремовском штабе. Ныне (понимая, что точку ставить оснований нет), бывает, ставят в финале книги знак вопроса после фамилии главного хирурга 33-й армии, Жорова.

И здесь я задаю последний свой вопрос: какова же истинная роль в трагедии 33-й армии и ее командующего генерал-лейтенанта М.Г Ефремова уважаемого профессора медицины И.С. Жорова?

Так, к примеру, завершает книгу о Ефремове и его армии Сергей Михеешсов{109}. Символично в этой связи название указанной книги — «Армия, которую предали». Разъясняя такое название в вводной статье книги, автор признается: «Во-первых, я и сам не смог ответить на многие вопросы. (…) Да, и в самом штабе армии был человек или группа, которые работали на немцев. Во-вторых, в смысл названия я закладывал не столько это, сколько то, что происходило с историей трагедии армии потом». Вот те раз. Почему же «не столько это» кончается жирным шрифтом выделенным вопросом насчет роли Жорова?

Итак, Исаак Жоров, врач, армейский хирург. Прилетел — не по своей воле, по приказу — из советского тыла в район окруженной группы Ефремова в середине марта 1942 г. Когда в апреле резко осложнилась боевая обстановка, назад, в советский тыл улетать отказался, пошел с М.Г. Ефремовым через бои, через равный ефремовскому риск гибели, на восток — к линии фронта. И вот тут произошло нечто, позволяющее исследователям судьбы группы Ефремова задавать относительно Жорова вопросы, сводящиеся к следующему:

— Почему в послевоенные годы И.С. Жоровым крайне противоречиво, с пробелами излагались обстоятельства своего спасения в момент разгрома группы Ефремова и после него?

— Был ли Жоров в составе группы Ефремова в последнем ее бою, под деревней Горнево, и если да, то почему он позже скрывал этот факт?

— Сотрудничал ли Жоров с немцами непосредственно после пленения, по каким причинам ему удалось избежать гибели в лагере, более того — выйти из лагеря, легализоваться при оккупантах, получить место работы в районной больнице?

Обстоятельства, лежащие в основе постановки таких вопросов, уже сами по себе в какой-то мере обличают Жорова в сотрудничестве с немцами. Однако мало кто из задающих эти вопросы ищет подсказку через анализ дальнейшей судьбы Жорова — в оккупации и после се завершения. Либо ищут, но …половинчато, с заранее заданным результатом. Напрасно. Ведь что как не последовавшие события — верная лакмусовая бумажка возможных, раз уж так ставят вопрос по апрелю 1942 г., взаимоотношений Жорова с немцами.

Известно, что И.С. Жоров в момент разгрома группы Ефремова попал в плен.

Известно, что он, находясь затем в Вяземском лагере военнопленных, причем с явно неславянской внешностью и будучи известен многим из группы Ефремова, страннейшим образом избежал расправы со стороны администрации лагеря и даже смог — естественно, при участии оккупационной администрации — устроиться затем в Темкинской районной больнице, работать там долгое время.

Известно, что после освобождения района в марте 1943 г. Жоров был задержан сотрудниками Особого отдела НКВД 33-й армии, однако в дальнейшем, будучи отослан в Особый отдел Западного фронта, был освобожден из-под стражи, уголовное преследование прекращено.

Владимир Мельников в книге «Их послал на смерть генерал Жуков?»{110} сообщает, что освобождение могло быть следствием телефонного звонка в Особый отдел НКВД из Москвы, от некоего приятеля самого Л.П. Берии, наркома внутренних дел. Представим теперь реальность того лихолетья: как мог бы Жоров поставить о своих проблемах в известность покровителя — дозвониться в Москву нужным людям кто-то из-под стражи в каком-то из армейских Особых отделов? И это — с только что освобожденной, два-три дня назад вражеской еще территории! Да и останься ты, подконвойный, наедине с телефонной трубкой — в Особом-то отделе армии… Вывод: и звонить, и суетиться с переводом Жорова в Особый отдел Запфронта мог только человек, осведомленный о происходящем и имевший такие распорядительные возможности — подобный сотруднику военной прокуроры 33-й армии А.А. Зельфе. Зельфа участвовал с Жоровым в ефремовской эпопее, и не просто участвовал, а имел что-то общее среди деталей биографии тех дней. Однако не только звонок Зельфы или его приятеля в Москву, если допустить таковой, спас в 1943 г. Жорова. Сумма обстоятельств свидетельствует: после Вяземского лагеря военнопленных Жоров неуклонно и планомерно отдалялся и отдалялся от оккупантов и их пособников. К весне 1943 г. он имел все основания утверждать о своем участии в местной подпольной группе и даже о руководстве ее работой.