Читаем без скачивания Эшли Белл - Дин Кунц

– Срань господня, – промолвил Капитан.

– Да.

– Извини, Биби. Плохие слова.

– Ничего.

– Слушай, – произнес Капитан. – Я до сих пор дрожу.

– Я тоже.

– Господи! Тебе так долго пришлось это держать в себе.

– Восемь месяцев, пока не появился ты.

– Но я здесь уже с полгода.

– Я должна была убедиться, что тебе можно сказать.

– Бляха-муха! Извини, Биби, но бляха-муха! Что за безумие!

– Я не сумасшедшая.

– Нет, конечно же, нет, детка. У меня и в мыслях ничего подобного не было.

Они сидели на стульях, выставленных на небольшом балкончике за дверью его квартиры. Солнце было оранжевого цвета. До захода за кромку океана оставалось еще более часа. Лучи пробивались сквозь ветви старых смоковниц, растущих в палисаднике перед домом. Деревья возвышались над бунгало. Солнечные лучи стреляли огнем и разгоняли тени в заднем дворе.

– Значит, ты с самого начала решила не рассказывать родителям?

– Ни за что и никогда.

– Почему?

– Я не знаю почему, – сказала Биби. – Просто знаю, что не могу… Просто они такие, как есть. Они добрые, умные…

– Да, они хорошие люди, – согласился Капитан.

– Я их очень люблю.

– Ты должна их любить, детка. Они заслужили твою любовь.

– Да, сэр. Я знаю. Я их люблю.

– Никогда не переставай их любить.

– Нет, сэр. Я не перестану.

– Они подарили тебе жизнь потому, что хотели твоего появления на свет. Они, без сомнения, очень любят тебя.

– Но если бы мои родители узнали, – сказала Биби, – они бы все неправильно поняли.

– Почти любой на их месте, не только они.

– Но они же не хотели бы…

– Нет, не хотели бы.

– Но если они неправильно все поймут, что будет со мной? Что будет с ними, со мной и вообще со всем?

– Да, об этом надо беспокоиться. Тут ты права.

Капитан вытянул вперед руки и взглянул на них. Кисти до сих пор дрожали. Старик посмотрел на Биби.

– Сколько тебе на самом деле лет?

– Столько же, сколько и вчера: шесть с половиной.

– Такое чувство, что и да и нет.

– Ты знаешь, я ведь имею в виду маму и папу. Ну и?

Капитан не повышал голос, однако размышлял он с видимым напряжением. Биби не удивилась бы, если бы вдруг услышала, как мысли вращаются у него в голове.

– Да, я понял, что ты имеешь в виду, но не уверен, смог ли бы выразить свои мысли лучше, чем ты уже сумела.

– Полагаешь, было ошибкой ничего им не рассказывать?

– Поверить не могу, что ты уже восемь месяцев держишь все это в себе, боишься, но ничем не выдаешь свой страх.

– Но все же ты считаешь, что правильнее было бы все им рассказать?

– Нет. Дело не в том, что хорошо, а что плохо. Ты поступила так, как лучше для тебя… как лучше для всех…

Молчаливое солнце пробивалось сквозь листву дерева, и мозаика света и теней на мощеном внутреннем дворике медленно видоизменялась.

– Скажи мне, чего ты хочешь больше всего, – промолвил Капитан.

– Ты… Не поняла.

– Чего бы тебе сейчас больше всего хотелось после всего, о чем ты мне рассказала?

– Мне бы хотелось, чтобы ничего этого не было. Я не хочу больше бояться.

– Значит, ты хочешь забыть о том, что случилось, почему это случилось и как это произошло, – подытожил Капитан.

– Но я не могу забыть. Я все время об этом вспоминаю.

Старик протянул к ней одну из своих больших ладоней, и Биби вложила в нее свою ручку. Они сидели так с минуту, стул напротив стула, держась за руки. Капитан, кажется, обдумывал сложившуюся ситуацию.

– Возможно… Есть способ все забыть…

Когда Биби вырвалась из воспоминаний в настоящее, от оранжевого предзакатного солнца на западе к угольно-черной тьме чердака, кто-то положил сзади ей руку на правое плечо.

Испугавшись, Биби одновременно включила и выронила фонарик. Он покатился по древесностружечной плите пола. Яркий луч очертил арку по центральному проходу.

Она отпрянула от коснувшейся ее плеча руки, пригнулась, схватила фонарик, выпрямилась, развернулась на месте и рубанула лучом воздух. Никого.

В последних боковых проходах между стеллажами справа и слева также никого не было. Если бы кто-то на самом деле коснулся ее плеча, он должен был бы спрятаться в одном из этих проходов.

Храбрые девочки никогда не поддаются страху. Храбрые девочки понимают, что, если уклонятся от борьбы со злом, этот мир от полюса до полюса станет тюрьмой, в которой надзирателями будут худшие представители человечества. Здесь начнут царить жестокость и насилие, а для свободы не останется места. Любое отступление, любой компромисс со злом – это еще один шаг вниз к аду на земле.

Биби выхватила из кобуры пистолет. Одной рукой целиться трудно, но в левой она сжимала фонарик. Она пошла вперед, поворачиваясь то налево, то направо. Если кто-то и коснулся девушки, его сейчас не было ни в одном из последних проходов. Больше ему деваться просто некуда.

Подобно компании призраков туман сопровождал ее по ступенькам лестницы, пока Биби спускалась от дверей квартиры над гаражом во внутренний дворик. Она пришла сюда для того, чтобы навестить два места, где может таиться потерянная память ее детства. Вторым таким местом была ее детская спальня. Из дома вынесли все, представляющее даже минимальную ценность, начиная от старых бытовых приборов и заканчивая еще более старыми дверными ручками. В самом ближайшем будущем дом все равно пустят на слом, поэтому запирать заднюю дверь не имело решительно никакого смысла.

Биби переступила порог дома, когда-то согретого теплом и радушием. Прежде тут велись громкие разговоры, звучали музыка и смех. Иногда родители ставили кухонный стол под стенку и танцевали. Шесть счастливых лет Олаф был в их семье приемным пушистым ребенком. Все эти воспоминания жили в ее памяти. Биби надеялась, что когда она переступит порог этого дома, где не была три года, то окунется в ностальгию, мысленно возвратившись в наиболее радостные моменты своих счастливых детства и юности.

Вместо этого ее встретил промозглый, дышащий сыростью и грибками воздух. Луч фонарика обнаруживал грязь и повреждения всюду, на чем бы ни останавливался. Потолок местами поблек, а кое-где его даже покоробило. Видно, в крыше образовалась нехилая течь. Штукатурка частично отпала, открыв узкие дощечки дранки. На полу валялся полуразложившийся труп крысы с пустыми глазницами на ухмыляющейся острыми зубками морде, пустые коробочки из-под гамбургеров, алюминиевые банки из-под прохладительных напитков, обертки от конфет… Должно быть, все это набросали рабочие, пока демонтировали то, что еще можно использовать в другом месте. Однако разрушения и строительный мусор не были главными причинами, почему этот дом стал настолько чужим ей. За холодом, пронизывающим воздух, и непоправимостью разгрома лежала пронзающая все естество дома пустота, которая не имела никакого отношения к недостатку в нем мебели или демонтажу центрального отопления. Дело заключалось в отсутствии людей.

Ко времени, когда Биби добралась до своей спальни, она окончательно убедилась в том, что дом не место в пространстве, а место в сердце. В этом непростом мире все тленно, за исключением того, что находится у тебя в сердце и разуме. Любой дом рано или поздно перестает быть таковым, но не вследствие его разрушения. Пока остался в живых хотя бы один человек, помнящий и любящий его, он тоже никуда не девается. Дом – это рассказ о том, что где-то произошло, а не о самом этом месте.

В пустой теперь спальне штукатурка пошла пятнами, потрескалась, а кое-где и осыпалась. Прежде поблескивавший лаком деревянный пол потускнел, покоробился, покрылся щербинками и трещинками. Здесь было еще холоднее, чем внизу. С помощью одинокой кисти фонарика она не могла нарисовать в своем воображении, какой прежде была эта комната. Вся радость от прочитанных ею книжек, все великолепие далеких рок-н-ролльных радиостанций, которые она слушала по ночам, удивляясь разнообразию местных культур, выражаемых в оригинальности стиля диджеев, не помогли воскресить в ее памяти то ощущение цельности и гармонии, что она здесь испытывала. Вместо рая детства Биби видела перед собой мрачное, безрадостное место, где она начинала терять частичку самой себя, где страх заставил ее забыть кое-что теперь очень для нее важное.