Читаем без скачивания Форпост - Андрей Молчанов

— Упаси Бог, чтоб с ваших овец шерсти состричь! — рассмеялся тот. — Исключительно: дружба и взаимопонимание! Сотрудничество, когда понадобится… С этим… — кивнул на Федора, взиравшего на него свинцовым взором, — из-за благ земных мимолетных, да еще и корыстных, охоты идти в лобовую — никакой… — Кивнул головой усмешливо, пояснил: — Вашим стилем глаголю, Ваше Преподобие, вник… Храм, говорят, строите? На причастие только к Вам, а с саном поможем, дело решаемое, коммерческое…

Рукоположение Федора прошло без заминки. Государство уже не вмешивалось в кадровую политику церкви, должность уполномоченного Совета по делам религий при Совете Министров СССР упразднилась, да и тот в свое время рекомендовал претендентов в попы из села, а не из грешного города; нынешние архиереи давали сан всем желающим, а уж в отношении сына священника, знавшего все таинства службы, от сохи к вере пришедшего, никаких вопросов у иерархов не возникло.

Человеку свойственно мечтать стать тем, кем он не является. Но сбывшаяся мечта Федора вернула ему то, что принадлежало по праву.

СТАРЫЙ ДРУГ

И все-таки, как ни убеждал себя Серегин в случайности дорожного происшествия, в душе у него поселилась неотступная тревога. Но с кем посоветоваться, кому довериться? Единственным человеком, кому стоило поведать о произошедшем, был незабвенный шеф из бывшего КГБ — отставной подполковник Евсеев. Что ни говори про представителей коварной и кровожадной конторы, но этот Серегина никогда не подставлял, рекомендовал не откровенничать лишний раз ни со своими коллегами, ни с людьми из разведки, кому передал своего подопечного, и отзывался о секретных службах весьма критично, как о сборищах негодяев. Наконец, они успешно и без осечек, рука об руку, прошли рискованную контрабандную стезю. По прибытии в Россию Олег позвонил ему, но разговор вышел невнятным и пустым: Евсеев сказал, что уже несколько лет пребывает на пенсии, ничем не занимается, а по интонациям его голоса стало понятно, что бывший гэбэшник явно и неотвратимо спивается. Однако, вспоминая некогда логичного, отважного и предусмотрительного опера, Серегин полагал, что, хоть извлеки из него мозг, станет Евсеев функционировать на вошедших в каждую клетку навыках, не ошибаясь ни в анализе ситуации, ни в ее прогнозе. И, поразмыслив, сподобился на повторный звонок, легко напросившись на встречу с проверенным сотоварищем.

Принял его отставник в своей малогабаритной квартирке на Нагатинской набережной, с окнами, выходящими на набережную Москвы-реки, — широкой, стылой и грязной течи, обставленной облезлой бесконечностью панельных коробок — обиталищ столичного простолюдья.

Под низким потолком квартирки теснилась потрепанная мебелишка, пялился из угла пучеглазый телевизор с пыльным экраном, а на столике возле дивана, на свежей скатерке, вокруг обмороженной колокольни литровой бутылки водки, была в изобилии расставлена закуска недурного качества — от семги, салатов, колбас и сыра, до домашних пирожков, чахохбили и тефтелей в томате.

— Жена хлопотала, — пояснил Серегину некогда старший его товарищ.

Олег искоса взглянул на него, тут же отведя взор. Во что превратило время этого некогда подтянутого, широкоплечего, дышащего силой и уверенностью парня… Теперь перед ним покачивался, опираясь на палку, долговязый небритый субъект с облезлой седой шевелюрой, заплывшими слезящимися глазками и алой, в сизых прыщах, физиономией. Был он одет в застиранную теплую тельняшку с надорванным воротом, тренировочные штаны, и почему-то — в тяжелые, с волочащимися по полу шнурками, ботинки.

— Серьезно похлопотала жена, даже неудобно… — промямлил Олег, думая, что при покладистой к пьянству мужа супруге, тот протянет, конечно, куда более своих одиноких собратьев. А потому ему, Серегину, также — одинокому волку, такой образ жизни противопоказан, ибо холостякам, как никому, нужна самодисциплина.

— Думаешь, отчего я в такой берлоге очутился? — промолвил Евсеев. — Обменялся с дочерью. Она в мою «трешку» въехала, я — в ее камеру… Двое ребятишек у нее, муж… Жена с ними живет, помогает… А мне, пенсионеру, и тут неплохо. Тем более, я сюда не жить переехал, а помирать.

— С ногой-то что? — спросил Серегин, кивая на палку.

— А-а! — Отмахнулся Евсеев. — Не люблю о болячках… Присаживайся давай.

Выпили за встречу.

— Ну, что привело тебя к старому затертому пенсионеру? — спросил Евсеев, жадно запивая водку стаканом газировки и добавляя багрянца в залитое нездоровым румянцем лицо. — Неужели — ностальгия по временам былым? Сомневаюсь…

— Я врать не стану, — сказал Серегин. — Воды утекло — мегалитры — с поры давних наших свиданий, много чего произошло, а вот сейчас нужен совет… Только ты мне его дать и способен. Ни с кем другим не поделишься. Придется, правда, много чего тебе порассказать…

— Ну, мы же всегда верили друг другу, — уныло кивнул Евсеев.

— Тогда — слушай…

Слушал Евсеев, глуша водку без тостов, лишь мельком чокаясь с Олегом в паузах его рассказа.

Затем встал, подойдя к окну, долго глядел на мерзлую реку. Произнес, задумчиво поглаживая неверной ладонью небритую щеку:

— Жестокую ты жизнь прожил за прошедший период… Интересную, конечно, да… Только — кому от нее радость?

— А от твоей — кому?

— От моей? Десяток негодяев по назначению отправил… Да и внуки есть… Переосмыслил много. Изжил в себе суету всякую… Карьера, деньги, страстишки мелкие… Все теперь видится чепухой и прахом. А у тебя мною познанное и пройденное — дай Бог, впереди… Впрочем, не к месту разговор, тебя еще гордыня душит и перспективы влекут… Да не отмахивайся, что, мол, в тупике. Ты в обыкновенном техническом простое, он закончится. Так вот — по делу! Ну, что ты со своими надсмотрщиками из разведки делиться своими закавыками не стал — правильно поступил. Если бы они про историю с «црушниками» узнали, восторга на их рожах ты бы не прочитал. И как бы с тобой обошлись — неизвестно. Могли бы и сдать тебя врагу — почему нет? — Обернулся на Олега остро, и он узнал прежний, жестокий и ясный прищур того молодого, стремительного опера из безвозвратного прошлого. — Ты же нарушил все правила игры… Это убийство — ни в какие ворота! Да еще утаил его от шефов… И — утаил тем самым суть своего положения и статуса. Но то — и сам ведаешь.

— Может, раскаяться? — неуверенно предположил Серегин.

— Перед Богом каяться надо, — сказал Евсеев. — А перед этими чертями — все равно, что перед крокодилами: не сожрут, так утопят. Если ты убил врага крокодила, ведь это не значит, что он стал твоим другом? Ну-с, далее. Американцев, понятное дело, такой инцидент огорчил. Что было после? А вот что. Они скоренько вычислили, что имели дело с авантюристом и с двойным агентом, как все двойные агенты в итоге разоблаченным, но крайне нагло вывернувшимся из-под меча возмездия. И что им делать? Умыться от плевка? Это — самой-то могущественной разведке мира? Едва ли. Проще тебя вычислить, убедиться в твоей пустопорожности и — отвернуть тебе башку неформальным способом. Проблем тут, собственно, никаких. Нанять через вторичные каналы агентуры каких-нибудь уголовников и — считай, справедливость восторжествовала. Так что если это — привет «оттуда», нисколько не удивлюсь. Закономерно и — по заслугам.

— А что мне было делать? — спросил Серегин. — Отправляться на заклание в американскую тюрьму? Кто меня оттуда стал бы вытаскивать? Я что — кадровый офицер? Да и от них открещиваются, сам меня наставлял! Это ЦРУ своих из последних сил вытаскивает, а наши… Хотя — какие они мне «наши»… Впутали, суки…

— Ты бы их как-нибудь там… погуманнее… — Стеснительно крякнул Евсеев. — Вырубил бы на часок…

— Ага! Видел бы ты этих лосей!

— Н-да… — Евсеев бросил рассеянный взгляд в окно, затем вернулся на место, вновь разлил водку по рюмкам. Сказал: — Не хотел бы я оказаться в твоей шкуре. К трупу офицеров приплюсовал парочку здешних исполнителей… Теперь на том конце провода могут взыграть самые агрессивные амбиции. Вывод прост: надо куда-то валить. С обязательной сменой документов.

— А с документами поможешь?

Евсеев тяжко вздохнул. Произнес нехотя:

— Есть человечек… Но! — Выставил перед собой ладонь решительным жестом. — Разбирайтесь сами, мне ваши таинства — без надобности. Пиши телефон, я его предупрежу…

— Но куда валить-то? — безрадостно вопросил Серегин, принимая от хозяина ручку и обрывок бумаги.

— Пиши… — Отставник без запинки продиктовал телефон, и Олег с удивлением посмотрел на него, припомнив свои предположения о неувядающих профессиональных навыках бывшего контрразведчика.

— Думаешь, спился? — словно прочитав его мысли, буркнул тот. — Нет, брат, меня в водке не утопишь… Силы она подтачивает, не спорю, но как без анестезии в моем колючем бытии? Водку можно не любить, но пить ее надо… — Он опрокинул в рюмку бутылку, глядя, как со дна ее вязко стекают последние капли. Произнес задумчиво: — Великая сила — закон гравитации… Даже Иисус Христос подчинялся ему какое-то время… — Поднял на Серегина веселые и хитрые глаза, залитые пьяной поволокой. И рассмеялся неожиданно и неизвестно чему. В этот момент в такт его хриплому смеху каркнула — словно с одобрением — пролетавшая мимо окна ворона. Евсеев кивнул ей благосклонно, а после продолжил со смешливой ноткой в голосе: — Вот как забавно происходит, Олежек… Жизнь все-таки движется по кольцу, есть в ней логический конец, замыкающийся с началом. И есть, полагаю, высшие силы, тому способствующие. Не зря подтолкнули они тебя навестить меня, убогого. Аню помнишь? — спросил внезапно резко и требовательно.