Читаем без скачивания 50 знаменитых любовниц - Алина Зиолковская

Алексей Максимович жил в большой многокомнатной квартире, плотно заселенной разнообразным народом. Наверное, каждый мог обитать здесь сколь угодно долго, если приходился «ко двору». Мура пришлась. Но даже после «официального» предложения переехать в квартиру не спешила, понимая, что ждет ее не простая перемена места жительства, но переход к новой жизни: ночевала то здесь, то у Мосолова. Немаловажным обстоятельством было и то, что место подле великого пролетарского писателя в то время занимала М. Ф. Андреева, его друг, помощник, секретарь и неофициальная жена. Только после разрыва Горького с ней Мура решилась на переезд. Зато уже через неделю после окончательного переселения она стала в доме совершенно необходимой: взяла на себя работу секретаря писателя, переводчика его писем, машинистки. Постепенно в ее руках оказались и все домашние дела. У плиты она, конечно, не стояла — Алексей Максимович держал прислугу, — но вполне могла считаться хозяйкой. Вхождение Марии Игнатьевны в мир Горького было связано для нее со многими приобретениями, но прежде всего, конечно, с открывшейся возможностью ощутить, благодаря поддержке писателя, не только почву под ногами, но и войти в среду группировавшейся вокруг него творческой интеллигенции (Ф. И. Шаляпин, А. А. Блок, В. Ф. Ходасевич, А. А. Белый, Е. И. Замятин, А. Н. Толстой и др.), приобщиться к ее ценностям, творческому труду, расширить круг знакомств и впечатлений. Она умела внимательно слушать Горького, слушать молча, смотреть на него умными, задумчивыми глазами, отвечать, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом. Поэт В. Ф. Ходасевич, частый гость в доме, так описывал Марию Игнатьевну: «Личной особенностью Муры надо признать исключительный дар достигать поставленных целей. При этом она всегда умела казаться почти беззаботной, что надо приписать незаурядному умению притворяться и замечательной выдержке. Образование она получила „домашнее“, но благодаря большому такту ей удавалось казаться осведомленной в любом предмете, о котором шла речь».

Надо ли удивляться, что отношения между Закревской и Горьким вскоре стали максимально близкими, впрочем, их интимный союз никогда не афишировался. Не так давно опубликованная переписка писателя с Марией Игнатьевной дает возможность понять труднопостижимую линию ее поведения в длительной истории общения с Горьким, имеющей начало, кульминацию и спад, осознать как незаурядную индивидуальность с сильным характером, со своим складом ума, правилами жизни, привычками, увидеть за маской «железной женщины» человека, который в полной мере сумел оценить дружбу с Алексеем Максимовичем и ответить на его глубокую привязанность многолетней, выдержавшей проверку временем, преданностью. Уже на склоне лет, подводя итоги прожитому, на вопрос английского телевидения «Была ли встреча с Горьким большим событием в вашей жизни?» она ответила: «Да, это было поворотным пунктом. Он был подобен крепости в те дни. Люди обращались к нему за помощью и утешением».

К сожалению, в коротком очерке невозможно далеко углубиться в исследование взаимоотношений Марии Игнатьевны со столь крупными личностями, какими были А. М. Горький или, скажем, Герберт Уэллс, посетивший Россию вместе со старшим сыном в конце сентября 1920 г. Он остановился у своего давнего друга Горького, все в той же большой и густонаселенной квартире, потому что приличных гостиниц в то время было не найти. Каково же было его удивление, когда он застал там Марию Бенкендорф, которую встречал еще перед войной, в Лондоне. Сейчас Уэллс увидел ее не в открытом вечернем туалете с бриллиантами, а в скромном платье, и тем не менее должен был признать, что Мура не утратила ни своего очарования, ни жизнерадостности — в сочетании с ее природным умом они делали ее поистине неотразимой. Собратья по перу проводили долгие вечера в откровенных беседах. Переводчицей, разумеется, была Мура. Днем она водила английского писателя по Петрограду, показывая достопримечательности северной столицы. Некоторые западные биографы Уэллса полагают, что впервые они тесно сблизились именно в это время.

В декабре 1920 г. Мура предприняла попытку нелегально пробраться в Эстонию, чтобы узнать о детях, но была задержана, и Горький сразу же поехал в петроградскую ЧК. Благодаря его хлопотам Муру выпустили и даже дали разрешение уехать, чем она и воспользовалась месяц спустя. Собирался за границу и Алексей Максимович с домочадцами — ему уже неоднократно и очень настойчиво советовали отправиться на лечение.

В конце января 1921 г. Мария Закревская вышла из поезда в Таллинне и тотчас была арестована. На первом же допросе она узнала о себе многое: она работала на ВЧК, жила с Петерсом, с большевиком Горьким, ее прислали в Эстонию как советскую шпионку. Тут же выяснилось, что едва до Таллинна дошло известие, что она собирается приехать, родственники ее покойного мужа И. А. Бенкендорфа обратились в Эстонский Верховный суд с прошением о немедленной ее высылке обратно в Россию и о запрещении свидания с детьми. Лишь невероятная удача в выборе адвоката — а Мария просто ткнула пальцем в предоставленный список — спасла ее от нежданных проблем. В считанные дни адвокат добился ее освобождения, отмены запрета видеться с детьми, изгнание ей тоже больше не грозило. Попутно он дал Муре дельный совет, который она поначалу совершенно не приняла во внимание: выйти замуж за эстонского подданного, разом решив вопросы гражданства, а вместе с тем и беспрепятственного перемещения по Европе. Много позже этот адвокат, имя которого остается неизвестным, признался Муре: «Я все это делаю для моего любимого писателя. Для мирового автора „На дне“ и „Челкаша“». Но в тот день, когда Мария покинула место заключения, она была бесконечно далека от мысли о новом замужестве — Мура спешила к детям. Старая верная гувернантка Мисси, воспитывавшая еще дочерей Игнатия Платоновича Закревского, жила в том самом бенкендорфском особняке, который наполовину выгорел в ночь гибели Ивана Александровича. Дети были здоровые, как пишет Н. Берберова, «выросшие на свежем масле, куриных котлетах и белой булке», и Мура с удовольствием общалась с ними.

Приблизительно через полгода Мария Игнатьевна «созрела» для нового брака: ее виза, даже дважды продленная стараниями того же адвоката, грозила все же закончиться; Горький вот-вот должен был выехать из России, и чтобы встретиться с ним, Муре требовалась известная свобода передвижения. Сыскался и жених: непутевый отпрыск известной семьи Будбергов Николай — бездельник, шалопай, лишенный наследства и всяческих связей с семьей, но сохранивший титул барона и готовый поделиться им с Мурой, если она, в свою очередь, согласится «помочь материально». Деньгами поддержал ее Горький, и в начале 1922 г. Мария Закревская-Бенкендорф стала баронессой Будберг. Новоиспеченный муж в тот же день уехал в Берлин, и Мура, можно сказать, больше его не видела. Позже Николая снабдили некоторыми деньгами и отправили в Аргентину, там его след и теряется.