Читаем без скачивания Квартал Тортилья-Флэт. Консервный ряд (сборник) - Джон Стейнбек

Они чинно сели слева по стенке. Помолчали.

– Ну как, – сказал Док, – раз вы пришли – может, немного выпьем?

Мак сказал:

– Мы кое-что захватили. Для вас. – И указал на три бутыли, собранные Эдди.

– Пива я не добавлял, – сказал Эдди.

Док взглянул на бутыли уже без содроганья.

– Нет, – сказал он. – Сперва выпьем моего. Кстати, у меня случайно есть как раз немного виски.

Только они расположились, деликатно потягивая виски, как вошла Дора с девушками. Поднесли одеяло. Док положил его на кровать. Прелестное одеяло. Девушки тоже согласились немного выпить. Тут явились мистер и миссис Мэллоу со своими дарами.

– Многие даже не представляют, сколько это будет когда-нибудь стоить, – сказал Сэм Мэллоу, извлекая из футляра шатун с поршнем от «чалмера» 16-го года. – Может, во всем мире их трех таких уже не найти.

Тут гости повалили валом. Анри пришел с подушкой в три на четыре фута. Он хотел прочитать лекцию о новых средствах выражения, но официальная часть не удалась. Явились мистер и миссис Гэй. Ли Чонг преподнес длинную нитку шутих и китайских фонариков. Кто-то съел китайские фонарики в одиннадцать часов, шутихи оказались долговечней. Из «Ла-Иды» пришла группа сравнительно незнакомых людей. Натянутость быстро испарялась. Дора сидела как на троне, в сиянии оранжевых волос. Она держала стакан виски, изящно отставив мизинец. И приглядывала за девушками, чтобы вели себя прилично. Док поставил танцевальную музыку, и пошел на кухню, и стал жарить бифштексы.

Первая драка была пустячная. Кто-то пришел из «Ла-Иды» и сделал гнусное предложение одной девушке. Она возмутилась, и Мак с ребятами, оскорбленные таким неприличием, тут же вышвырнули нахала за дверь и ничего при этом не разбили. Они радовались, что принесли пользу обществу.

Док на кухне жарил бифштексы на трех сковородках, нарезал помидоры и раскладывал хлеб. Ему было очень хорошо. Мак лично присматривал за патефоном. Он нашел запись трио Бенни Гудмана. Начались танцы, вечер набирал силу и глубину. Эдди прошел в кабинет и отбил чечетку.

Док захватил на кухню пинту и пил прямо из бутылки. На душе у него становилось все лучше и лучше. Все удивились, когда он выставил еду. Есть никому особенно не хотелось. Всё тут же съели. Сытость повергла гостей в лирическую пищеварительную негу. Виски кончилось, и Док выставил галлон вина.

Дора со своего трона сказала:

– Док, поставьте что-нибудь красивое. А то наш музыкальный ящик так надоел – ужас один.

И Док поставил «Ardo» и «Amor» из альбома Монтеверди. И гости притихли, устремив глаза в себя. Дора наслаждалась. Двое незнакомцев проскользнули вверх по лестнице и тихонько вошли. Док ощутил сладкую золотую печаль. Все молчали, когда кончилась музыка. Док достал с полки книгу и начал читать густым, низким голосом:

И теперьЕсли б дева, у которой глаза были полны чащоб и туманов,Тяжкую ношу любви снова ко мне принесла,Я снова бы предал ее голодным рукам-близнецамИ пил бы вино с ее губ, неблагодарно, как шмель,Что, к лилии белой припав,Грабит любимой богатство.

И теперьЕсли б только увидеть,Как лежит, истомясь, моя радость,И во взоре печаль, и разлука, и непереносимая нежность,Я снова бы сплел из любви сладко-тяжелую цепь,И ночь бы качала на смуглой грудиВеселую голову дня.

И теперьМне глаза, что наскучили зрелищем жизни,Все рисуют, рисуют портреты ее,Луч солнца на шелке щеки,Магнолии нежностью равной,Белейший пергамент, на котором злосчастные губы моиВыводили те стансы, каких уж вовек не напишут.

И теперьСмерть мигает напудренным веком,Не дает мне забвенья о теле, любовью казненном.Покой и отраду дарили мне эти сосцы,Как два рдяных цветка.И мучает память цветок ее уст,Что печатью легли на мой рот.

И теперьТоргаши на базарах судачатО слабости той, что сильна и меня полюбила.А сами, ничтожные, они продаются за деньги.Принц заморский тебя не возвел на нечистое ложе.Ты одна. Ты со мной. Ты, как платье,Плотно меня облекла. Моя радость.

И теперьЯ люблю те глаза.Они веселы были и полны печали,И тени пушистых ресниц я люблю, тоже полные ласки.Я люблю аромат тех единственных уст,И волос ее тонкий дымок,И веселое, тонкое пенье браслетов.

И теперьПомню я, как менялось лицо,Как ты нежно делила мой пламень. Мы единою были душой…О, я знаю любовные игры служительниц Рати.На закате луны я их видел.Истомленные, в зале, обитой коврами,Тотчас они засыпали и все забывали.

Филис Мэй рыдала в голос, когда он кончил, и сама Дора утирала слезы. Хейзла так очаровали звуки, что в смысл он не вникал. И на всех нашла легкая мировая скорбь. Каждому вспомнилась давняя любовь, каждому – недавнее свиданье.

Мак сказал:

– Ух, Господи, хорошо-то как. Помню, одна девчонка… – И он не кончил.

Все наполнили стаканы и затихли. Вечер соскальзывал в русло нежной печали, Эдди пошел в кабинет, отбил чечетку, вернулся и сел. Вечер уже клонило к концу, ко сну, когда на лестнице раздался топот. Кто-то орал:

– Где девочки?

Мак встал, почти осчастливленный, и быстро прошел к двери. И улыбка радости осветила лица Хьюги и Джона.

– Каких вам девочек? – любезно осведомился Мак.

– А чего? Нам надо в бардак. Шеф говорит, тут.

– Ошибаетесь, мистер. – У Мака был радостный голос.

– Ага, а кто ж тогда эти дамочки?

И они вступили в битву. Это была команда с рыболовного судна из Сан-Педро, добрые, сильные, веселые, закаленные в битвах ребята. Первым же натиском они прорвались к гостям. Девушки Доры сняли туфельки и держали за носки, чтоб бить противников по головам острыми каблучками. Дора побежала на кухню и вернулась, грозя мясорубкой. Док тоже наслаждался. Он молотил во все стороны шатуном с поршнем от «чалмера» 1916 года.

Славная была битва. Хейзл споткнулся и, пока поднялся на ноги, дважды схлопотал по морде. Печка-франклинка с грохотом рухнула на пол. Оттесненные в угол пришельцы защищались тяжелыми книгами, попадавшими с полок. Но постепенно их оттуда изгнали. Разбили два окна на фасаде. Элфрид услыхал через улицу шум и внезапно атаковал врага с тыла своим излюбленным оружием – ракеткой от пинг-понга. Дерущиеся спустились с лестницы, на улицу и дальше – на пустырь. Снова дверь лаборатории повисла на одной петле. Доку порвали рубашку, поцарапали в кровь сильное, сухопарое плечо. Неприятель отступил уже до середины пустыря, когда раздалась сирена. Поздравители Дока только вернулись в лабораторию, закрыли сломанную дверь и потушили свет, как подоспела полицейская машина. Но фараоны остались с носом. Гости сидели в темноте, посмеивались и пили. Из «Медвежьего флага» пришла свежая смена. Тут уж поднялся дым коромыслом, пошла настоящая гульба. Полицейские вернулись, заглянули, прищелкнули языками и остались. Мак с ребятами использовали полицейскую машину для поездки к Джимми Брачиа за вином, и Джимми Брачиа тоже приехал. Шум несся по всему Консервному Ряду. Вечер имел все достоинства мятежа и ночи на баррикадах. Команда с рыболовного судна из Сан-Педро скромно прокралась обратно и присоединилась к гостям. Их приняли с заботой и любовью. Одна женщина в пяти кварталах от лаборатории хотела из-за шума вызвать полицию, но никого не застала. Полицейские сообщили, что у них украли машину, потом они нашли ее на набережной. Док сидел на столе, поджав ноги, улыбался и отстукивал пальцами по колену. Мак занимался индийской борьбой с Филис Мэй. А свежий морской ветерок задувал в разбитые окна. Вот тогда кто-то поджег двадцатипятифутовую нитку шутих.

Глава XXXI

Молодой суслик, в расцвете сил, обосновался в зарослях мальвы на пустыре Консервного Ряда. Место он выбрал отличное. Густые зеленые стебли тянулись вверх, свежие и роскошные, и, вызревая, соблазнительно клонили головки. И для норы земля самая подходящая – черная, мягкая и хоть и песчаная, но не крошилась и не засыпала проходов. Суслик был толстый, гладкий, в защечных мешках всегда вдоволь еды, ушки аккуратные и хорошо поставлены, а глаза – черные, как головки старомодных булавок, и такого же примерно размера. Передние лапы – лапы копателя – были у него на редкость сильные, светлый мех на груди – на диво пушистый и мягкий, а мех на спине темно лоснился. У него были длинные загнутые желтые зубы и коротенький хвостик. Словом, красавец суслик и в самой поре.

Он добрался сюда по суше, облюбовал и заложил нору на пригорке, чтоб смотреть сквозь стебли мальвы, как по Консервному Ряду идут машины. Он видел ноги Мака и ребят, когда те шли по пустырю во Дворец. Он вкопался в угольно-черную землю, и место ему еще больше понравилось, потому что под почвой лежали большие камни. И просторную кладовую он вырыл под камнем, чтоб не осела, какие б ни лили дожди. Тут можно обосноваться и без конца выводить потомство; и нору можно копать и копать во все стороны сколько угодно.