Читаем без скачивания КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Владимир Орлов

– Ну что? - спросил Ардальон. - Сразу к делу? Быка за рога?

– Можно и за рога, - сказал Соломатин. - А что это за обувь у тебя такая?

– Славная обувь! Пигаши! - рассмеялся Ардальон. - Удобная! Носки уплотнены конским волосом. В футбол в них, конечно, не поиграешь. Но танцевать в них - прекрасно!

– Ты хороший танцор?

– Замечательный! - сказал Полосухин. - Называть меня надо было не в честь бегуна, а в честь танцора! Вацлавом каким-нибудь. Или Марисом. Диджеи выделяют меня на дискотеках. Особенно хорош в импровизациях. Но тебя ведь моя обувь интересует по иной причине. Не скрывает ли она копытца. Так ведь? Сейчас сниму. Какую ногу предъявить? Левую, наверное. За левым плечом сидит черт, и в него надо плюнуть три раза.

Ардальон моментально расшнуровал левый пигаш, снял его и предъявил Соломатину пятку.

– Ну что? - спросил Ардальон.

– Пятка мытая, - заметил Соломатин.

– Ну спасибо, - сказал Полосухин. - Прощупай. Брезгуешь. Конечно, ты вправе сказать, что копытца могут быть и съемные. Как шипы на бутсах. В зависимости от погоды и особенностей травяного покрытия поля.

– Я ничего не скажу.

– Тогда спроси, зачем мне расписки да еще и кровью, выдавленной из указательного пальца правой руки.

– Не спрошу, - сказал Соломатин.

– Молодец, - сказал Ардальон. - К тому же ты и не помнишь, что вызывался совершить и что было обещано взамен. А если сейчас спросишь об этом, я тебе не отвечу. Рано. А может, я вообще беру кровь ради анализов, простеньких, нет ли СПИДа или сифилиса, ну и более сложных, о каких у тебя и понятия нет.

– Ты уже говорил об этом.

– Разве? - удивился Ардальон. - Выходит, я болтун. Так ты по образованию - книговед?

– Книговед, - сказал Соломатин. - Платформа Левобережная. Теперь там чуть ли не университет. Ну и другие образования.

– С антиквариатом дело имел?

– Случалось, - кивнул Соломатин.

– Известное дело, случалось, - сказал Ардальон. - В кругах имеешь прозвище. Или кличку. Оценщик.

– В каких кругах? - спросил Соломатин.

– В определенных.

– С определенными кругами и какими-либо оценками дел давно не имею, - сказал Соломатин. - Это в другой жизни. И если я был Оценщик, то - в книжном мире. В антиквариате я - любитель с узкими интересами.

– Иной любитель существеннее профессионала, - сказал Полосухин. - Особенно, если он бескорыстен и честен.

– Что тебе известно о моем бескорыстии? - спросил Соломатин.

– Это я так… Вообще… На всякий случай…

– Зачем тебе специалист по антиквариату? Хотя бы и оценщик?

– Отогнать Агалакова. Оконфузить его и удалить. Или более того…

– Он тебе мешает?

– Он мешает Квашнину.

– А кто ты при Квашнине?

– Пока никто. Так, загадочная личность. Но с проектами. А Квашнин - игрок и человек любопытствующий.

– Что вашу команду пригнало в сад Каморзина?

– Одна из затей Агалакова. Суть и подробности неизвестны. Не допущен.

– А легенда о шести миллионах долларов?

– Это не легенда. Это реальность.

– Но Квашнин человек выгоды…

– Он может позволить себе и чудачество. А иные его чудачества потом оборачиваются выгодой.

– А не устроила ли ваша команда с досады пропажу бочки? Или вы этаким способом уворовали ее?

– Нет! Что ты! - искренне заявил Ардальон. - Нас самих это ошарашило. И кто это и зачем произвел, пока не отгадали. А у нас ведь служат отменные следопыты.

– Квашнин расстроился?

– И расстроился. И встревожился.

– Психоз какой-то! Кто-кто, а я-то имею представление об этом куске железа. Всяческие предположения выстраивал, отчего случилось помрачение умов множества людей, но так ни к чему не пришел.

Молчали долго. Соломатин молчал мрачно, желваками шевелил.

– А что это мы треплемся всухую? - Ардальон вскочил. - А потому и разговор получается необязательный.

В недрах рюмочной наиболее примечательным был бар. При нем недоставало чучела медведя и пальмы в кадке. Бар походил на крепыша-тяжеловеса. Все в нем - и темно-коричневые бока, и линии буфета, и рога-подсвечники, и старый будильник посреди выставочных сосудов, и основательность столбов, поддерживающих крышу-«балдахин» бара - было напоминанием о годах послевоенных, а возможно, и о довоенной поре. У такого бара старший лейтенант Шарапов вполне мог ожидать появления бандита Фокса.

Но сейчас к бару подходил Ардальон Полосухин. По дороге, впрочем недолгой, метров в семь, он произвел три прыжка с притопами, предъявив посетителям и персоналу затейливоносые туфли монаршьих шутов.

К столику Ардальон доставил поднос с водкой, кружками пива и двумя порциями лосося, запеченного с грибами. Блюдо было недешевое, и Соломатин хотел объявить, что сыт. Но подумал: если у балбеса есть деньги, пусть их и тратит.

– А солянка у них только рыбная, - сообщил Ардальон. - Наш знакомый Прокопьев вряд ли будет сюда ходить… А может, и будет…

И слова о пружинных дел мастере Соломатин будто бы не услышал.

– Давай чокнемся и вбрызнем в себя, - предложил Ардальон. Чокнулись и вбрызнули.

– Что касается Агалакова, - Ардальон обратился скорее к лососю, нежели к Соломатину, - да, по моим понятиям, он шарлатан и пижон. И шулер. В принципе, в этом ничего плохого нет. Однако не в нашем с тобой случае. Кончил Суриковское, но с живописью полный провал. Банален. Ему бы пойти в критики. Но кому нужны теперь критики? При этом с претензиями. На публике с брезгливостью говорит о модных нынче среди наших Куршевельских Сливок художниках… Мол, раскрасчики, подхалимы, ремесленники купеческого портрета, ретушеры, трюкачи, бесстыжие бездари… Но кто, опять же, из удачливых в искусстве нынче не шарлатан и не бездарь? И не бесстыжий? А? Назови таких. Не назовешь… А Агалаков при своем шарлатанстве шансы упустил. И раз, и другой, и третий. И все… Мог бы пойти в галерейщики. Но посчитал, что там ему будет узко и мелко. Так или иначе сумел создать репутацию. Носитель тончайшего вкуса. Самого Церетели, а вместе с ним и Лужкова ставил на место при людях. Вхож к министру культуры. И прочее. Но он теперь вреден.

– Кому? - спросил Соломатин. - Тебе?

– И… - Ардальон замялся. - И Квашнину. И даже министру культуры. Не прочь составить конкуренцию… И…

– Но тебе-то, похоже, в первую очередь. Ты что же, пожелал управлять Квашниным?

– Квашниным никто не может управлять. Пока. А я… Но вынесем это за скобки разговора, - сказал Ардальон. - А что ты пиво-то не пьешь? Никакой отравы или дури я не подсыпал…

– Это я понимаю, - сказал Соломатин. - Тебе важнее подсыпать мне в мозги выгодную тебе идею. Или выстроить задачу. Или заманить искушением. Ты намерен оконфузить Агалакова. Меня ты имеешь в виду как «Оценщика». Что ты придумал?

– Пока нечто смутное. Помочь придумать должен ты. И, кстати, дело это - промежуточное. Неплохо бы приладить к нашей затее этого умельца и диковинных дел мастера. Но тут есть сложности. Совершенно неожиданно, и для Прокопьева пока неочевидно, столкнулись лирические интересы его и Квашнина. Или вот-вот столкнутся. А потому придется Прокопьева околдовать.

– То есть? - спросил Соломатин.

– Ну это мои заботы! - махнул рукой Полосухин. - Ты пей и жуй, Андрюша, вон видишь, к чему призывает плакатик: «Старательно пережевывая пищу, ты способствуешь процветанию государства…»

Посетителей рюмочной развлекали как подлинные общепитовские рекомендации бесцельно прожитых лет (вот и насчет пережевывания или «Требуйте долива пива после отстоя пены»), так и шутейные транспаранты: «Пиво бесплатно» с меленькими, невидимыми издалека буквами наверху - «завтра».

– А я-то, Ардальон, - спросил Соломатин, - уже околдованный или как?

– Для тебя это важно? - хохотнул Ардальон. - Раз не почувствовал, значит, и не важно. Но возиться с тобой непросто.

– С Прокопьевым проще?

– Много знать будешь…

– Я давно уже состарился, - мрачно сказал Соломатин.

– Тем более тебе пока нечего делать на улице Епанешникова, соваться в школу гольфа и в Академию послеконтактной реабилитации. Вот сотворим трюк с Агалаковым, представим его смешным, тогда и посмотрим.

– Я в пересмешники не гожусь, - сказал Соломатин.

– Без тебя обойдутся. Тебе останется определить на каком блюдечке подавать яичко.

– А Елизавета?

– Что Елизавета? - растерялся Ардальон. - Какая Елизавета?

– Племянница чудака Каморзина. Живущая сама по себе. Но и служащая отчего-то в Столешниковом переулке в «Аргентум хабар».

– Ах, эта Елизавета, - будто бы успокоился Ардальон. - Она не в поле моего внимания.

– Однако в комнатушке принимающей взносы именно над этой Елизаветой на стене я увидел портрет человека в валенках с галошами.

– Это случайность, - быстро произнес Полосухин. - Это техническая небрежность.

– Так где Елизавета подлинная и где ее подмена? Или она вся подлинная? Или она вся подмена?

– Умолчу, брат Андрюша, - сказал Полосухин, - ибо не уполномочен и сам профан. Тебе, Андрюша, и должно во всем разобраться. Ба-ба! Да к нам забрел ветеран Камергерского!