Читаем без скачивания Меровинги. Король Австразии - Ольга Крючкова

Спустя неделю к селению Бребьер подошла пожилая женщина с двумя девочками. Двое дежуривших в тот день колонатов выставили вперед гонделаки, но женщина не остановилась: напротив, решительно приблизилась к одному из стражей настолько, что его гонделак буквально уперся ей в грудь.

– Я хочу поговорить с господином, хозяином вашего селения, – сказала незнакомка с таким странным саксонским выговором, что колонаты-стражи удивились: в здешних местах этот диалект не использовался уже очень давно.

– Откуда идете? – поинтересовались мужчины.

– Я и мои дочери, – женщина указала на девочек, – следуем из селения Отрош. Провели в пути уже несколько дней и хотели бы передохнуть. Вот только расплатиться нам, увы, нечем.

Замерзшие мужчины недоуменно переглянулись: и как только женщины умудрились проделать столь долгий путь пешком, да еще и по лютому морозу?

– Надо проводить их к Эрминетруде. Как женщина умная, она наверняка придумает, что с ними делать. Не ровен час, замерзнут и околеют потом от лихорадки, – решили стражи, посовещавшись.

Вскоре женщина и ее дочери стояли уже перед домом вдовы дефенсора. Эрминетруда, закутавшись в меховой плащ, вышла навстречу и, опершись на клюку, внимательно выслушала стражей.

– Отрош… Хм… Сколько живу – первый раз слышу о таком селении. Ну да, ладно, не в том суть, – молвила она и перевела взгляд на непрошеных гостей. – Надо думать, случилось нечто из рук вон выходящее, коли вы решились покинуть теплый очаг и отправиться в дальний путь? А куда, кстати, направлялись?

– В Ахен, – ответила женщина. – Хозяин нашего селения домогается до всех молоденьких девушек, а у меня, как видите, дочки подрастают… Хочу вот поискать защиты у наместника. Не зря же он поставлен королем для вершения справедливости на вверенных ему землях.

Эрминетруда тоже обратила внимание на своеобразный выговор женщины. Ей даже показалось, что однажды она уже слышала где-то подобный. Но вот где и при каких обстоятельствах, дефенсорша, сколько ни силилась, так и не вспомнила.

– Негоже тащить дочерей по холоду. Оставь их здесь! А сама, так и быть, ступай в Ахен, – решительно распорядилась Эрминетруда.

– Благодарю тебя, почтенная госпожа. Но мне, право, нечем расплатиться за твою доброту. Разве что этим… – Женщина распахнула плащ, сняла с себя пояс, украшенный серебряными бляхами, и протянула его Эрминетруде.

Вдова без раздумий приняла дар, поразившись необычной работе мастера: поясок явно был изготовлен не местными кузнецами.

Предвосхищая вполне резонный вопрос, женщина пояснила:

– Сей пояс очень старинный. Он принадлежал еще моей бабке, а ей, в свою очередь, перешел по наследству от ее матери…

Поцеловав на прощание дочерей, и поклонившись Эрминетруде, женщина двинулась к дороге, ведущей в Ахен. Больше ее никто не видел.

Глава 2

Засидевшись в замке из-за неослабевающих вот уже два месяца морозов, в один из дней Эстер решила все-таки совершить конную прогулку. По сложившейся уже привычке она отправилась в Озерный край, в жилище Гортензии, которое, увы, с некоторых пор опустело…

Подъехав к дому, Эстер спешилась и привязала лошадь к ограде. Сопровождающий госпожу страж заботливо накрыл спину животного шерстяной попоной.

С трудом отворив дверь – металлические петли проржавели и долго не желали поддаваться, – молодая женщина вошла внутрь. Мороз полностью сковал бывшее жилище матери: бычьи пузыри на окнах потрескались, стол, табуреты и тюфяк были покрыты толстым слоем изморози; в углу лежали замерзшие тела мышей-полевок… Из-за жестоких холодов Эстер не посещала Озерный край целых два месяца. Но все это время она безмерно тосковала и по матери, и по травяным настойкам, коими та потчевала гостей, и по ее улыбке, и вообще по тому чувству спокойствия и уверенности, которые умела вселять в души людей только она, отшельница Гортензия…

Эстер подошла к сундуку: металлические оковы серебрились густым слоем инея. Не сразу, но крышка все-таки скрипнула и подалась, обнажив содержимое. Вот уже полгода прошло с того дня, как умерла Гортензия, а Эстер до сих пор так и не способилась разобрать материнские вещи. Впрочем, сегодня тоже не самый подходящий момент для этого. Эстер трепетно дотронулась до одежды матери. Всепроникающий иней образовал на ткани прочную корку.

К утру следующего дня у Эстер начался жар, перешедший затем в сильный, буквально удушающий кашель. А спустя еще неделю она умирала точно так же, как много лет назад ее старшая сестра Присцилла…

Теодорих и Теодебер пребывали у ложа больной практически неотлучно. В один из последних дней своей земной жизни Эстер наградила сына и мужа любящим, но слегка уже помутневшим взором, а затем тихо произнесла:

– Теодорих, муж мой… Видит Бог, я любила тебя больше жизни… – она снова закашлялась, из уголка рта стекла струйка черной крови.

Теодорих встал перед женой на колени и прильнул щекой к ее руке.

– Молчи… Не говори ничего, – попросил он.

– Нет, я должна сказать… Через год после моей кончины женись, Теодорих, не хорони себя заживо. Ты молод и еще сможешь обрести новую любовь, я знаю… Главное, не забывай о сыне! Не уподобляйся Хлодвигу… А подаренное тебе мною кольцо передай той, которую полюбишь… – Эстер вновь зашлась в кашле, горлом хлынула кровь.

К ее ложу тотчас приблизился священник (несколько лет назад Эстер приняла христианство) и попросил Теодориха с сыном удалиться.

Убитые горем муж и сын покинули покои Эстер. А морозным зимним утром следующего дня она умерла.

Теодебер очень тяжело переживал смерть матери. Из-за постигшей семью столь невыносимой утраты он даже на редкость быстро повзрослел: стал не по возрасту серьезным и рассудительным.

Теодорих же, дабы хоть немного отвлечься от горестных мыслей, с головой ушел в регентские заботы. Но буквально каждую ночь жена являлась ему в сновидениях. Она скакала по Озерному краю на своей любимице Эпоне, а он, восседая на черном как ночь жеребце, похожем на Сильфа, пытался за ней угнаться. Однако Эстер, подзадоривая Эпону, мчалась вперед, словно ветер, и как Теодорих ни подгонял своего жеребца, жена всякий раз бесследно исчезала в лесу за озерами. Он кричал, звал любимую, умолял вернуться, но в ответ слышал только отголоски лесного эха…

Каждый раз Теодорих просыпался в холодном поту. Слева в груди неприятно покалывало, низ живота ныл и болел. Придворные советники и лекарь, видя состояние регента, настойчиво рекомендовали ему жениться. Но Теодорих не торопился: считал, что не родилась еще вторая такая же женщина, как его незабвенная Эстер. Поэтому по мере необходимости довольствовался временной и ни к чему не обязывающей связью с дочерью шамбеллана. Благо та, будучи польщена оказанным ей вниманием, не противилась.