Читаем без скачивания Крысолов. На берегу - Невил Шют

— Наверно, до черта противно внутри, когда подолгу не всплываешь, — сказала она. — Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?

— Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.

— Должно быть, это ужасно вредно.

— Не физически, — возразил Дуайт. — Правда, недостает солнечного света. У нас есть пара ламп дневного света, но это совсем не то, что выйти наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные люди — крепкие люди, в остальном вполне надежные — просто не могут долго оставаться под водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный характер. Я бы сказал, невозмутимый.

Мойра кивнула — он сам в точности такой, подумалось ей.

— И вы все такие?

— Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.

— Смотрите в оба за Джоном Осборном, — предостерегла Мойра. — У него-то не очень спокойный нрав.

Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде об этом не думал, в пробном походе ученый держался безукоризненно. Но после замечания Мойры капитан призадумался.

— Хорошо, непременно, — сказал он. — Спасибо за совет.

Они поднялись по трапу на «Сидней». В ангаре авианосца еще стояли самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался мертвым. Мойра приостановилась.

— Они уже никогда больше не полетят, правда?

— Думаю, не полетят.

— А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?

— Я давно уже ни одного не видел в воздухе. Авиационного бензина осталось очень мало.

Молча, необычно притихшая, Мойра дошла с Тауэрсом до его каюты. Сбросила комбинезон, снова надела белую юбку и вышитую блузку — и воспрянула духом. Проклятые мрачные корабли, проклятая мрачная жизнь! Скорей бежать от всего этого, напиться, слушать музыку, танцевать! Перед зеркалом, перед фотографиями Дуайтовой жены и детей она ярко накрасила губы, нарумянила щеки, вернула блеск глазам. Вырваться из всего этого! Вон из этих стальных клепаных стен, вон отсюда сейчас же! Ей здесь не место. Скорее в мир романтических похождений, самообманов и двойных порций коньяка! Вон отсюда — обратно в свой, привычный мир!

С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.

В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.

— Вы шикарно выглядите! — воскликнул он с восхищением.

Мойра коротко улыбнулась.

— Зато чувствую себя гнусно, — сказала она. — Уйдемте отсюда, хочу на свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом поищем, где можно потанцевать.

— Как прикажете.

Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.

— Выведи меня на взлетную палубу, Джон, — сказала Мойра. — Еще минута в этих железных коробках — и я начну визжать и кусаться.

— Я плохо знаю дорогу наверх, — признался Осборн. — Я ведь тут новичок.

Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к орудийной башне, опять спустились, побрели по длинному стальному коридору, спросили дорогу у встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу. На просторной, ничем не загроможденной взлетной палубе пригревало солнце, перед глазами синело море, дул свежий ветер.

— Слава богу, наконец-то я выбралась, — сказала Мойра.

— Как я понимаю, ты не поклонница флота, — заметил Осборн.

— А тебе здесь нравится?

Он немного подумал.

— Пожалуй, нравится. Будет довольно занятно.

— Смотреть в перископ на мертвецов. Я могла бы придумать более приятные-занятия.

Некоторое время шли молча.

— Важно знать, — сказал наконец Осборн. — Надо попытаться выяснить, что же произошло. Может быть, все обстоит не так, как мы думаем. Может быть, что-то поглощает радиоактивные элементы. Может быть, с периодом полураспада происходит что-то, о чем мы понятия не имеем. Даже если мы не откроем ничего хорошего, все-таки откроем что-нибудь новое. Не думаю, чтобы мы и вправду открыли что-то хорошее, обнадеживающее. Но все равно это забавно — узнавать.

— По-твоему, узнавать плохое — забавно?

— Убежден, — решительно сказал Осборн. — Иные игры забавны, даже если проигрываешь. Даже если знаешь, что проиграл, еще прежде, чем начнешь. Забавна сама игра.

— Престранное понятие об играх и забавах.

— Ты не хочешь смотреть правде в глаза, вот твоя беда, — сказал Осборн. — Что с нами случилось, то случилось, это непоправимо, а ты не хочешь с этим мириться. Но рано или поздно придется посмотреть правде в глаза.

— Ладно, — сердито сказала Мойра, — придется мне посмотреть правде в глаза. Если все, что ваша братия толкует, — верно, это будет в сентябре. Еще успею.

— Как угодно, — Джон Осборн усмехнулся. — Я не стал бы очень рассчитывать на сентябрь. Все может быть и на три месяца раньше или позже. Кто знает, возможно, нас прихватит уже в июне. А может быть, я еще успею поднести тебе подарок к Рождеству.

— Так вы ничего точно не знаете? — вскипела Мойра.

— Не знаем. Ничего подобного не бывало за всю историю человечества. — Физик чуть помолчал и неожиданно докончил: — А если б такое уже однажды случилось, мы бы сейчас об этом не беседовали.

— Скажи еще хоть слово, и я столкну тебя в воду.

Из надстройки вышел капитан Тауэрс, щеголеватый и подтянутый в синем костюме с двубортным пиджаком, и направился к ним.

— А я гадал, где вы оба, — заметил он.

— Извините, Дуайт, — сказала девушка. — Надо было вас предупредить. Мне захотелось на свежий воздух.

— Будьте осторожны, сэр, — сказал Осборн. — Она совсем рассвирепела. На вашем месте я держался бы подальше — неровен час она начнет кусаться.

— Он меня изводит, — пояснила Мойра. — Дразнит, как Альберт льва. Пойдемте отсюда, Дуайт.

— До завтра, сэр, — сказал физик. — В субботу и воскресенье я останусь на борту.

Дуайт с девушкой спустились с мостика внутрь. И когда шли по стальному коридору к трапу, Тауэрс спросил:

— Как же он вас дразнил, детка?

— По-всякому, — был туманный ответ. — Тыкал палкой мне в ухо. На поезд потом, Дуайт, сперва давайте выпьем. Мне станет получше.

Он повел ее все в тот же отель на главной улице. За выпивкой спросил:

— Сколько у нас сегодня времени в запасе?

— Последняя электричка отходит с Флиндерс-стрит в четверть двенадцатого. Мне надо на нее поспеть, Дуайт. Мама мне вовек не простит, если я проведу с вами ночь.

— Могу поверить. Но вы доедете до Бервика, а что дальше? Вас кто-нибудь встретит?

Мойра покачала головой.

— С утра мы оставили на станции велосипед. Если вы меня угостите, как надо, я, пожалуй, с него свалюсь, но он меня ждет. — Она допила двойную порцию коньяка. — Спросите мне еще, Дуайт.

— Только одну. А потом пойдем отсюда. Вы ведь обещали, что мы потанцуем.

— И потанцуем. Я заказала столик у Мэрайо. Я, когда пьяная, здорово топчусь.

— Я не хочу топтаться, — возразил Дуайт. — Я хочу танцевать.

Мойра взяла у него из рук стакан.

— Вы слишком многого требуете. Не тычьте больше мне палкой в ухо, это невыносимо. Да почти все мужчины вовсе и не умеют танцевать.

— И я не умею. Раньше в Штатах мы много танцевали. Но с начала войны я не танцевал ни разу.

— По-моему, вы очень скучно живете.

После второй порции коньяка Дуайту все же удалось увести ее из отеля, и уже в сумерках они пришли на станцию. Через полчаса приехали в город и вышли на улицу.

— Еще рановато, — сказала Мойра. — Давайте пройдемся.

Он взял ее под руку, чтобы уверенней вести сквозь субботнюю вечернюю толпу. Почти во всех витринах красовалось вдоволь всяких соблазнов, но лишь немногие магазины открыты. Рестораны и кафе набиты битком и явно процветают; бары закрыты, но на улицах полно пьяных. Кажется, в городе царит буйное, ничем не омраченное веселье, скорее в духе 1890 года, а отнюдь не 1963-го. На широких улицах никакого транспорта, кроме трамваев, и люди шагают прямо по мостовой. На углу Суонстон и Коллинз-стрит какой-то итальянец играет на большущем, безвкусно изукрашенном аккордеоне — и, надо сказать, играет отлично. И вокруг под эту музыку танцуют. Дуайт с Мойрой проходили мимо кинематографа «Королевский», перед ними, шатаясь, ковылял какой-то человек — и вдруг упал, продержался немного на четвереньках, потом, мертвецки пьяный, скатился в водосточную канаву. Никто не обратил на него внимания. Полицейский, что проходил по тротуару, приостановился, перевернул упавшего, небрежно осмотрел и зашагал дальше.

— Ну и веселье здесь вечером, — заметил Дуайт.

— Сейчас уже не так скверно, — ответила Мойра. — Сразу после войны было куда хуже.

— Знаю. По-моему, люди от этого устают. — И, немного помедлив, Тауэрс докончил: — Вот как я устал.

Мойра кивнула.

— И потом, сегодня суббота. В обычные вечера здесь тихо и мирно. Почти как до войны.