Читаем без скачивания Воспоминания. Письма - Пастернак Зинаида Николаевна

Может быть, если (с работами) все будет в порядке, приеду в понедельник 14-го.

11 июня 1948

Дорогая Зина

Наверное, у вас так же жарко, как тут, но здесь (особенно внизу, в восьмом этаже, где нет окна с другой стороны и в помощь солнцу действует кухня, а также ввиду того, что дверь на солярий, допускавшая в прежние годы проскваживание, всегда под замком) можно существовать только одному, при строжайшем, по-русски придирчивом режиме уборки, проветривания, затемнения окон и пр. и пр. Конечно, такая простая мысль, как о переселении наверх (на 9-й этаж), легко приходит в голову. Но это у меня в резерве на июль месяц, когда станет еще хуже.

Потому что даже если они освободили дачу, дача на это лето потеряна. Это я знаю, и единственное, что осталось, – это беречь нервы, в особенности тебе, чтобы вслед за дачей не потерять также и душевные силы. И я больше всего прошу тебя, чтобы ты не расстраивалась по поводу того, что произойдет и еще ждет тебя. Потому что это так легко предвидеть! Ведь ремонт они производят в мечтаниях и на словах, пока они не очистили дачи, чтобы о чем-нибудь говорить. Когда же дача будет действительно очищена, у них будет сознание, что уже так много сделано, что можно вздохнуть и тобой не заниматься. И это не потому, что они такие мерзавцы и так ленивы, а потому, что это бессмыслица и всеобщее вранье и бедствие снизу до верху, и людям ничего не остается, как только врать и погибать. Конечно, это хуже войны, потому что война – это смертельная и быстро разрешающаяся катастрофа, а этот порядок – смертельная катастрофа, надолго затягивающаяся. И ты тоже дикая дура и не понимаешь, что, будучи связана со мной, ты избавлена от главного несчастья – от необходимости врать и обманываться и плести обязательную чепуху вслед за всеми, ты не ценишь источника, из которого ты могла бы почерпнуть душевное счастье. Но это твое дело. Как я говорил и Величко, главное для меня во всем этом – ты, а в дачу я не верю. Я в прошлом году уезжая говорил, что у меня такое чувство, что больше мы в ней не будем жить. В понедельник я, наверное, приеду (но не надо брать дополнительного питания, ведь это будет только на обед). Я сам предлагал тебе не жалеть денег на подмазку кого бы то ни было в связи с дачей. Но как и в отношении нервов и душевных сил, тут есть опасность просадить и потерять задаром все, надо обязательно взглянуть трезвым взглядом, живая ли это возможность или типический советский миф, дыра, какая получилась с отдачей дома на зиму. Такие дыры могут получиться в нашей выдуманной и незакономерной действительности с чем угодно: со здоровьем, с призваньем, с судьбою лишь только пойти по глупому, ложному пути.

Твой Б.

Р. S. Мария Эдуардовна напомнила мне, что у вас путевка до 15-го. Тогда я куплю вам продление ее еще на 2 недели, чтобы тебе для этого не приезжать в город, и привезу в понедельник или во вторник, если на понедельник меня что-нибудь задержит. Одну ли путевку или две? (Я не о себе спрашиваю, мне действительно не имеет смысла поселяться в Доме отдыха даже в будущем, когда я буду свободнее, и все будет раздражать там, – но достаточно ли тебе и Лене одной путевки?) Так что в понедельник не наверное. Если тебя интересует мое настроение и от него в какой-то степени может зависеть твое собственное, то оно у меня великолепное: я твердо знаю, чего я хочу, что люблю и чего не выношу, и на мое по-городски сложившееся лето смотрю как на вынужденно повысившееся мое сопротивление в этой моей борьбе с презренными современниками, – а следовательно, и жара, и клопы мне в радость и я только посвистываю.

Обнимаю тебя и Леню.

Большое счастье, что ты и Леня в зелени и вас кормят за очень дешевую плату. И за то спасибо. Крепко целую вас обоих.

16 июня <1948>

Дорогая Зинуша!

Мне очень понравилось у вас сегодня. Вот клей. Так как я все-таки, наверное, дам Ел. Ал<екс>[300]. 1500 на путевку и, таким образом, провинюсь перед тобой на полторы тысячи, то, следовательно, мне придется оправдываться перед тобой с крупными процентами, и благодаря этой трате у меня блеснула чудесная мысль. Я предложу Ярцеву собрание мелких переводов из разных литератур общею договорной суммой тысяч на 20 (все это переиздание).

Все это и будет звеном между нынешней наличностью и далекими осенними деньгами. Вопрос только в том, примет ли Сов<етский> Пис<атель> мое предложение. Целую тебя крепко.

Весь день устраивал Анне Андреевне[301] (и устроил) 3000, но для их получения ей надо написать заявление, а она не хочет. Потом столько возился с Музфондом для Скрябиной, что к вечеру чуть сам не стал музыкантом, но, по счастью, удержался.

Твой Б.

<Середина июня 1948>

Целую тебя, Зиночка. Сегодня прислали пакет из Союза писателей с «1905-м годом» по-чешски и этой запиской.

Бедная моя, бедная горушка моя, милый мой зверь Зиночка, бедная дуся моя!

Записка

Разбирая книги, присланные в Иностранную комиссию ССП, мне встретился перевод Вашей поэмы «1905 год» на чешский язык Богумила Матезиуса с его личным Вам посвящением.

Считаю приятным долгом переслать Вам эту книгу и, если Вам потребуется, предлагаю свою услугу в переводе комментария, приложенного к переводу. Ваше желание прошу сообщить в Иностранную комиссию.

12. VI–48 г.

Уважающий Вас Борис Шуплецов, референт по литературе Чехии и Словакии

<17 июня 1948>

В «Правде» сегодня заметка о том, что в театре Драмы поставили «Ром<ео> и Дж<ульетту>»[302]. Не вообрази, пожалуйста, как это делают многие, что это в моем переводе. Это давнишняя постановка (до 1930 г.), кот<орую> они возобновили.

Решил, что больше клопов нет, и опять стал спать, опирая подушку о комод. Ползали полчища, всю ночь сражался. Значит, в комоде.

Ливанова[303] опять звонила, что 21-го уезжает в Ригу, чтобы я не забыл, чтобы я непременно пришел 20-го. Может быть, и ты приедешь?

22 июня <1948>

Дорогая Зиночка.

Погодины не объявились, и М<ария> Э<дуардовна> везет требуемое на руках. Она искала еще где-ниб<удь> стек<лянных> банок, хотела купить, но не нашла. Подмажь материальную в Доме отдыха, они ведь закупают огурцы и соленья и пр., может быть, у них есть стеклянные кубышки или горшки, накупи себе.

Перед пятницей (в четверг утром, что ли) опять позвони мне или напиши с Марией Эдуардовной пожелания и распоряжения. Если к субботнему переезду дом будет совершенно готов, я бы переехал, м<ожет> б<ыть>, с вами (хотя у меня остаются городские хвосты, Шекспиры и разговоры о книге переводов в Сов<етском> пис<ателе>[304] (наверное, выйдет). Если же дом не готов, я дам перевесить этим соображениям (городским деловым хвостам) и несколько дней еще останусь в городе (мне кажется, 3 июля, если долбить и напоминать каждый день, можно будет получить аванс в Сов. Пис. за оформленный к тому времени новый договор).

Как всегда, помни главное, не волнуйся. Я понимаю, что тебя теснит клубничный урожай, ну что же, возьми от него, что будет в твоих силах, и не печалься, что какая-то часть этого натиска утечет и пропадет.

Для того, чтобы приобретать, надо уметь терять и чем-нибудь поступаться, это первое условие. Я добился того, что Ан<не> Андр<еевне> дадут работу во всех издательствах. Крепко тебя и Леничку целую.