Читаем без скачивания Фигня (сборник) - Александр Житинский

– Это был его последний рейс перед Академией. Горючего нет, аэропорт закрыт, диспетчеры в шахматы играют… Тихий ужас! Как мы взлетели по расписанию – до сих пор не понимаю. Лунев сам регистрировал пассажиров.

– Ну, это-то ни к чему… – сказал Леша.

– Пассажиры ему ворох цветов преподнесли. Ты не представляешь, какими они вышли из самолета. Один человек много может.

– И я смогу. Вот увидишь, – упрямо сказал он.

– Афанасьев тебя уволит.

– Посмотрим!

Вдали раздался гул. Надя и Леша подняли головы и увидели реактивный лайнер, идущий на посадку. Он коснулся колесами полосы, побежал по ней, взметая снег… За самолетом мчалась машина Афанасьева.

В гуле двигателей утонуло радостное «ура!», которым Надя и Леша встретили приземление самолета.

Организация иркутского рейса всецело захватила Горохова. Он сидел перед микрофоном в своем кабинете, сняв форменную тужурку и закатав рукава рубашки. На столе стоял стакан с чаем. Светился экран телевизора, на котором был виден самолет иркутского рейса. Рядом копошились люди.

– Ты пойми, Демьяныч, это дело нашей чести, – убеждал Горохов микрофон. – Мы уже регистрацию провели. Сегодня иркутский рейс должен быть в воздухе!

– «Ой, сомнительно, Петр Герасимович», – отозвался динамик.

– Я же тебе керосин нашел! Ты его заправил?

– «Заправил».

– Так в чем же дело?

– «Неразгружен он. Надо разгрузить, а потом загрузить. Считай, сутки…»

– Почему сутки!? Откуда сутки? – волновался Горохов.

– «Из смены грузчиков вышел всего один. Да и тот…»

– Что? Уже?

– «Уже».

– Ну, я не знаю. Сам разгружай, но чтоб иркутский был готов. Я его провожу как ударный объект.

– «Понял», – уныло отозвался голос Ивана Демьяновича.

Горохов переключил селектор.

– Нина? Готовь транспарант.

– «Неужто полетим, Петр Герасимович?» – радостно отозвался женский голос.

– А ты думала… – покровительственно улыбнулся Горохов.

В кабинет робко вдвинулся Туркин с корзинкой, остановился у двери, вопросительно глядя на Горохова. Тот выключил микрофон, посмотрел строго на посетителя.

– Вы по какому вопросу?

– Кот… – жалобно вымолвил Туркин.

– Что – кот?

– Пропал кот.

– Ну, а я здесь при чем?! Вы меня от дела отрываете! Кот, понимаешь! – загремел Горохов.

– Это кот Василия Николаевича, – сказал Туркин.

– Панкратова? – Горохов понизил тон.

Туркин лишь слабо развел руками: кого же? Разве есть другие Василии Николаевичи?

Горохов молча пробарабанил пальцами по столу, обдумывая ситуацию. Лицо его стало сосредоточенным.

– Садитесь. Рассказывайте, – он указал на стул.

– Я референт Василия Николаевича. Туркин. – представился Туркин.

– Горохов, – Петр Герасимович через стол протянул Туркину руку.

– Сегодня из Иркутска прибыл кот. Василий Николаевич передал его с Эммой Павловной из Управления культуры. Я должен был встретить. Ну, и… кот потерялся. Пошел гулять и не вернулся…

– Как это – пошел гулять?

– Ваша дежурная его выпустила. Пожалела…

Горохов нажал кнопку селектора.

– Демин? Кто у тебя там на выходе с перрона?

– «Пирожкова».

– Дай ей дрозда, чтобы осторожнее обращалась с котами!

– «Понял».

Горохов выключил микрофон, задумался.

– Какой кот? – спросил он.

– Ангорский, дымчатый.

– Борис, зайди ко мне, – сказал Горохов, вновь щелкнув клавишей селектора.

– А сам Василий Николаевич когда вернется? – обратился он к Туркину.

– В среду…

Горохов что-то пометил в перекидном календаре. Вошел Чиненков.

– Слушаю вас, Петр Герасимович.

– Боря, пропал кот Панкратова. Вот тебе товарищ…

– Туркин, – подсказал референт.

– …Туркин, и чтобы кот был. Понял? Из-под земли достань!

– Слушаюсь…

Туркин и Чиненков обменялись рукопожатием и вышли из кабинета. Горохов нажал несколько клавиш сразу.

– Всем службам! Пропал кот ангорский, дымчатый. Разыскать и доставить в мой кабинет. Объявить по вокзалу. Срочно!

В диспетчерском зале вновь царили тишина и спокойствие. Миша и Саша играли в шахматы. Леша сидел у индикатора, подперев голову рукой.

По трансляции передали:

– «Граждане пассажиры! Внимание! Пропал кот ангорский, дымчатый. Нашедшего просят доставить животное в кабинет сменного заместителя начальника аэропорта. Повторяю: пропал кот…»

– Зин! Слышала! Кот пропал!

Леша убавил громкость.

– У-у… Стыдуха… – глухо протянул он.

– Умно придумано, – прокомментировал Саша. – Сейчас весь аэропорт будет искать кота. Глядишь, время и пролетит.

– Никакого кота нет, я уверен, – сказал Миша. – Отвлекающий маневр… Тебе шах.

– Что же делать? Делать-то что? – бормотал Леша.

– Не ной, – сказал Саша.

– «Аэропорт! Рейс 4765 из Архангельска просит посадки», – донеслось из динамика.

– Рейс 4765! Вас понял. Посадку запрещаю, – ответил Леша.

– «Вас понял. Следую на запасной аэродром».

– Мат! – сказал Миша, переставляя фигурку.

Они снова принялись расставлять партию. По трансляции передали:

– «Граждане пассажиры! Внимание!..»

– Сколько можно про кота?! – вскричал Леша.

– «Пассажиров, следующих рейсами до Иркутска, Харькова, Кишинева, Тбилиси, Мурманска, Хабаровска, прошедших и непрошедших регистрацию, просят собраться у выхода на перрон. Повторяю…»

Леша подскочил к динамику, прибавил громкость. Пока дикторша повторяла объявление, на лице Леши отразилась целая гамма чувств – от недоумения до восторга.

– Слышали?! – закричал он.

– Что они – обалдели? Зачем это? – пожал плечами Миша.

– Значит, выпускают рейсы! Зачем же еще!

– Наивный ты… – ласково проговорил Саша, поглядев на Лешу.

Тот бросился к индикатору, уселся в кресло, приготовился к работе.

Аэровокзал зашевелился. Подхватив свои чемоданы и тюки, пассажиры стекались к выходу на перрон. Там образовалась толпа. Люди волновались, привставали на цыпочки, стараясь разглядеть – что происходит у дверей.

У дверей с турникетом стояла дежурная Пирожкова, рядом с нею командир иркутского рейса, а сбоку – небольшой духовой оркестр. Командир что-то шепнул Пирожковой. Дежурная распахнула двери на перрон и открыла турникет. Оркестр заиграл марш «Все выше…».

– Прошу вас, товарищи! – громко объявила дежурная.

Толпа повалила к дверям.

Компания в ресторане, заслышав далекие звуки марша «Все выше, и выше, и выше», – насторожилась.

– Ребята, надо пойти. Кажется, вылетаем, – сказала Валентина.

– Нас не купишь, – помотал головой Аркадий.

– Валентина, а десерт? – проговорил саксофонист с трудом.

– При чем десерт! Пошли, я вам говорю! Не думала, что вы такие несознательные! А еще советские песни играете! Фу! – разгорячилась певица.

– Не улетят они. Даже с песнями, – сказал Аркадий.

– С такими, как вы, мы никогда никуда не улетим! Только о себе! Пошли! – кричала она.

– Пошли, – пожал плечами Аркадий, поднимаясь.

– Я столик подержу, – сказал саксофонист.

– Эх, ты! – Валентина резко поднялась, пошла к выходу. Администратор неохотно последовал за ней.

Саксофонист подозвал официанта.

– Кеша, что там происходит? Почему музыка?

– Митинг по случаю отправки иркутского рейса.

– Может, в самом деле отправят?

– Вряд ли, – сказал официант. – Праздничный обед для экипажа заказан. Вряд ли.

– Тогда принеси, голубчик, кофе…

Разукрашенный лентами самолет стоял на заснеженном поле. К его боку, к багажному отделению, таскали чемоданы грузчик и мужчина в аэрофлотовской шинели. Они спешили закончить погрузку багажа.

К самолету был приставлен трап. На нем, как на импровизированной трибуне, стояли Горохов, Афанасьев, командир корабля и представитель пассажиров. Висел транспарант: «Даешь иркутский рейс!» Перед трапом стояла большая толпа пассажиров с вещами. Сбоку разместился оркестр.

Музыканты доиграли марш, и Горохов открыл митинг.

– Товарищи! Сегодня коллектив нашего авиапредприятия в ознаменование своих обязательств отправляет рейс на Иркутск комфортабельный лайнер «ТУ-134». Митинг, посвященный этому знаменательному событию, считаю открытым!

Оркестр грянул туш.

Старик с молодым интеллигентом продолжали свой разговор в удобных креслах, повернутых к широким окнам аэровокзала, через которые прекрасно была видна картина митинга на летном поле.

– Что ни говорите, Максим Петрович, а неприятно чувствовать себя отщепенцем. Хочется быть там, – указал за окно молодой.

– Одно из двух, – отвечал старик. – Или здесь чувствовать себя отщепенцем, или там чувствовать себя дураком. Мы, Андрей Константинович, не хотим быть дураками, не так ли? Но поневоле превращаемся в отщепенцев. Думаете, мне это приятно?

– Я отнюдь не протестую против формы. Но ведь она должна быть наполнена содержанием. Если бы после митинга всех рассадили по самолетам и тут же отправили…