Читаем без скачивания Одержимость. Переворот в сфере коммуникаций GE - Билл Лейн

Позвонила Розанна:

– Вы не могли бы подняться сюда? Он вас вызывает.

– Да!

Предвкушение наград от руководства, привилегий и по-ирландски теплых похвал, пения дифирамбов – все это придало мне бодрости, и я полетел к нему наверх.

Розанна молча показала, чтобы я прошел во внутренний кабинет.

Уэлч сидел за столом. Перед ним лежало письмо к ежегодному отчету и желтый блокнот. В руке авторучка. Он бросил на меня хмурый взгляд.

– Джек… Что случилось?

Внизу уже стоял вертолет, наполняя все вокруг запахом керосина. Через полчаса Джек должен был вылететь в Кротонвилль, чтобы зачитать свое послание к ежегодному отчету двум объединенным группам в «Яме», кругу приближенных – менеджерам GE, которые знали, что такие ведущие газеты, как USA Today, Washington Post, дерутся за право первыми напечатать этот материал. А они – слушатели из Кротонвилля – узнают его содержание на неделю раньше всех!

И вот он сидел, сердитый и недовольный, с текстом отчета и блокнотом, делая беглые наброски перед выступлением в Кротонвилле.

– Что случилось?

– Я не вижу здесь логики, никак не связать. Мы здесь говорим о подходе без границ; потом о Кротонвилле и отборе менеджеров – четырех типов менеджеров; потом всякое такое о тренировках, уверенности в себе и простоте. Все это хорошо, но как-то не связано. – Уэлч, видимо, попробовав в одиночестве озвучить эту презентацию, обнаружил нелогичность изложения.

– Но у вас есть полчаса перед выступлением. Мы можем кое-что изменить. Я полечу с вами.

– Что? Черт, какой же вы идиот! Я говорю не о выступлении в Кротонвилле. Надо изменить ежегодный отчет.

Находясь на грани истерики, я едва выговорил:

– Джек, в этот момент уже печатают два миллиона этих чертовых экземпляров. Мы уже ничего не можем изменить.

Он подскочил в кресле, как стартующая ракета:

– Мне наплевать, даже если это обойдется в миллион долларов! Даже если мы потеряем свою очередь! Даже если они нам вообще откажутся напечатать этот чертов отчет!

Но он должен быть написан так, как надо! Теперь идите вниз и продумайте все как следует!

Плохо помню, что еще было, но помню, что поднял телефонную трубку и стал звонить Рэю в Орегон: «Остановите печать». Что-то похожее я видел во второсортных телевизионных фильмах.

Но самое страшное было впереди.

Рэй сначала взвыл, но потом вдруг радостно сказал, что сейчас печатают текст самого отчета и можно продолжать пока печатать его, но мы должны как можно скорее сделать и передать письмо CEO, чтобы не пришлось останавливать машины.

Я занялся пересмотром и переделкой письма, не касаясь тех фраз и мыслей, которые Джеку понравились. Просидев пять-шесть часов, сделав пять вариантов послания, я приготовил копию для Уэлча. В целом ему понравилось написанное мной, но он все же пришел вниз в нашу мастерскую, чтобы самому все проконтролировать, стоя у гигантского мощного «макинтоша».

Уэлч, я, Джойс и Бен Хайнеман склонились над вспотевшим компьютерщиком из отдела графики, стучащим клавишами, выкрикивали: «Здесь изменить!», «Это перенести сюда», «Нет, не сюда, а туда» – и оставляли отпечатки пальцев на мониторе.

Работавшие там сотрудники эвакуировались в менее турбулентную зону на третий этаж и позакрывали стеклянные двери кабинетов, шепча по телефону своим женам или мужьям: «Здесь рядом Джек Уэлч шумит и кричит на компьютерщика» (ошибочно принимая энергичность и возбужденность Джека за гнев, которого не было и в помине).

Мы все успели сделать.

Вся эта заваруха и совместная беготня, вся эта буря в стакане воды напоминали ситуацию во время проведения учений, когда группа военных, полицейских или пожарных смеется, глядя на мечущихся в страхе бледных, беспомощных обывателей.

В тот вечер я вернулся домой в радостном настроении, возбужденный, продолжая прокручивать в голове целые абзацы и гадать, пишется через дефис или нет название той или иной компании, упомянутой нами. Утомленная всем этим моя жена пыталась делать вид, что спит.

– Бет, напомни мне проверить это завтра утром.

В результате буря в стакане воды снова привела нас к успеху: письмо к ежегодному отчету оказалось лучшим в мире, как говорилось в заголовках ряда ведущих газет в мире бизнеса. Акции подскочили и стали расти. Я ощущал себя причастным к этому.

Если вы, будучи CEO, руководителем организации или ее подразделения, просто подписываетесь под тем, что вам пишут другие, у вас все в порядке, но не более. Может быть, вы неплохой СЕО, но вы не фанатик и не лучший из лидеров.

Вы просто ставите свою закорючку на бумагах, которые вам приносят? Это одно из проявлений тщеславия, равнодушия и высокомерия. Лидеры, способные к осуществлению перемен, устроены совсем по-другому.

65. Никакой пользы

– Иногда я слушаю минут двадцать и начинаю удивляться: зачем они говорят мне всю эту чушь?

Так сказал чрезвычайно справедливый и удивительный Ларри Боссиди, который на самом деле никогда не сидел двадцать минут, слушая «эту чушь». Думаю, что, став CEO в Allied Signal, а позднее в Honeywell, он тем более не терпел такого.

Обычно Ларри сразу бил по голове вопросом «Зачем вы мне это рассказываете? Почему я должен слушать то, что не могу использовать в своей работе?»

Вы можете неубедительно возражать: «Но это очень хорошая предпосылка к проекту, над которым мы работаем, куда я добавил некоторые новые данные», «Но мой начальник попросил меня рассказать о нашем новом продукте (или локомотиве, или космическом корабле, или еще о чем-то)». Прекрасно, но почему все присутствующие, черт побери, должны слушать об этом локомотиве? Что это даст им, их работе, их производству, решению их проблем? Как это может пригодиться им в жизни? Как это способствует тому, чтобы ваша компания развивалась быстрее, становилась более конкурентоспособной, более успешной?

Самое точное и краткое определение полезности выступлений и нужности информации дал не Уэлч, оно было дано столетием раньше Артуром Конаном Дойлом. В его первом детективно-приключенческом рассказе «Этюд в багровых тонах» доктор Ватсон, друг Шерлока Холмса, дает оценку сильных и слабых сторон интеллекта своего нового знакомого:

«Невежество Холмса было так же поразительно, как и его знания. О современной литературе, политике и философии он почти не имел представления. Мне случилось упомянуть имя Томаса Карлейля, и Холмс наивно спросил, кто он такой и чем знаменит. Но когда оказалось, что он ровно ничего не знает ни о теории Коперника, ни о строении Солнечной системы, я просто опешил от изумления. Чтобы цивилизованный человек, живущий в девятнадцатом веке, не знал, что Земля вертится вокруг Солнца, – этому я просто не мог поверить! (…)