Читаем без скачивания Форпост - Андрей Молчанов

Он подосадовал на себя: ведь никаких чувств от убийства этих парней, пускай негодяев и палачей, он не почувствовал даже отдаленно… Во что же он превратился? Что в нем теплого, человеческого, отзывающегося в Боге? Нет ни раскаяния, ни страха, но есть, впрочем, сомнение в себе, и о себе сожаление… Уже хорошо!

Следующее утро, прервавшее беспросветье осенней непогодицы выдалось холодным и солнечным. Утро, когда, будто взявшись за руки, зима и лето в согласии прошли по улицам города, пронизанное грустью и неясной надеждой, застыло в дымном пространстве города. А потом начался день.

Пора, брат Серегин, пора!

В уносящей его от города дороге он не чувствовал былого очарования неизвестностью, азарта и вдохновения перед встречей с новизной будущего. Напротив, им владел какой-то страх в осознании своего движения к тому, с чем неизбежно предстояло столкнуться будто бы в силу довлеющего над его судьбой рока.

Он ощущал себя марионеткой, руководимой властным посылом, вложенным в его сознание извне, свыше, и противиться этому посылу не мог и не хотел, ибо вторым планом уяснял, что только в согласии с ним будет обретено спасение и дальнейший смысл бытия, до сего момента, как себя не оправдывай, никчемного. Похожего на яркую тряпку, изрядно износившуюся и должную кануть в неизвестность могилы такого же ущербного хлама.

ОТЕЦ ФЕДОР

Любой новый человек, появляющийся в общине, без внимания людей отца Федора не оставался. Система общественной безопасности, рожденная им, ничем не проявляла себя внешне, но работала без сбоев, как некогда агентурная сеть КГБ в «режимных» городах. И когда Федору донесли, что к пенсионерке Евдокии из Москвы на постоянное проживание приехала племянница с сыном, он не преминул лично наведать новых поселенцев.

Евдокия в преддверии встречи с властительным попом накрыла стол, напекла пирогов и даже выставила пять сортов наливок собственного изготовления, но в еде и в питие Федор был неприхотлив, хотя оценил старания хозяйки, однако интерес к Анне проявил немалый, пусть и степенный: задал много вопросов, на которые получил ответы искренние и прямые. Ее переезд из Москвы был продиктован обстоятельствами банальными: лопух-папаша сподобился заложить квартиру под мошеннический проект, оставив и себя, и близких без жилья. То, что аферисты не сделали его богаче, но наверняка сделали умнее, пользы не принесло: пришлось устроиться сторожем в дачном товариществе, предоставив дочери с внуком свободу выбора из ничего. Подобных историй Федор знал в избытке.

Эта женщина ему сразу пришлась по душе: цельная, с сильным характером, красавица, не собиравшаяся ни разменивать себя, ни заискивать перед кем-либо. Удивляло одно: как мог ее — верную, ладную, не боящуюся любых тягостей, оставить бывший гражданский муж, судя по всему, личность суетная, падкая на авантюры и ныне растворившаяся в дебрях Америки. Филолог по профессии, она была востребована в общине, как школьный учитель, но с готовностью дать ей рекомендации рассудительный Федор не спешил. И — правильно! Ибо визит к правоверной Евдокии, входившей в число приближенных в его пастве, даровал ему событие внезапное и судьбоносное, о котором он даже не помышлял.

В детской комнате он застал мальчика десяти лет, — белобрысого, с высоким лбом, одетого аккуратно и строго.

Мальчик не играл с компьютером, не стремился на улицу, а сидел за небольшим письменным столом и читал книгу.

Увидев вошедшего, встал, вежливо наклонил голову, представился.

Что сразу укололо Федора: не было в нем ничего ребяческого, наивного, бесшабашно устремленного к миру вокруг него. И наклон головы, и слова приветствия, и жесты — все было исполнено достоинства и врожденного такта, как у взрослого мужчины.

— Что читаем, молодой человек?

— «Робинзон Крузо», — прозвучал ответ.

— Моя любимая книга, — кивнул добродушно Федор. — Жалко, небось, как мыкался бедолага в своем одиночестве?

— Зачем же его жалеть? — Пожал плечами мальчик. — Это — книга о счастливом человеке. Бог дал ему испытание, дал силы испытание преодолеть, чтобы достойно затем войти в Царство Его.

Федор оторопел. Затем взглянул в глаза мальчика. И взгляд их — твердый, умный, проникающий в душу, был взглядом отнюдь не подростка, а искушенного холодного судьи.

— Но это же… выдуманный персонаж, — невпопад произнес он.

— Его страдания пережили миллионы читателей, — сказал мальчик. — Кому из людей дано такое? Значит, их мысли могли… — Он запнулся.

— Выпестовать его образ в иной материи? — подсказал Федор.

— Да, мне кажется, что теперь он существует, — кивнул маленький собеседник. — Просто нам не дано видеть его. Но можно и постараться.

— А ты… что… — произнес Федор затрудненно, — можешь видеть то, что недоступно другим?

Мальчик задумался. Затем сказал отрешенно, спокойно перейдя на «ты»:

— Да, тебе расскажу… Могу, но не все… — Внезапно он виновато улыбнулся. — У тебя проткнулось гвоздем колесо машины по дороге сюда. Твоему шоферу предстоит работа.

Федор оглянулся на дверь. Ни Евдокия, ни Анна сюда, похоже, входить не собирались. Будто побаивались… Кликнуть шофера? Пусть проверит машину? Суета. Колесо точно проколото, в этом он теперь не сомневался.

— Ты любишь свою мать? — ляпнул он первый же пришедший на ум вопрос.

— Я люблю и мать, и отца, — ответил маленький собеседник. — Очень!

— Но ты же не видел отца…

— Я чувствую его каждый день… Он просто ищет свой путь. Но скоро обязательно придет сюда. Он вернется за нами, где бы мы ни были. Я знаю. Ему тоже даны испытания. И когда он придет, вы подружитесь. И еще: здесь обитает очень плохой человек, иногда вы встречаетесь с ним. Вы очень не любите его. И скоро вы вступите в бой. Тогда, когда сюда придет отец. И я не знаю, кто победит.

— Какой еще человек?.. — пробормотал Федор, прекрасно понимая, «какой».

— Его цифра «два». И на его черной машине тоже три таких цифры…

«Да! — полыхнуло в голове Федора. — Номер этого негодяя Арлиева. Неужели… Или — паренька подучили? Не может быть…»

— У него много больших комнат, где люди играют в карты и в цифры, — продолжил малец со снисходительной улыбкой, и глаза его погрустнели. — Там много жадных потных дураков… Я их вижу. Там делаются очень плохие вещи. Я дам тебе нужные цифры. И все развеется…

— Что у меня в левом кармане? — спросил Федор неожиданно сорванным голосом.

— Три леденца, — сказал мальчик устало. — У тебя нет зубов, но ты никак не привыкнешь к протезам. Иногда от них тебя тошнит. Но снимать их на людях — нельзя. Леденцы помогают. Иногда ты вспоминаешь детство, и тебе становится печально: тогда эти конфеты приносили радость…

«Господи, что это? — подумал Федор. — От кого у него дар?»

— Мы будем вместе, — заявил мальчик спокойно. — Тебе будет хорошо. Я хочу увидеть твою церковь. Мы понимаем друг друга. Мы не станем ничего рассказывать никому. Но все окончится, если мой отец откажется от испытаний. Или не справится с ними.

— Я помогу ему… — непослушным языком произнес Федор.

— А я помогу тебе, — сказал мальчик. — Извини, я хочу почитать…

— Ты с мамой будешь жить у меня…

— Я знаю… — Подросток, равнодушно отвернувшись, потянулся к книге.

Как в бреду, Федор простился с хозяйкой. Хмуро обронил Анне:

— Завтра придешь к моей жене. К Вере. Будешь работать с ней. Твой сын знает… — И, подставляя кисть руки для целования, вспомнил ненароком о спущенном колесе…

— Прокололись мы, Ваше Преподобие, — донесся до него от входной двери бодрый голос шофера. — То-то я чуял, машину влево ведет… Но и — ладно! — запаску приладил, доедем!

АРСЕНИЙ

Несколько лет назад между Арсением и Отцом Федором произошел следующий разговор:

— Я хочу поделиться своими тревогами о тебе, — сказал Федор ему — старому человеку в скромном твидовом пиджачке, сидевшему напротив. — Одно время ты посещал церковь, но сейчас, чувствую, отошел от религии. Раньше ты жертвовал на храм, говорил со мной… Странно. С возрастом, напротив, начинаешь понимать, как важна вера.

— Я грешил. Я был суетным и жадным человеком, — согласился Арсений. — Я вел недостойную жизнь… Да и веду ее. Поскольку нахожусь в известных тебе жерновах.

— Приди убежденно и бесповоротно в лоно Церкви. Господь простит тебя, как прощаю я. Господь любит тебя, как я люблю. Церковь — твоя мать, она тоже простит тебя. Кроме того, ты уже в пожилом возрасте и я хочу, чтобы ты прожил счастливый остаток лет и оставил после себя ребятишек. Господь заповедовал нам плодиться и размножаться.

— Я буду каждый день ставить свечку. Я пожертвую вашему храму половину всего, что имею.

— Не надо половину, Арсений. Думаю, хватит четверти.