Читаем без скачивания Стылый ветер - Александр Быков

— Нет! — Тереза в ужасе отступила. — Вы не можете забрать у меня ребенка. Я люблю обоих. Одинаково.

— Подумай хорошенько. В одиночку тебе не прокормить двоих. Само Провидение направило нас сюда. Ты отдашь нам одного из мальчиков и получишь от меня деньги на пропитание второго ребенка.

— Так вы хотите купить у меня младенца?

При слове «купить» кардинал поморщился.

— Если хочешь, можно и так это назвать... Итак, ты согласна?

— Двадцать талеров! — выпалила Тереза, выпучив глаза. — Или убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Скривив презрительно губы, Джеронимо достал кошелек и, отсчитав монеты в горсти, выложил их на стол. Потом он подошел к деревянной колыбельке, в которой посапывали два завернутых в какие-то лохмотья младенца. Склонился к ним и замер на миг. Ему было страшно.

— Ну давай! Выбирай скорее, монах. Если ты будешь возиться, они проснутся и начнут в две глотки орать.

«Господи, боже правый! Помоги мне, грешному рабу твоему!» — Великий Инквизитор, кардинал Джеронимо Ари сотни раз присутствовал на экзекуциях, собственноручно выдавливал из еретиков и чернокнижников признания и без пощады отправлял их на костер. Сотни раз нарушал он каноны, проводя страшные ритуалы и читая запретные слова заклинаний. Но еще ни разу он не приносил невинного младенца в жертву Сатане.

— Что ты топчешься, монах? Никак выбрать не можешь? Давай, я сама тебе...

Он резко подался вперед и выхватил одного из младенцев, испугавшись, что мать дотронется до него раньше. «Ты уже отказалась от своего ребенка, безжалостная тварь... Интересно, сколько талеров заплатил тебе за веселую ночку отец этих детей?» Не сказав ни слова, Джеронимо аккуратно прикрыл младенца краем сутаны и вышел вон из каморки Терезы. За дверью его ждала карета и четверо солдат архиепископской гвардии.

Проводив его взглядом, Тереза бросилась к столу и стала трясущимися руками пересчитывать серебряные монетки.

— Одна, две, три, шесть... — зашевелила она губами, раскладывая монетки на столе и загибая пальцы. — Как там дальше? — Все ее пальцы были уже зажаты в кулак. — Следующая будет десять. Потом одиннадцать, двадцать... Или двенадцать? — Она бессильно опустила голову. — Никто не учил меня считать, как же я сосчитаю эти проклятые монеты?! — Со всего размаха она ударила кулаками по горсти серебра и, упав на грязный стол, разрыдалась надрывно, зло и безысходно. В колыбельке испуганно захныкал разбуженный ребенок.

За окнами хибары всеми лучами солнца сверкал в витражных окнах зальцбургского собора безжалостный полдень — двадцатое октября 1618 года.

«Прости меня, Себастьян... Прости и ты. — Конрад погладил рукой одну из множества органных труб. — Даже если они починят меха, привести в работоспособное состояние до сегодняшней ночи его не сумеет никто».

Конрад уходил из собора с чистым сердцем: он не сделал с инструментом ничего необратимого. Но играть на нем теперь невозможно. Осеннее полуденное солнышко приятно припекало спину, а свежий ветер с гор подхватывал и нес на север дорожную пыль из-под его башмаков. «Убедиться наверняка, что все получилось, и домой! Видит бог, я сделал все, что в моих силах».

«Странные способы действия у этих иезуитов, — думал Альбрехт Валленштейн. — Все под видом какого-то заговора, тайны. Может быть, это сделано с целью произвести на меня наибольшее впечатление? Впрочем, наверняка у них здесь что-то особенное. Отец Лоренцо мог найти меня и в столице. Но он почему-то написал мне в Олмюц, прикрываясь псевдонимом, и призвал сюда... Благословить меня прилюдно он мог и в Вене. Там бы это имело даже больший эффект... Интересно, сначала, прочитав письмо, я подумал не о когорте воинов Христа, а о каких-то чернокнижниках или протестантах. А впрочем — какая разница. Если есть верное средство побеждать, то я принял бы его и у черта!»

— К тебе, Князь Мира Сего, обращаюсь! Внимай — распростерший крылья тьмы над Вселенной! Это я, осмелившийся призывать тебя в этот мир, говорю, от имени твоего повелевая стихиями!

Чадили и потрескивали в пяти углах сальные свечи, курились благовонные палочки, и чаша уже была поставлена в центр пентаграммы. Чуть трясущимися руками Цебеш развернул пергамент, прижав его к столу по всем четырем углам — камнем, масляной лампой, чашей с водой и жертвенным ножом, окропленным в крови только что принесенной в жертву Грядущему живой твари. На пергаменте была подробная карта южной части Священной Империи.

— Мария где-то здесь. Помоги мне найти ее, о Грядущий! Заклинаю тебя огнем и водой, землей и воздухом, и душой птицы, принесенной в жертву Тебе!

Цебеш сосредоточился на карте, стараясь найти, увидеть ответ. Рука неторопливо двигалась над пергаментом. Он внимательно прислушивался к своим ощущениям, с трепетом ожидая реакции. Ни разу еще он не обращался к таким силам напрямую. Как молот по наковальне, стучало сердце, и глаза переставали различать на карте линии, надписи.

— Где она? Где?.. Почему силы покидают меня, если я еще не дождался ответа? Помоги мне найти ее, Сатана, ведь для тебя и твоим именем я теперь делаю это! Hostis generis humani, fiat voluntas tua! — Враг рода человеческого, да будет воля твоя! — Ноги Старика подломились, и он рухнул на стол, опрокинув чашу с водой, кинжал, масляную лампу...

— Господи помилуй! — В комнату вбежал Томас и, подхватив хозяина, поволок его в спальню, на кровать.

Масло из лампы вспыхнуло, разлившись по полу.

— Брось меня, брось!.. Нет, тащи. Гаси пламя... Не дай сгореть в геенне огненной!

Огонь перекинулся уже на свисавшие с потолка портьеры, охватил стол с картой, подставки для благовонных палочек. Задыхаясь от дыма, Томас выволок Цебеша на улицу и присел — отдышаться. Уже занималась прихваченная огнем крыша. Кучер склонился над хозяином. Старик чуть слышно дышал, он был без сознания.

Ольга сняла с огня котелок с похлебкой. Впервые за все время бегства они ели горячую пищу. Их, кажется, уже никто не преследовал, и Ахмет решил, что они могут позволить себе подобную роскошь. Они развели костер в тени деревьев на склоне небольшого холма, прикрытого от ветра и от посторонних глаз небольшой скалистой грядой.

Насытившись, Ольга повернулась к костру — он еще горел. Повинуясь неожиданному порыву, она подбросила дров в огонь. Ахмет улыбнулся:

— И правда: посидим тут, в тенечке. Лошади устали, а им еще до ночи тянуть вверх телегу. Кстати, вряд ли у нас получится перевалить этот кряж вместе с телегой. Она очень громоздкая, и если тропинка сузится...

На горящий огонь можно смотреть бесконечно. В его сполохах многое можно увидеть. Перед внутренним взором Ольги мелькали лица, фигуры. Вдруг она отчетливо увидела в пламени чье-то лицо. Вот он открыл рот. Что-то сказал. Улыбнулся.