Читаем без скачивания Шпион против алхимиков (авторский сборник) - Геннадий Прашкевич

Ладно. Мне не придется больше нырять. В бухте я вообще выберусь из воды. Там будет прохлада морозильников, там будет другой страх, другая тревога.

Я холодно прикинул шансы.

Берримену нет смысла посылать меня на верную смерть. Я нужен ему с пробами и с фотографиями, я нужен ему живой. Когда–то он вытащил меня из лап смерти в Бэрдокке, мы хорошо прикрывали друг друга в Итаке, в деле с экспертом, в деле с малайскими террористами, – да, я нужен ему живой. Тем не менее, он послал меня в морозильник, и я отплачу ему такой же любезностью. Если я вернусь, если я побываю в морозильнике, но вернусь, я непременно пожму Берримену руку.

Обязательно пожму, злорадно решил я. Прежде, чем принять душ, прежде, чем смыть с себя грязь и усталость, я пожму Джеку руку…

Странного помощника подыскал себе Джек. Я не верил Отису, он вызывал во мне почти инстинктивное недоверие.

Я понимал, что такие люди, как Отис, несомненно, более полезны, чем множество других самых разных людей, чем тот же Нестор, к примеру, но Отис меня отталкивал. Да, ненависть не худший двигатель, но Отис не умеет себя контролировать. Да, честолюбие тоже не самый худший двигатель, но Отис слишком часто бывает слеп. Он опасен для окружающих. Он ненавидит Мелани за то, что глоубстер оказался в ее руках, он ненавидит шерифа за то, что тот угрожал глоубстеру, он уже ненавидит Джека за то, что тот не торопится отвезти его на материк, где он, Отис, смог бы закончить книгу об этой морской твари. А если Джек и отправит его на материк, ничем добрым это не кончится. Отис не сможет жить инкогнито, ему нужен шум. А начнись шум, рано или поздно встанет вопрос о том, как это островитянин Отис оказался на материке еще до того, как карантин на острове был снят? Газетчики до всего докопаются. Почти девять тысяч трупов, такие цифры убеждают. Понадобятся объяснения. Что скажет Отис? Какими словами вспомнит он некоего Джека Паннера, деловитого туриста, весьма увлеченно занимавшегося островной трагедией? Разве не он, Кирк Отис, добывал для него анализы трупов, закрытые сведения и всякое такое прочее? И как использовал все это Джек Паннер? И куда он, наконец, подевался?

Ладно.

Отис – проблема Джека. Я не хотел терять на него время. Я внимательно следил за неровным повышающимся дном; потом по правую руку скользнули серые вертикальные тени.

На мгновение я включил фонарь.

Сваи.

Осклизлые, уходящие вверх, обросшие ракушками сваи.

Я вошел в бухту. Собственно, я уже находился под одним из складов.

Мне повезло.

Лунный свет смутно, но пронизывал воду. Он и мешал и помогал. Так же мешали, но и помогали мне горевшие на переходных мостках фонари. Благодаря им, я быстро нашел нужный склад, добравшись до него, чуть ли не царапая животом дно, густо и страшно усеянное битыми бутылками, обрывками тросов, рваным бурым железом.

Оказавшись под складом, я взглянул на часы.

Полночь.

2

Охрану лаборатории Гардера несли в основном китайцы.

Не думаю, что причиной служила их более высокая сопротивляемость адентиту; скорее всего, в принципах Мелани не последнюю роль играл и этот – нанимать наиболее надежных людей. Китайцы, несомненно, без размышлений пустили бы в ход оружие, появись я над водой хоть на мгновение.

Ладно.

Я всплыл и выплюнул упругий загубник.

Под складом воздух застоялся, отдавал душной гнилью и ржавчиной.

Вот и лесенка.

Осторожно, хотя никто не мог заметить меня с мостков, я поднялся по лесенке и уперся плечом в люк.

Люк поддался.

Ничего удивительного.

Если в морозильнике действительно хранятся останки глоубстера, вряд ли найдется идиот, рискнувший бы войти туда. Страх самая надежная охрана.

В тесной комнатке–шлюзе я скинул акваланг, отстегнул свинцовый груз, оставил на поясе только нож и пластиковый мешок с термосом. Резиновые перчатки оказались очень тонкими, я боялся, что порву их, возясь с замком, но прочность перчаток превзошла все ожидания. Толкнув дверь, негромко скрипнувшую, я увидел длинный плохо освещенный коридор, заканчивающийся широкой дверью, прочно запертой снаружи. Я знал это со слов Джека и это меня устраивало. Пусть китайцы разгуливают по мосткам, внутри склада им делать нечего.

В коридоре было прохладно, металлические двери камеры обильно потели мутными каплями конденсата.

Итак, я добрался до цели.

Я выбросил из головы все лишнее. Теперь меня ничто не должно отвлекать. Если эпидемия правда идет на спад, обидно оказаться последней жертвой.

К черту!

Нажав тяжелый рычаг, я медленно открыл массивную дверь камеры.

Вспыхнул свет.

Иней на стенах, иней на боковых полках, на потолке. Морозный воздух сухо кольнул ноздри, термометр показывал минус четырнадцать. В эту камеру можно было войти впятером, сюда быка можно было ввести; на полу, в плоском пластмассовом ящике, два на два метра, возвышался бесформенный массивный горб. Его полностью покрывали поблескивающие кристаллики инея.

Странное зрелище.

Я медленно протянул руку и тут же ее отдернул – сверху на смерзшуюся массу упала тень.

Конечно, тень моей руки.

Я негромко выругался.

Стараясь не дышать, уклоняясь от летящей из–под ножа ледяной крошки, я несколько раз ударил по смерзшейся, как бетон, массе.

Нож соскальзывал, не давая никаких результатов. Зато потянуло густым мерзким запахом, к счастью, более или менее укрощенным низкой температурой. Что–то такое я уже испытывал… Ну да… Б том же Бэрдокке, когда мы с Джеком охотились за секретами непокладистых бэрдоккских фармацевтов…

Попробуем с краю.

Это была верная мысль. Через несколько минут я до отказа набил термос зелеными и бурыми кристалликами льда и этой мерзко пахнущей дряни.

Я перевел дух и наглухо закрутил крышку термоса.

Таким количеством инфицированной ткани, подумал я, можно, наверное, убить крупный город… Зачем это Джеку? Зачем это шефу? Зачем это Консультации?

Это товар, сказал я себе. А любой товар можно продать. Можно продать даже зловоние глоубстера. Правда, если возбудитель адентита гибнет при низких температурах, этот товар лишается самого ценного своего свойства – убивать.

Помня наставления Джека, я бросил резиновые перчатки и нож на полку. К утру тут все затянет инеем, никто и не обратит внимания на эти предметы.

Я аккуратно прикрыл за собой дверь камеры.

Любопытно бы взглянуть на сотрудника лаборатории, который вдруг находит здесь нож и резиновые перчатки…

Я вздрогнул.

На светлой, покрытой эмалью двери холодильника кто–то совсем недавно изобразил фломастером черное крохотное солнце. Его тонкие лучи извивались, как клубок могильных червей. В самом этом рисунке проглядывало что–то непристойное. Казалось, человек, рисовавший это, беспрестанно оглядывался.