Читаем без скачивания Том 8. Усадьба Ланиных - Борис Зайцев

Саламатин (раздраженно). А то, что благодаря Ариадне Николаевне, мы чуть шею себе не свернули.

Машин. Уж очень быстро ездите… господа. Разве же можно?

Саламатин. А вы поговорите с ней, я вас очень прошу, убедите Ариадну Николаевну, что кроме ее причуд и фантазий еще кое-что имеется.

Ариадна (Саламатину). Просто вас надо было прогнать.

Саламатин. Меня прогнать не так-то просто.

Полежаев (сидит рядом с Ариадной, очень встревоженно). Да как… это все?

Ариадна. Мы возвращались… совсем и не быстро…

Саламатин. У ней и прием не тот, руки не сильны. Машина виляет. Черт знает что!

Ариадна. Да вы… вы сами, убирайтесь вы! (Вся дрожит от гнева.) Я вас и не просила со мной ехать. Машина генералова.

Дарья Михайловна. Что ж, наскочили на кого?

Ариадна. Просто домой возвращались, и на шоссе, на повороте, я не рассчитала, не успела. Автомобиль в канаву… но мы целы… только ушиблись.

Саламатин (окружающим). Нет, вы понимаете, я, как спорт-мен, я должен протестовать против подобного отношения к делу.

Лапинская. Ох, эти мне спортсмены.

Дарья Михайловна. Ну, ну, Ариадночка, ты мне потом спокойнее расскажешь. А то дела мои… (Уходит)

Ариадна. Алексей Николаевич, вы со мной дерзки.

Саламатин. Не знаю, кто дерзок…

Ариадна. А я знаю. И не хочу с вами разговаривать.

Саламатин. Ах, пожалуйста… (Быстро уходит.)

Ариадна. Мальчишка! Туда же!

Лапинская. Называется, Ариадна распалилась.

Ариадна (вдруг устало). Оставь, Лапа. Право, ну что это такое…

Машин. Да… ничего. Вот и шум вышел. (Ариадне). Хорошо еще, ножку себе не зашибли. А то недельки бы две похромали… как лошадка закованная. (Полежаеву). Так как же насчет шестеренки? Стало быть, к вашему приказчику?

Полежаев. Конечно, конечно.

Машин. Так-с. А засим, мое почтение. (Подает Ариадне руку.) Всяких благ. (Отходя, как бы про себя.) Я и номерок помню… сто семьдесят-а…

Лапинская (за ним, передразнивая его походку и интонацию). Я и номерок помню… сто семьдесят, а…

Ариадна (вполголоса). Блаженни чистии сердцем. (Минуту сидит молча, как бы в глубоком утомлении. Полежаев встает, делает к ней шаг.) Ай, не наступи! Наступишь.

Полежаев. На кого… на что?

Ариадна. Вон Божья коровка ползет, по хворостинке. (Показывает пальцем) Дай сюда. (Полежаев подает ей прутик.) Ты бы и раздавил. А это, может, у них все равно, что Иван Иваныч. Тоже, может, по прутику ползет и про какую-нибудь шестеренку думает. Но не нашу, а как у них там полагается.

Полежаев (наклоняется, целует ее руку). Все такая же, Ариадна.

Ариадна. Нет, не такая. Я теперь не такая. Когда мы путешествовали… ну, раньше, ты мне раз читал, как святой Франциск всех птиц любил, зверей. И раз даже пожалел волка, из Губбио. Я вот теперь – этот самый волк. Одичалый. Очень одичалое существо. (Пауза.) Божья коровка, божья коровка, где мой милый живет? Смотри… полетела. (С горечью.) К нашему дому. Так что выходит, этот милый – ты. (Бросает прутик)

Полежаев (серьезно). Да, я.

Ариадна. Так было. Но не теперь.

Полежаев. Ты нарочно… ты… из автомобиля… нарочно?

Ариадна молчит В пруду гаснет розовая заря Над парком, бледно-фиолетовая, обозначилась огромная луна Ариадна оперлась подбородком на перила, смотрит в пруд

Ариадна. Меня куда-то уносит. Я лечу… И все дальше, от тебя дальше. (Встает и опускается к водоему.) Мне самой страшно. Что же мне делать? Пусто очень, холодно. Точно вон в тех небесных пространствах я мчусь…

Полежаев. Ты улетаешь? Но тогда, знай…

Ариадна. Я видела нынче образ смерти. Как близко! Как желанно!

Полежаев. Ариадна, остановись.

Быстро входит Игумнов

Ариадна. А, вот кто. Поди сюда. (Игумнов приближается.) Далеко идешь?

Игумнов. Далёко.

Ариадна. Ближе стань.

Игумнов (нетерпеливо). Да чего тебе? (Подходит вплотную. Она смотрит ему в глаза внимательно и упорно.)

Ариадна. У тебя глаза сумасшедшие. Знакомые.

Игумнов (свистит). Э вуаля ту?

Ариадна (зажала в обеих руках по цветку). Вынь, Сергей.

Игумнов. Паче и паче Ариадна беснуется… (Вынимает оба.) Ну, хорошо? (Она молчит. Он отходит.) Да, передай жене, что я дня три не вернусь. (Уходит.)

Ариадна. Не захотел гадать. (Луна несколько поднялась. Ее луч играет в струе, бегущей из античной маски.) В холодной струе блестит луна. Я чувствую смерть. Спокойное, великое ничто.

Полежаев. Но тогда ты – не одна. Ариадна. Ах, не одна?

Полежаев. Смерть тогда не для тебя одной.

Ариадна (холодно). Этого я не знаю.

Полежаев. Посмотрим.

Действие третье

Кабинет Полежаева – большая комната, с дверью на балкон Довольно много книг. Письменный стол посреди. На нем бронзовый бюст Данте. По стенам фотографии прямо пред зрителем средина фрески Рафаэля «Афонская школа» Поздний вечер День рождения Ариадны. В доме гости. Дверь на балкон отворена На столе небольшая лампа под зеленым шелковым абажуром У пианино.

Лапинская (аккомпанируя себе, напевает):

Как невозвра-атная струяБлестит, бежит и исчеза-ет,Так жизнь и юность убега-ет.

Входят генерал и Полежаев.

Генерал. А-а, мы, кажется, мешаем.

Лапинская (прерывая музыку). Ничего, п'жжалуйста. Если секреты, я уйду.

Полежаев. Какие секреты.

Лапинская (продолжая наигрывать):

В га-арем так исчезну я-а!

Генерал. Стихи, полагаю, Пушкина. Но мотив-с?

Лапинская. «Так жизнь и ю-ность убегает…» Мотив – это просто я запомнила, раз в Москве поэт стихи свои читал… да он их не читал, а так, знаете, пел и раскачивался. (Встает и изображает, как раскачивался) Многие смеялись, а мне понравилось. Очень, по-моему, пронзительно.

Генерал. Я и говорю: для настоящей русской девушки непременно надо меланхолическое, изволите ли видеть, пронзающее. Об-бязательно!

Лапинская. Что ж, тогда я пупсика изображу. (Играет.)

Генерал. Э-э, я против крайностей. Est modus in rebus. A-xa-xa… Золотое правило меры. Я западник. Сторонник западной культуры.

Полежаев (подает ему книжку). Вот вам Запад. Книга, напечатанная в Лукке, в 1788 году. (Со вздохом). Да, это я, конечно, тоже люблю.

Генерал (рассматривает). Гольдони мило. (Лапинская встает и подходит.) А-а, как тогда издавали-с.

Лапинская. Переплет больно хорош.

Генерал. Позвольте. К печати разрешил «доктор священной теологии, Франческо Франчески». А-ха-ха! ха! Да, но я, собственно, не о том… а больше о нашей отечественной культуре. Истерия-с! Нервозность. Вот основа души.

Лапинская (отходит, садится на диван с ногами). Сейчас генерал нас и прохватит. (Вздохнув.) Что называется, с перцем. По-военному.

Генерал. Прохватывать незачем-с. Я сам, знаете ли, поклонник женщин, особенно русских… а-ха-ха… но посудите сами: Ариадна Николаевна, милейшая, эксцентричная наша хозяйка и ныне именинница… Лапинская. Рожденница.

Генерал. Виноват! Изящнейшая рожденница… и тем не менее… я очень извиняюсь перед Леонидом Александрычем, но ведь это факт, что тогда, во время пресловутого катанья на автомобиле, и она, и мой Алексей были на волоске… так сказать, от весьма неприятных последствий.

Лапинская. Да уж прямо говорите: чуть не расквасились.

Генерал. Это называется – быка за рога. Очень мило, романтично, игра с опасностью, но согласитесь…

Лапинская. Ариадна возненавидела вашего пасынка. Говорит, что он трус.

Генерал. И снова – чисто русский взгляд на храбрость. Человек не желает свертывать себе шеи ни с того, ни с сего – и он трус. А между тем…