Читаем без скачивания Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Список источников
1. Арендт, Николай Федорович // Русский биографический словарь: в 25 томах. – СПб. – М., 1896–1918.
2. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.
3. Василеостровский район. Энциклопедия улиц Санкт-Петербурга (Справочное издание). Составители Г. Ю. Никитенко, В. Д. Соболь. Изд. «Белое и черное». С. – Пб, 2002.
4. Весь Петербург. 1897–1899.
5. История больницы // СПб ГБУЗ «Детская городская больница № 2 Святой Марии Магдалины» // https://mm2.ru
6. Памятники архитектуры и истории Санкт-Петербурга. Василеостровский район. СПб., 2006. Администрация Санкт-Петербурга, Ком. по гос. контролю, использованию и охране памятников истории и культуры; под ред. Б. М. Кирикова. СПб.: Изд. дом «Коло», 2006
7. Толстой И. Дневник: 1906–1916 // Европейский дом, 1997.
Доходный дом (1911, Кох)
Малая Посадская ул., 14
«Есенин появился в Петрограде весной 1915 года. Он пришел ко мне с запиской Блока. И я и Блок увлекались тогда деревней. <…>
Стихи он принес завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник песни. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи. Но не меньше чем прочесть стихи, он торопился спеть рязанские „прибаски, канавушки и страдания“… Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос, – которые он позже будет с таким остервенением заглаживать под цилиндр, – синеглазый. Таким я его нарисовал в первые же дни и повесил рядом с моим любимым тогда Аполлоном Пурталесским, а дальше над шкафом висел мной же нарисованный страшный портрет Клюева. Оба портрета пропали вместе с моим архивом…
Есенин поселился у меня и прожил некоторое время. Записками во все знакомые журналы я облегчил ему хождение по мытарствам.
Что я дал ему в этот первый, решающий период? Положительного – только одно: осознание первого успеха, признание его мастерства и права на работу, поощрение, ласку и любовь друга. Отрицательного – много больше: все, что воспитала во мне тогдашняя питерская литература: эстетику рабской деревни, красоту тлена и безвыходного бунта. <…>
Малая Посадская улица, 14
Но была еще одна сила, которая окончательно обволокла Есенина идеализмом. Это – Николай Клюев.
Религиозно-деревенская идеалистика дала в нем благодаря его таланту самый махровый сгусток. Даже трезвый Брюсов был увлечен им.
Клюев приехал в Питер осенью (уже не в первый раз). Вероятно, у меня он познакомился с Есениным. И впился в него. Другого слова я не нахожу для начала их дружбы… Будучи сильней всех нас, он крепче всех овладел Есениным. У всех нас после припадков дружбы с Клюевым бывали приступы ненависти к нему»[221].
В этот дом, в квартиру № 8, поспешил с запиской от Блока 20-летний Сергей Есенин, только что приехавший в Петербург. Кумир Сергея, Александр Блок, к которому молодой поэт отправился прямо с вокзала, с первого взгляда на новичка безошибочно понял, в чьем обществе «певец русской деревни» найдет поддержку и вдохновение. Обливавшемуся потом от переизбытка эмоций от встречи с первым в его жизни настоящим поэтом Есенину Блок вручил рекомендательное письмо:
«М. П. Мурашову. 9 марта 1915. Петроград
Дорогой Михаил Павлович!
Направляю к вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и вы лучше, чем кто-либо, поймете его.
Ваш А. Блок.
P. S. Я отобрал 6 стихотворений и направил с ними к Сергею Митрофановичу. Посмотрите и сделайте все, что возможно»[222].
Рекомендация предназначалась одовременно двум друзьям – поэту Сергею Городецкому, жившему на Малой Посадской, и писателю Мурашеву, часто посещавшему квартиру друга.
Акмеист Городецкий, один из основателей «Цеха поэтов», знаток фольклора, тяготел в то время к «чистому», народному творчеству.
Вот вам корчаги, махотры, макитры.
Кашники, блюда, щаные горшки.
Глянь: муровал их художник прехитрый:
Ишь распустил завитки да цветки![223]
Услышав стихи нежданного гостя, Сергей сразу почувствовал родственную душу и восхитился гением «крестьянского» поэта, появления которого в литературном мире он так ждал.
Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты – в ризах образа…
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.
<…>
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою»[224].
Радушное знакомство с Городецким в этих стенах в тот же день переросло в дружбу, скрепить которую Сергей решил немедленным приглашением молодого Есенина поселиться у него. Помимо жилья, Городецкий снабдил юное дарование полезными знакомствами – лично рекомендовал его издателям, устраивал вечера и чтения, привлек к организации собраний литературно-художественных обществ «Страда» и «Краса», регулярно проходивших в его квартире в этом доме. Собрания эти, посвященные обсуждению русской старины, народного творчества, песен и былин, посещали Репин, Шаляпин, Рерих, Бальмонт. Из окон этого дома нередко доносился голос Есенина, читавшего свои стихи и певшего частушки под гармошку.
Я сидела на песке
У моста высокова.
Нету лучше из стихов
Александра Блокова.
Сделала свистулечку
Из ореха грецкого.
Веселее нет и звонче
Песен Городецкого.
<…>
Шел с Орехова туман,
Теперь идет из Зуева.
Я люблю стихи в лаптях
Миколая Клюева[225].
<…>
Друзья делили квартиру в этом доме меньше года – в конце 1915-х их разделила не только личная отчужденность (Есенин под влиянием очаровавшего его Клюева отдалился от «Красы» и стал бывать у «врагов» Городецкого – в религиозно-философском кружке Мережковских, живших таинственной коммуной, приняв идею новой церкви, придуманной хозяйкой Зинаидой Гиппиус), но и Первая мировая война. Есенин отбыл в Царское Село для службы на императорском военно-санитарном поезде, оказывавшим медицинскую помощь раненым – там он однажды читал свои стихи перед императрицей Александрой Федоровной и ее дочерьми. А 32-летний Городецкий, натянуто-дружелюбно, но холодно попрощавшись с самодовольными, разряженными в нарочито-русские костюмы ныне неразлучными Есениным с Клюевым, отправится на Кавказский фронт в качестве военного корреспондента.
Друзья встретятся вновь лишь спустя 5 лет в Москве и будут периодически общаться все 4 года до смерти Есенина, но
