Читаем без скачивания Шпион против алхимиков (авторский сборник) - Геннадий Прашкевич

Уснуть…

Я с ненавистью ударил кулаком по постели.

Все проходит. Проходят эпидемии. Проходят циклоны. Проходят века.

Не утешение для тех, кто попал на кладбище, но, с другой стороны, для живых тоже не утешение. Адентит не связан с мучениями, это уже хорошо. Можно рассматривать остров со специально оборудованной площадки, можно купаться в запрещенной зоне, можно не выходить из дому, можно валяться в канаве, что угодно, черт возьми, лишь бы не румянец, однажды вдруг обдающий тебя жаром. Говорят, на час, на два заболевший адентитом впадает в эйфорию, он счастлив, он любит весь мир, но затем сон…

Болезни, подобные адентиту, приходят из ничего и в ничто уходят.

Солнечный мир, счастливые люди, океан накатывает долгие волны на берег. Океан приносит прохладу и свежесть, он бездонен, как вечность, в его пучинах дрейфуют кашалоты и субмарины, он утешает, он дарит надежды, он поддерживает, но однажды из его вечных смутных глубин, окутанных дымкой доисторических тайн, всплывает вдруг черное солнце глоубстера…

Смерть… Сон…

Я никак не мог уснуть.

Человечество давно миновало свой золотой век. Оно миновало его, не заметив. Великие географические открытия, расширение территорий… Тогда еще можно было мечтать о том, что хлеба будет больше, земель будет больше, энергии будет больше. Но мечта разбилась о прирост населения. Все новые и новые, жадные, требующие еды рты. С мечтами покончено. Идет драка за оставшееся. Если впереди нас и ждут неожиданности, то, скорее всего, сходные с теми, что обрушились на остров Лэн.

Бред…

Почему Джек считает, что вымороженный глоубстер не опасен? Почему Джек и Отис так боятся циклона, названного именем Мелани? Почему их так поразило сообщение о V–30, затонувшем в проливе?

Коротко звякнул телефон. Я схватил трубку чуть ли не с облегчением.

– Эл, это Билл, – забормотал низкий голос. – Это твой старина Билл.

– Привет, старина Билл, – ответил я как можно радушнее. – Ты в порядке?

Понятия не имел, кто этот Билл, но старина Билл, похоже, обрадовался.

– Так вот, Эл, я хорошо продумал нашу беседу, – голос незримого собеседника был полон какого–то отталкивающего смирения. – Так вот, Эл, я думаю, наш Лэн вовсе не Лэн. Наш якобы Лэн должен носить другое имя. Я бы так назвал его – Гинн. Это отражает саму суть проблемы. Не остров – овраг смерти. Не Лэн, а Гинн. Ты ведь помнишь, Эл: Гинн – овраг, рассекающий южную сторону Иерусалима. Мы с тобой, конечно, не такие уж крепкие христиане, но мы все–таки христиане. Узкий овраг разъел наши души. Ахаз, царь Иудейский, прокоптил наши души смрадом, искалечил их воплями сжигаемых заживо детей. Он, Ахаз, знал толк в музыке. Музыка всегда звучала над Гинном, Эл, как она всегда звучала над нашим островом. Мы должны убить кощунственную музыку, Эл, выбросить ее навсегда из человеческой памяти. И я, кажется, знаю, с чего надо начинать, Эл – с музыкантов! Я, как царь Иосия, сам буду ходить с оружием, я буду сам истреблять музыкантов и их нечестивые инструменты. Это богоугодное дело. Или, или! Лама савахвани, – печально пробормотал на том конце провода старина Билл. – Музыка преступна сама по себе, Эл, в наших душах смрад Гинна. Эволюции не существует, Эл, это вздорная выдумка, есть лишь бесчисленные повторения. Нам всем предстоит умереть.

– Да, Билл, – оптимистично подтвердил я.

– Мы все умрем, Эл.

– Да, – сказал я, не испытывая к нему даже ненависти. – Не думаю, что найдутся исключения.

– Это меня зажигает, Эл, – смирение в низком голосе моего собеседника перешло в негромкое торжество. – Мы выйдем на площади, мы заглянем в каждый подвал, мы искореним музыку, как явление, мы проветрим души от скопившегося в них смрада. Мы превратим остров Лэн в геенну огненную, Эл. Лэн – Гинн – геенна огненная. Эволюции не существует, есть только повторения, Эл. Это важная мысль, я хочу подумать над этим.

– Правильно, Билл, – сказал я и повесил трубку.

За окном палил зной. Тяжело обвисали изнуренные ветви, тяжелыми слоями лежала на земле листва. От одной мысли, что в этой горячей земле месяцами лежат почему–то неразлагающиеся трупы, становилось не по себе.

Вновь зазвонил телефон.

Мягкий женский голос:

– Я не рано, Эл?

– Почему ты так спрашиваешь? – мягко спросил я.

– Ты обязательно сердишься, когда я звоню рано, – голос был легкий, мягкий, но в нем слышалась вполне явственная сумасшедшинка.

– Нет, я не сержусь. Зачем мне на тебя сердиться?

– Не знаю, Эл. Ты обязательно сердишься, когда я звоню днем. Ты и сейчас сердишься.

– С чего ты это взяла?

– Но ты ни разу не назвал меня по имени. Когда Я тебе звоню, ты сразу меня узнаешь. Ты говоришь, здравствуй, Эбби. А сегодня ты ни разу не назвал меня по имени. Совсем ни разу, Эл. Это значит, ты сердишься.

– Прости, Эбби. Я просто не успел, Эбби. Я чувствую себя неважно, Эбби. Других причин у меня нет.

Далекий голос Эбби окреп:

– Тебе обязательно будет лучше, Эл. Люди гнусны. Если смерть нас очищает, значит, надо возлюбить и смерть. Я много об этом думала. Знаешь, Эл, моя жизнь ведь не была безупречной, просто я очень скрытна. Я совершала поступки, недостойные человека, но теперь я чувствую – я очищаюсь, Эл. Каждая смерть, о которой я слышу, несет мне все большее и большее успокоение. Это глоубстер, он – знамение, Эл…

Я опустил трубку на колени.

Пусть Эбби выговорится.

Если Эбби много размышляла и пришла к какой–то идее, а идея эта может способствовать ее очищению, пусть выговорится.

Не без тайного изумления я подумал: напарник Джека был, кажется, необычным парнем. По крайней мере, он умел вести такие беседы, к нему тянулись разные люди… Лэн – Гинн – геенна огненная… Почему нет?.. Если пройтись по острову Лэн с факелами, здесь найдется чему гореть. Здесь все хорошо просохло, здесь все займется сразу, как порох, пламя будет видно даже с материка…

Хорошая идея.

Надо будет поделиться ею со стариной Биллом.

Ладно.

Я повесил трубку.

Эбби, конечно, удивится, но ведь она знает, что я чувствую себя неважно.

В дверь постучали.

– Да, – буркнул я не без раздражения. И увидел Джека.

– Нашли бумажку?

Берримен кивнул.

– Все равно, Джек, я на твоем месте как можно скорей избавился бы от Отиса. Он завистлив. Из ненависти к Мелани он рано или поздно тебя заложит. К тому же, он опять не узнает меня. Ему только кажется, что он узнал, но в нем нет уверенности.

Джек хмыкнул:

– Это не главное. Нам просто следует торопиться.

– Еще бы! – откинулся я на влажную подушку. – Ночью под окнами покуривают наблюдатели, днем приходит шериф… Веселое местечко этот пансионат «Дейнти»… Не находишь?