Читаем без скачивания Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

— Что, шотландских новеллистов не любишь?

— Не мое. Если мне хочется пьянства и ругани, я иду в ближайший бар. Но читать про это…— Скиннер улыбнулся. В тусклом свете вытянутая нижняя челюсть придала ему сходство с гротескным паяцем.

Интересная у него улыбка. Непростая… Как будто что-то не так… Э, полно! Самое страшное, что может случиться,— это меня в крутой литской квартире оттрахает стройный парень…

— Ну что, идем спать?— просто спросила она. Скиннер слегка оторопел от такой раскованности: для него Кэролайн была прежде всего дочерью Джойс и сестрой Брайана, со всеми вытекающими отсюда пуританскими перегибами.

— Ага, пойдем…

Они неловко взялись за руки и пошли в спальню, похожие не на любовников, а на узников концлагеря, бредущих в газовую камеру.

В спальне на стене висел огромный плакат с изображением звездно-полосатого флага, прямо под ним располагалась кровать с бронзовым каркасом (Кэролайн отметила вопиющее безвкусие оранжевого покрывала). В целом спальня выглядела на удивление убого по сравнению с остальными комнатами.

Скиннер методично раздевался, пытаясь совладать с растущим беспокойством и понять, что же с ним происходит. Эрекция вела себя точь-в-точь как отец: проявлялась через болезненное отсутствие. Кэролайн выглянула в окно.

— Неплохой пейзаж…— сказала она и тут же мысленно себя обругала: ничего себе замечаньице, в духе мамаши!

Ей, судя по всему, тоже было не по себе.

Какого черта? Отчего я вдруг застеснялась?

— Угу, если не считать голубиного дерьма,— с улыбкой согласился Скиннер, скидывая брюки и забираясь под простыню.

Трусы он в силу туманных причин снимать не стал — очевидно, потому, что Кэролайн до сих пор даже не начала раздеваться.

— Точно, они уже весь мир заполонили…— кивнула она.— Только до тропиков не добрались, слава богу. Представь: сидишь под пальмой у бассейна, в руке коктейль, а под ногами голуби воркуют…

Скиннер засмеялся, слегка переборщив с энтузиазмом. Кэролайн поморщилась. В воздухе висела густая неловкость. Он сидел перед ней на кровати — мускулистый, подтянутый, просто загляденье,— а она никак не могла заставить себя раздеться… Ну ладно. Она скинула туфли, стянула джинсы и залезла в кровать, не снимая футболки.

— Холодно?— спросил Скиннер.

— Угу…— хрипло ответила она. И добавила, помолчав: — Наверное, гашиш дурной попался. Состояние какое-то… сама не своя.

— Точно,— согласился он с готовностью.— Знаешь, может… может, нам не надо торопиться? Нет, ты мне очень нравишься, но… В общем, время у нас есть. Давай просто полежим, поболтаем…

— Хорошо,— тихо согласилась она, придвигаясь ближе.

Скиннер посмотрел на нее и в который раз удивился: ничего общего с Кибби! Такая красавица, и тем не менее — вот западло!— ниже пояса у него все обмякло так, словно он не с девчонкой в кровати лежал, а заполнял скучный санэпидемиологический отчет.

Пытаясь придать ситуации хоть толику интимности, Скиннер осторожно убрал волосы с лица Кэролайн, однако почувствовал в ответ лишь всплеск напряженного отчуждения, словно его движение было грубым или угрожающим. Чтобы как-то разрядить обстановку, он решил вернуться к обкатанной теме голубей.

— В Америке,— сказал он, указывая на окно,— на карнизах устанавливают специальные шипы, чтобы голуби не гнездились и не гадили прохожим на головы.

— Здесь их тоже начали ставить,— отозвалась Кэролайн сонным голосом.— Но у вас в Лите, наверное, чайки гадят, а не голуби…

Ей, если разобраться, было уютно с ним. Только странно немного.

Скиннер, будучи патриотом портового города, хотел было выступить в защиту гордой морской птицы, незаслуженно обиженной сравнением с гадкими голубями, но вовремя передумал: ситуацию не следовало накалять.

Кэролайн лежала и думала о своей любимой группе «Стритс». Их солиста тоже звали Скиннер. Майки Скиннер. У него в одной песне говорилось про девчонок — типа там, откуда он родом, их зовут не телками, а пташками. Ей это нравилось: импонировала мягкость слога, несвойственная пролетарской женоненавистнической культуре. Хотя опять же — смотря какая пташка… Неожиданно для себя она спросила:

— Тебе понравились американки?

— Обалденные,— признал Скиннер, думая о Дороти. Может, в этом все дело? Может, его сердце уже отдано?

Кэролайн нахмурилась, и он поспешно добавил:

— Только одеваться не умеют. Даже самые лучшие носят черт знает что. С европейскими женщинами никакого сравнения…

Он в целом чувствовал себя нервно и неловко, словно ему было пятнадцать лет и он впервые оказался в одной кровати с девушкой. Они осторожно поцеловались — и уснули друг у друга в объятиях. Это был глубокий, мирный и странный сон, навеянный, казалось, наркотиком куда более сильным, чем безобидный гашиш.

Скиннер проснулся первым. За окном было светло. Он какое-то время тихо любовался спящей Кэролайн, потом в груди закопошилась давешняя стыдливая неловкость, и он поспешил покинуть кровать. Пройдя на кухню, он принялся готовить завтрак: овсяные хлопья, йогурт, апельсиновый сок, зеленый чай.

В дверях показалась Кэролайн — одетая, к его облегчению, во всё свое, а не в одну из его футболок.

За завтраком они опять болтали о пустяках, и все было замечательно. Проклятая неловкость вернулась лишь перед уходом Кэролайн: Скиннер решился поцеловать ее только в щеку.

— Мы еще увидимся?— спросил он.

— Ну конечно,— улыбнулась она, недоумевая, почему с этим парнем все выходит так сложно.

Может, это из-за Брайана? Из-за его дурацкой ненависти к Дэнни?

Скиннер удержался от соблазна назначить свидание на завтра: ему нужно было время, чтобы все обдумать.

— Давай в четверг?

Кэролайн обрадовалась передышке не меньше Скиннера:

— Отлично.

Она попрощалась и отправилась домой, на недавно снятую квартиру в Саут-Сайде. После ее ухода Скиннер вспомнил, что на четверг у него намечен концерт «Старичков». На столь раннем этапе ему не хотелось путать Кэролайн переносами свиданий, и он решил взять ее с собой. На журнальном столике обнаружился пакетик с остатками гашиша. Скиннер свернул косячок. С первой же затяжки голова поплыла: гашиш был на удивление ядреным.

Ни фига себе! Вот что у нас в Эдинбурге умеют делать! Ничем не хуже той травы, что курили мы с Дороти. Похоже на гидропонику или как там это называется…

Он прикончил первый косяк и свернул второй.

36. «Старички»

Уже холодает, хотя дни еще по-летнему ясные. А небо словно выбелили хлоркой. Скворец перелетает с соседского карниза на дерево, в клюве прутик. Надо присматривать за чернохвостым Тарквином. Чертов котяра уже несколько гнезд разорил.

Я чувствую, что силы прибывают. Начал ходить на прогулки, вчера даже на вершину холма Драм-Брай забрался. А сегодня надеваю футболку, шерстяной свитер, трико, кроссовки — и шагаю по Глазго-роуд до самого низа. Захожу в компьютерный магазин, узнать насчет новой версии «Харвест Мун», хотя покупать вряд ли буду: раз не зарабатываю, то и тратить не должен, по крайней мере на развлечения.

На улице стоит одна из их рекламных девчонок в ярком плаще с надписью «Оксфам». Улыбается мне, как родному.

— У вас не найдется минутка для «Оксфама»?

— Не найдется.

— Ничего страшного.

— Я знаю.

Девчонка поднимает брови, провожает меня взглядом. Я чувствую, как шея под воротником горит, а в груди пританцовывает радость: не поддался! Они всегда чего-то хотят, всегда! Ничего, я теперь начеку. Где сядешь, там и слезешь.

Прохожу мимо церкви, потом через стадион «Гайл». Да, силы прибывают, но я никогда уже не буду прежним Брайаном. Болезнь похитила здоровенный кусок моей жизни… Скучаю по работе, по сослуживцам. Кроме Скиннера, конечно. Хотя, я слышал, он тоже уволился. Путешествовать вроде собирался… Ну и скатертью дорожка!

Я матери ясно сказал: чтобы ноги его в нашем доме не было! Еще раз заявится — я просто уйду. Какого черта он вокруг нас увивается? Какое ему до меня дело?

Чего он хочет вообще?

На футбольном поле игра в разгаре: парни носятся, пинают мяч. Эх, сейчас бы с ними побегать! Я, правда, неважный футболист, никогда эту игру не любил. Слишком быстро для меня, слишком агрессивно. На меня всегда орали, потому что телился и не мог обработать мяч. А мне просто ловкости не хватало. Зато сейчас, думаю, все вышло бы отлично — выбежал на поле, подхватил мяч, погнал к воротам, как учил отец… И не думал бы о том, что могу ушибиться или кого-то другого травмировать. Потому что я наконец понял: то, что мы делаем, не может повредить. Вредит лишь то, чего мы избегаем.

Что бы теперь ни случилось, я прятаться не буду. Хватит.

Возвращаюсь домой уже в сумерках. В коридоре встречаю мать — она несет на кухню корзину грязного белья. Смотрит на меня долгим взглядом, словно хочет что-то сказать.