Читаем без скачивания Оперные тайны - Любовь Юрьевна Казарновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не слишком трудно вообразить, какой крови ему стоили эти воспоминания и о Маргарите Барецци – похоже, любовь к ней так и осталась незаживающей раной на его сердце. И об умерших почти одновременно с ней детях. И о том, как в опустевшем доме, из которого один за другим вынесли три гроба, ему пришлось сочинять комическую оперу, II finto Stanislao, о un Giorno di regno («Мнимый Станислав, или Один день царствования»).
Тогда было, казалось бы, самое время самому себе сказать: ничего-то у меня по жизни не выходит. Композитор, музыкант я дерьмовый – вон, даже в консерваторию не взяли. Вся личная жизнь лежит в гробу – в буквальном смысле. И денег у меня нету, сижу всё время на шее у «папы Барецци», который твердит: никакой комической оперы у тебя не получится, вся комическая опера закончилась на Россини. Ведь настоящая опера – это совсем про другое, так что ты давай пиши-ка трагедии. Как жаль, что старику Барецци не довелось услышать «Фальстафа»!
И этот чудовищный нарыв в душе Верди непременно должен был прорваться либо самоубийством (о чём он, конечно, впрямую никогда не говорил!), либо таким творческим взлётом, таким успехом, какого в истории итальянской оперы ещё не бывало. Хотите трагедию – так приневольтесь получить!
Антонио Барецци
И пружина распрямилась – вся неизбытая боль, вся невысказанность, вся накопившаяся колоссальная творческая энергия выплеснулась в неуправляемую ядерную реакцию по имени «Набукко». В частности, и в хор «Va, pensiero». Совсем не зря Лучано Паваротти столько лет предлагал сделать эту музыку взамен нынешнего марша Мамели государственным гимном Италии!
Маргарита Барецци
А столь остервенело освистанный «Stanislao» сегодня иногда – и не без успеха – даётся на оперных сценах. Есть даже очень интересная её запись с несравненной Фьоренцой Коссотто. Нормальная комическая опера в духе того времени – как говорится, не лучше и не хуже. И не очень понятно, почему миланская публика учинила ей такую обструкцию?
Потом Верди вспоминал, что не было бы предела его благодарности зрителям, если бы на премьере «Станислава» она бы просто промолчала. Но куда там! «Ты поражаешься непристойному поведению публики? – почти через двадцать лет после тех событий писал Верди своему издателю Тито Рикорди. – А меня оно нисколько не удивляет. Публика всегда рада дорваться до скандала!»
Но и после «Набукко» путь Верди совсем не был усыпан розами. И патриотическая тема далеко не всегда гарантировала успех. Тема «Битвы при Леньяно», первой оперы
Верди, в которой я пела, уж куда патриотичнее! Битва при Леньяно, между прочим, упоминается и в тексте нынешнего государственного гимна Италии.
А после нескольких успешных премьерных спектаклей критика написала, что она просто скучна и не очень интересна музыкально. Хотя некоторые современные исследователи ставят её в один ряд с «Набукко» и даже с «Трубадуром»! Но критики те во многом были правы: сегодня опера о победе в 1176 году ломбардцев над войском Фридриха Барбароссы довольно редкий гость на театральной сцене.
А «Травиата»? Долгое время историки музыки спорили, был ли действительно провал на премьере 6 марта 1853 года в венецианском театре La Fenice, или он существовал исключительно в воображении сверхтребовательного к исполнителям Верди?
Провал всё-таки был – упитанная примадонна была совсем не похожа на умиравшую от жестокой чахотки хрупкую красавицу. И не было Brindisi в том виде, в котором мы её сегодня знаем. Верди посоветовали добавить сверкания, блеска, «бриллиантовости» в первом акте. И небольшой тост Альфреда превратился в неизменно вызывающий взрыв восторга дуэт.
Детей от Джузеппины Стреппони у Верди, как известно, не было. Уже в зрелые годы они удочерили свою родственницу, Марию Каррару, – именно её потомки и владеют сегодня Сант-Агатой. И, как ни банально это звучит, детей Верди заменили двадцать шесть его опер, причём к судьбе только одной из них он до конца жизни был вполне равнодушен. А о некоторых – «Макбете», «Дон Карлосе», по-прежнему мало известном у нас «Симоне Бокканегра» – переживал до последних своих дней…
Две Джомолунгмы
Была у Верди и ещё одна рана, которая мучила его на протяжении очень многих лет. Звали её Вильгельм-Рихард Вагнер. Его ровесник. И вечный соперник. Хотя они никогда и не встречались. Как Пушкин и Лермонтов. Как Толстой и Достоевский.
Эта так и не состоявшаяся встреча уже много лет не даёт покоя многим писателям. В 1924 году вышел «роман оперы» австрийца Франца Верфеля «Верди». В нём после долгих и мучительных колебаний находящийся в феврале 1883 года в Венеции Верди всё-таки приходит к Рихарду Вагнеру, жившему во дворце Ведрамин на Canale Grande, и слышит от появившегося слуги, что «наш добрый господин умер час назад».
Явно вослед Верфелю советский писатель Юрий Нагибин в новелле «Где стол был яств…» также отправляет Верди в Венецию (хотя точно известно, что в день смерти Вагнера Верди был в Генуе), где он получает от автора «Кольца Нибелунгов» приглашение на аудиенцию. Верди приходит – и видит Вагнера уже на столе, в гробу. И рядом – два бокала. Страшно, как в «Пиковой даме»: сегодня – ты, а завтра – я…
В этом продолжавшемся почти полвека «поединке» Вагнер с его постоянной жаждой реформаторства, с его подвижным, нервным, «ртутным» характером всегда был нападающей стороной. Верди защищался, отвечая редко, но метко – постоянное возвеличивание Вагнера его, естественно, раздражало.
Но куда больше его раздражало, даже злило то, что не немцы, не французы, а сами итальянцы (венецианцы в особенности!) твердили, что Верди устарел. Вот полюбуйтесь, говорили они, какие новые формы предложил сегодня Вагнер – сквозное действие, метод лейтмотивов и так далее. И у оркестра совершенно другое звучание, он такой же равноправный партнёр в спектакле, как певцы, режиссёр, сценограф, а не бряцающий, как у Верди, аккомпанемент.
Разумеется, Верди это очень обижало. Он говорил: меня не признаёт моя родина. Она не хочет, чтобы я продолжал её великие традиции belcanto. Она хочет новых впечатлений, других подходов, других музыкальных концепций…
Шарж на Верди и Вагнера
Полемизировали и пикировались они с Вагнером, что называется, от души.
