Читаем без скачивания Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

Мариана тогда ничего не сказала Игнасио о своем визите в дом Эстеллы на берегу. Она знала, что подобное известие заставит его уши побагроветь от ярости. Он бы не только разозлился, но и испытал бы глубокое разочарование. Она не была уверена, что его сердце сможет выдержать такое эмоциональное потрясение. Но она не смогла и забыть о своем новом внуке. Проводя в раздумьях долгие вечера, прогуливаясь вдоль берега и глядя на море, она не знала, что ей делать. Она была уверена, что Эстеллу начинает мучить одиночество, что Рамон проводит все больше и больше времени в путешествиях, оставив сына расти без отца, так же, как когда-то он поступил с Хэлом и Федерикой. Возвратившись в тот день в Качагуа, после визита к Эстелле, она была так зла на Рамона за его безответственное поведение, что отослала Гертруду домой, а сама начала яростно драить полы и натирать до блеска мебель в доме. В конце концов она, обессилев, свалилась на кровать и проснулась только на следующий день к ланчу, чем безмерно удивила не только Игнасио, не сумевшего ее разбудить, но и саму себя. Тревожные вечера, которые она проводила в гнетущих размышлениях, прогуливаясь по берегу океана, привели к тому, что она настолько похудела, что пришлось после возвращения в Сантьяго сменить весь гардероб. Игнасио полагал, что жена страдает из-за Элен и внучат, и делал все, чтобы ее утешить. Но она не могла найти себе покоя.

В итоге в конце января она снова приехала к дому Эстеллы, не зная, что собирается сказать, но убежденная в том, что найдет нужные слова. Эстелла, стоя на веранде, мгновенно заметила подавленное состояние Марианы и бросилась в слезы.

— Что-то с Рамоном? — импульсивно произнесла она, пошатываясь от волнения. В ее глазах застыло отчаяние. — С ним все в порядке?

Мариана была настолько тронута слезами Эстеллы, что обняла ее.

— У Рамона все в порядке, Эстелла. Я беспокоюсь за тебя и своего внука, — сказала она, разжимая объятия.

Эстелла уставилась на нее остекленевшими глазами.

— Простите, — пролепетала она. — Я сама не своя.

— Мне все известно, — ласково ответила ей Мариана.

— Тогда вам лучше зайти в дом.

Мариану уже не интересовал интерьер дома и не удивляли его размеры. Она узнала пишущую машинку Рамона на столе и первые страницы рукописи, аккуратно сложенные стопкой рядом. Рамон никогда не отличался аккуратностью, так же, как и Элен, но Эстелла содержала дом в том же порядке, что и дом Марианы, когда служила у нее. Эстелла пригласила ее в светлую просторную гостиную с полуопущенными венецианскими шторами, висевшими на французских дверях, чтобы сохранить прохладу. Мариана была восхищена вкусом Эстеллы. На полу лежали пестрые шерстяные ковры из Индии, а сама комната была уставлена большими цветочными горшками с геранью и розами. На книжных полках была размещена библиотека европейских писателей, философов и биографов. Мариана обратила внимание, что Рамон отобрал лучшие фотографии Эстеллы и их сына и, вставив их в серебряные рамки, развесил во всех возможных местах. Повсюду здесь она узнавала следы путешествий ее сына по всему миру — бразильская баланганда в серебре, способствующая изобилию, греческая икона святого Франциска, подаренная монахом на горе Атос, и копье, преподнесенное вождем племени, с которым он подружился в дебрях Африки. Мариана отметила, что вместе Рамон и Эстелла создали для себя теплый и уютный дом.

Эстелла села напротив, глядя на Мариану ясными глазами.

— Я здесь не для того, чтобы осуждать тебя, Эстелла, — высказала Мариана то, что было у нее на сердце. — Я беспокоюсь о тебе, и это все.

— Но как вы догадались? — смело спросила Эстелла.

— На Рождество, когда я приходила к тебе, то забыла вручить подарок, который принесла, поэтому мне пришлось вернуться.

— О, — произнесла Эстелла, понимающе кивая.

— Я услышала, как ты называешь своего ребенка Рамонсито, и все вдруг стало ясно.

— Да.

Мариана встала и подошла к Эстелле, неудобно устроившейся на краю дивана. Она села рядом и посмотрела на нее понимающим взглядом.

— Я ведь тоже женщина, и знаю, что значит любить мужчину. Я люблю Игнасио. Он, мягко говоря, человек трудный. Но я люблю мужа, несмотря на его иногда раздражающий характер. Я достаточно хорошо знаю Рамона, чтобы быть уверенной в том, что именно он тебя соблазнил. Тебя я не осуждаю и, наоборот, сочувствую тебе. Я наблюдала, как разрушался его брак. Элен не смогла выдержать его бродяжничества. А ты?

Лицо Эстеллы налилось румянцем, как розовое яблоко, и она улыбнулась улыбкой женщины, довольной своей судьбой.

— Я люблю Рамона, а он любит меня. Это все, что мне нужно. Я не стремлюсь запереть его в стенах дома и хочу от него только любви. Я счастлива, сеньора. Более счастлива, чем когда бы то ни было.

— Я тебе верю, — сказала Мариана, касаясь руки молодой женщины. — Но что думают об этом твои родители? Он ведь пока еще женат на Элен.

Счастливое отражение душевной весны мгновенно сбежало с лица Эстеллы, и оно приобрело оттенок осенней печали.

— Они отреклись от меня, — произнесла она равнодушно, как будто заранее выстроила внутренний барьер безразличия, чтобы защитить себя от дальнейших страданий.

— Мне так жаль, — сказала Мариана. — Если я могу чем-то помочь…

— Нет-нет, — ответила Мариана. — Тут никто и ничем помочь не сможет.

— Они видели твоего ребенка?

— Нет.

— Если бы они его увидели…

— Они не собираются здесь появляться.

— Они знают, кто отец?

— Да, но им все равно. Отец хочет, чтобы Рамон на мне женился…

— Понимаю.

— Я счастлива. Они должны были быть счастливы, если счастлива я, но ведь я опозорила семью, — сказала она, и ее глаза увлажнились помимо воли.

— Почему ты не покажешь им Рамонсито? Их сердца смягчатся, я уверена. Он такой очаровательный. Просто маленький ангелочек. Можно, я снова на него взгляну?

Эстелла проводила Мариану в маленькую комнату, где в прохладном полумраке спокойно спал Рамонсито. Мариана провела пальцем по мягкой щечке и почувствовала, как эмоции сдавливают ее горло и туманят глаза, в которых заблестели слезы.

— Возьми Рамонсито и покажи его им, — повторила она.

— Должна ли я сообщить Рамону, что вы приходили?

— Нет, — твердо ответила Мариана. — Пусть это будет нашей тайной. Когда придет время, он сам даст мне знать. Но все-таки, если я смогу что-то для тебя сделать, не бойся и смело мне звони. Ты знаешь, где меня найти. Я больше не хочу тебе надоедать.

Эстелла прикоснулась к руке Марианы и улыбнулась.

— Я хочу, чтобы вы приходили. Хочу, чтобы Рамонсито познакомился со своей бабушкой, — сказала она, и ее губы задрожали.

Мариана была слишком взволнована, чтобы ответить. Она кивнула, тяжело сглотнула и с молчаливой благодарностью посмотрела на Эстеллу.

На следующий вечер Эстелла собралась с силами для решения самой трудной в ее жизни задачи. Она завернула Рамонсито в шерстяной платок, упаковала еду и одежду в количестве, достаточном для ребенка на неделю, и оставила его на пороге дома родителей с запиской, где можно было прочитать простые слова: «Мне нужна ваша любовь». Затем она повернулась и отправилась в обратный путь. Дойдя до поворота, она почти раскаялась в содеянном и уже было собралась вернуться, чтобы забрать его, но вспомнила слова Марианы, набралась храбрости и продолжала идти, хотя и с камнем на сердце. Проведя изнурительные два часа, во время которых беспокойство терзало ее сознание, она уже не могла больше терпеть и стремительно бросилась бежать по берегу к тому месту, где у склона холма приютился родительский дом.

Рамонсито на пороге уже не было. Охваченная страхом, что его могла забрать бродячая собака или вор, она подкралась к окну дома, задержав дыхание, чтобы не выдать себя. Заглянув в окно, она не увидела ничего, кроме пустой комнаты. Но в тот момент, как к ее горлу стали уже подступать рыдания, в комнату вошла Мария с аккуратно спеленутым ребенком на руках. Она широко улыбалась, и слезы скатывались с ее старых щек ручейками радости и счастья.

Пабло Рега уселся на траве у последнего приюта своего старого приятеля Освальдо Гарсия Сегундо и начал свою речь, как обычно, с поэтическим подъемом и блеском.

— Мое старое сердце растаяло, Освальдо. Си, сеньор, именно так и случилось. Мария пришла домой и обнаружила у дверей внебрачного ребенка Эстеллы. Она оставила его там одного. Правда, с запиской. Можно подумать, у нас возникли бы сомнения, чей это младенец. — Он хмыкнул и покачал головой, поигрывая медальоном с изображением святой Девы, висевшим на его груди. — Он очень маленький, и я боялся прикоснуться к нему, пока Мария не положила его мне в руки. Ради Бога, Мария, сказал я, если я его уроню, то его унесет дьявол. Но она только рассмеялась, а потом заплакала. У него моя улыбка, поэтому Мария сказала мне, что, если малыш похож на меня, значит, его благословил Бог. Ты прав, спрашивая, как же я поступил. Мне следовало бы отослать его обратно к его матери, но Мария об этом и слышать не хотела. Она не расставалась с ребенком ни на миг, лелеяла его, как своего собственного, и по ее лицу текли слезы удовольствия. Если бы я его отослал, то оказался бы чудовищем. Но я вовсе не монстр, а всего лишь усталый старый человек, которому осталось доживать свой век. Рамонсито — это еще одна новая жизнь, назначение которой страдать и умереть на этой земле. Для какого дьявола это все нужно? Ты ведь знаешь, Освальдо, си, сеньор, ты знаешь. Если бы ты мог говорить из своей могилы, то, вероятно, дал бы мне несколько советов. Но, видимо, мои старые уши слишком забиты земными проблемами, чтобы слышать тебя.