Читаем без скачивания Харбин - Евгений Анташкевич

Александр Петрович увлёкся, читал и видел как будто бы перед собой всё, что описывал профессор: переулки и улицы, бульвары и памятники, он ни разу не спросил, где тот жил в Москве, но сам он жил именно в этих местах. Анна слушала и наблюдала за мужем, она видела, что он увлечён, и от этого окончательно успокоилась, прикрыла глаза и слышала только его ровный, спокойный голос:

– «…Бросается в глаза обилие книжных лавок и книг; говорят, не случайно: книга ходко «идёт в массы». Бойко и живо в Охотном ряду. С отрадою осматриваешь давно не виданные вещи: землянику, крупные чёрные вишни, большие белые сливы, потом белугу, янтарную осетрину. Всё это пропитано своим органическим вкусом, – не то что на Дальнем Востоке, где цветы без запаха и люди без родины…»

– Ну здесь он слишком… – не открывая глаз, выдохнула Анна.

– «…На Пречистенке в один из первых дней завидел обыкновенную репу у зеленщика, свежую, прямо с огорода, – и не стерпел: тут же, на улице, принялся чистить и жевать. Соскучишься и по репе в далекой Маньчжурии!.. «Плоть воскресла!» – припомнился животный, от нутра исшедший возглас на заре НЭПа…»

Александр Петрович оторвался от книги и посмотрел на жену – та задремала под его тихое чтение и монотонный стук колёс; их поезд шёл на юго-восток, было уже семь часов пополудни, солнце пересекло линию железной дороги и косо, сверху вниз, светило в их окно. Дверь купе была закрыта, окно чуть приотворено, и через него поддувал свежий воздух, видимо, дул восточный ветер, и гребень паровозного дыма перекинулся на другую сторону, к другим окнам; Анна пошевелилась и, не открывая глаз, сказала:

– Я не сплю, просто очень уютно…

«И больше не тревожишься о Сашике, и… слава богу…» – успел подумать Александр Петрович, глядя на неё.

– …вот только о Сашике тревожно!

Он положил книгу на столик и обнял её за плечи.

– Нет-нет! – тихо сказала она. – Я уже ни о чем не беспокоюсь, продолжай читать, у тебя хорошо получается! А кстати, что там было про «репу» и «плоть»?

– Отличная идея! – Александр Петрович даже обрадовался. – У меня есть предложение, даже два: первое, – как только приедем в Дайрен, я позвоню нашим соседям, если Сашик приезжал в Харбин, они наверняка его видели, и второе – не пора ли нам пообедать?

Анна открыла глаза, и Александр Петрович показал ей на часы:

– Начало седьмого!

– Да! – сказала Анна и потянулась. – Закажем в купе или пойдём в ресторан?

– Если ты не возражаешь, я сам схожу посмотрю, чем кормят и какая публика, и решим. Ресторан, по-моему, через вагон…

– Сделай, как ты хочешь. Я тебя подожду здесь.

Александр Петрович ушёл, купе опустело, и Анна от нечего делать потянулась за книжкой и раскрыла её на одной из заложенных страниц, ей сразу попалась строка, и она прочитала: «Сегодня – о мавзолее. О том самом, о коем сказано кем-то из нынешних одослагателей…»

Анна прочитала эти слова и вдруг поймала себя на мысли, что она никогда не думала о… Она, конечно, знала об этом человеке, видела газетные заметки, слышала его имя в разговорах знакомых и друзей семьи, и от того же Николая Васильевича, особенно часто после его возвращения из Советской России, и от других, когда их гости после обеда или ужина садились за карточный стол, и мужчины говорили обо всём, а чаще всего о России. Но сама о нём она никогда не думала.

«Интересно! А много тут? – Она перевернула несколько страниц. – Нет, немного! – Снова прочла: «Сегодня – о мавзолее. О том самом, о коем сказано кем-то из нынешних одослагателей:

Пусть каждый шаг и каждый взглядРавняется на мавзолей.

От прочитанного, как ей показалось, на душе у неё шевельнулось что-то неприятное, но она пересилила себя: «Нет-нет! Читай!»

«…Несмотря на подобные оды, непременно хотел побывать там: мавзолей – скиния революционной Мекки. Побывал, и впечатление глубоко проникло в душу…»

«Интересно, «впечатление» от чего?» – с неприязнью подумала она.

«…Большая очередь. Хвост загибает на Ильинку. Но движется вперед быстро и почти безостановочно. Тихий говор… Сзади меня какие-то учительницы из провинции, впереди – молодой красноармеец. Вот с таким же, как у этого, выражением лица, помню, смотрел на гробницу императора в Доме инвалидов рядом со мною такой же юный французский солдат…» Анне стало интересно, её чувства боролись, но написано было хорошо. «…Движемся. Сначала, предъявив какое-либо удостоверение, нужно получить билетик, затем перейти площадь и стать в черед уже у самого мавзолея. Иду. Вечереет… Надпись: ЛЕНИН…»

Анна вздрогнула.

«…Вообще, чувствуется вкус, выдержанный, строгий стиль. Ни крикливости, ни плакатности. Никаких сентенций, лозунгов, изречений. Извне – прекрасные розы и чёткие контуры прямых углов, внутри – чёрное дерево и красная материя, оформляемые тоже прямоугольниками. Часовые. Строго, истово, благородно. Какое разительное и эстетически отрадное отличие от привычных «ленинских уголков», миллионами рябящих в глазах…» Она на миг оторвалась от текста: «Есть мавзолей, а есть ещё и миллионы уголков? Надо спросить Сашу».

«…Общая обстановка «настраивает». Пока ждёшь, продвигаясь в очереди, – слушаешь бой спасских часов, так глубоко западающий в душу, смотришь на кремлёвские стены, на Лобное место, на неизъяснимо чарующий храм Василия Блаженного… и невольно охватывает возвышенное, сосредоточенно серьёзное чувство. Мелькают мысли об исторической значительности нашей эпохи, о связи настоящего с прошлым, о том, что не случайна вот эта бесконечная змея странников и что никакие силы в мире не вычеркнут из русской истории этого мавзолея. Он – внешний знак русской идеи, а не только русской эмпирии…»

Анна не заметила, как взяла платочек и стала мять его, высушивая отчего-то вспотевшие ладони.

«…Вступаем внутрь. Прохладно. Тихо. Электрический свет. На лицах – волнение, понятное, естественное… В сознании – взволнованное ожидание: «Сейчас увижу; не видел живого – взгляну на мёртвого». Льва Толстого тоже видел только в гробу: на похоронах в Ясной Поляне. Вот и гробница. Лежит под стеклом, виден со всех сторон, в одном из стёкол лицо отражается, в отражении своеобразно оживляясь. Лежит во френче. Лицо мёртвое, восковое, знакомое по стольким фотографиям. Несколько лишь неожидан явственно рыжеватый цвет усов. Руки маленькие, и весь миниатюрный. Характерный лысый череп. «Отсюда, мёртвый, он правит Россией ещё жёстче и державнее, чем правил живой», – вспомнились слова какого-то иностранца. В этих словах – и правда, и ложь: теперь правит его имя, а не он сам…»

Анна мяла платок и читала не отрываясь: «…Проходим медленно, не останавливаясь. Все глаза, все взгляды прикованы к одной точке… Выходим… Площадь… Мальчишки пристают с жетонами, медальонами: на память. Совсем как с иконками у святых мест…» Когда глаза Анны пробежали по словам «иконки» и «святые места», она услышала шаги Александра перед дверью их купе, она никогда бы их не перепутала, подходил ли он к калитке дома, или переступал порог, или просто подходил к ней; дверь купе открылась, и она, не поднимая глаз, сказала:

– Вот послушай, что я здесь прочитала…

Александр Петрович вошёл и замер; она подняла на него горящие глаза:

– Вот послушай: «…С восьми часов начинают пускать паломников, в течение часа-полутора, по будням только иногородние…» – Она подняла указательный палец. – Вот здесь: «…и непрерывная широкая волна – сотни, тысячи – ежевечерне льётся: взглянуть на ставший прахом дух великой эпопеи… У Спасской башни и Василия Блаженного, на старую Красную площадь меж кремлёвской стеной и памятником Пожарскому и Минину, выплеснула Революция свою душу, свою гордость, свою эмблему: гробницу Ленина. И подлинное место ей – среди великих наших национальных исторических эмблем».

Анна дочитала, закрыла и положила книгу.

– Ты читал это? – У неё был сдавленный, незнакомый голос.

– Да! – ответил Александр Петрович, он закрыл за собой дверь, подошёл вплотную к столику и положил на него кожаную книжечку меню. – Ты прочитала это без меня, а это и есть самое грустное!

Анна неотрывно смотрела на него:

– Тогда мне непонятно, почему Николай Васильевич пишет об этом так? Он что, – не такой, как мы?

Александр Петрович пожал плечами:

– Ну почему? Такой же, как мы все, и ты, и я, и другие.

– Но он пишет с восторгом об этом человеке! Как это можно объяснить? Может быть, он хочет выслужиться перед ними?

Александр Петрович видел, что Анна, которая сидела на бархатной полке купе и смотрела на него снизу вверх, вся напряжена.

– Не думаю!

– Разве он не предаёт этим все ваши идеи и все наши жертвы?

Александр Петрович не мог найтись что ответить, он никогда не видел её такой взволнованной: его Анна всегда была спокойна и всегда была безучастна к политике. Он понял, что только что, пока его не было, она неожиданно для себя прикоснулась к чему-то для неё острому и горячему. Александр Петрович присел рядом: