Читаем без скачивания Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич

Только надо иметь в виду, что вся эта возня носила отнюдь не примиренческий характер, а рассматривалась как часть общей борьбы с антисоветскими и потенциально-антисоветскими силами. И те, кто клевал на приманку и ехал в Россию, дорого за это расплачивались. Например, в апреле зафрахтованный пароход «Решид-паша» привез из Константинополя в Новороссийск 1,5 тыс. репатриантов. Около 500 из них были расстреляны сразу же по прибытии на родину — все офицеры и чиновники. Остальных разослали кого в концлагеря, а кого и в Северные Лагеря — на уничтожение. Казак Чувилло, сумевший вторично бежать за границу, сообщил об аналогичных фактах — из их партии в 3,5 тыс. возвращенцев сразу же в Новороссийске расстреляли 894. Когда слухи об этих расправах начали проникать за рубеж, их, разумеется, объявили клеветой и стали действовать более тонко.

Некоторых вернувшихся принялись карать по суду, как бы на "законном основании", прибегая к казуистике — указывали, что сама по себе принадлежность к белым армиям, конечно, амнистировано. Но амнистия не распространяется на лиц, принимавших участие в "массовых расправах над рабочими и крестьянами". Причем автоматически подразумевалось, что раз человек служил у белых, то тем самым он уже, хотя бы косвенно, был «причастен» к таким расправам. А простым солдатам и казакам иногда позволяли доехать до родных краев, даже наделяли землей, а потом и подгребали там без особого шума.

Но в целом пропаганда возвращенчества имела заметный успех лишь в первый, самый катастрофический период эмиграции. По мере устройства людей на чужбине и выхода из шокового состояния (а также под влиянием слухов о судьбе вернувшихся) поток репатриантов быстро стал иссякать, и новый акт амнистии белогвардейцам, провозглашенной декретом ВЦИК и Совнаркома от 9. 6. 1924 г., оживить процесс уже не смог. Всего в течение 20-х годов удалось заманить в СССР 181,5 тыс. эмигрантов — около 9 % от общего числа. И поскольку основная их часть, около 122 тыс. чел., вернулись в страшном 1921 году, то для них, так или иначе, путь на родину стал всего лишь дорогой в могилу.

Самые перспективные кандидатуры, затянутые "Союзами возвращения", в общий поток не направлялись, им намекали на необходимость "заслужить прощение родины", доказать свою лояльность и привлекали в качестве новых «совнародовских» активистов. Из них формировались различные просоветские течения эмиграции, черпались кадры для агентурной сети. Г. Беседовский, работавший в 1922 г. в советском полпредстве в Вене, откуда в то время шло и руководство подрывной деятельностью на Балканах, писал, что задача разложения эмиграции считалась одним из приоритетов для большевистской дипломатии. Предписывалось "перекупать и обезвреживать наиболее опасных генералов", что же касается "непримиримых фигур", таких как Врангель, Кутепов, Краснов, то тут рекомендовалось "выяснить возможность их полного устранения". Данную работу координировали видные чекистские специалисты Е. Гольдштейн и М. Логановский, и велась она по обоим указанным направлениям. Пользуясь внутренними разногласиями в белогвардейской среде, играя на чувствах патриотизма, на естественном возмущении по поводу неблагодарности западных союзников, «перекупить» удалось генералов Слащева, Болдырева, Секретева и др. Их фигуры широко использовались для дальнейшей пропаганды «возвращенчества», выпуска прокламаций и воззваний за их подписями.

А параллельно начались и террористические операции по обезглавливанию антисоветских сил. 15. 10. 1921 г. произошло покушение на Врангеля. Его резиденция и штаб располагались на борту яхты «Лукулл» — последнего судна российского флота, оставшегося в его распоряжении, и по всем международным законам — последнего клочка свободной русской территории. В этот день около 16. 30 большой пароход «Адрия», шедший из Батума через Босфор под итальянским флагом при хорошей видимости и спокойном море внезапно повернул на полном ходу в сторону «Лукулла», стоявшего на рейде Константинополя. Тревожных гудков пароход почему-то не давал. «Адрия» застопорила машины и стала отдавать якоря лишь в 200 метрах от яхты, когда столкновение было уже неизбежным. Удар пришелся на левый борт, прямо в помещения, занимаемые Врангелем. Потом пароход стал отваливать задним ходом. В широкую пробоину хлынула вода, и яхта затонула почти мгновенно. Не спустив шлюпок, не бросив спасательных кругов, «Адрия» отошла от места происшествия. Погибли повар и вахтенный офицер Сапунов, до последней секунды старавшийся принять какие-то меры. Врангель остался жив лишь по чистой случайности — незадолго до катастрофы он с женой и адъютантом съехал на берег по приглашению одного из посольств. В ходе следствия капитан «Адрии» Симич и лоцман Самурский ссылались на сильное течение «форс-мажор», лишившее пароход возможности маневрировать. Выяснилось также, что Симич принимал меры, чтобы задержаться в карантине и пройти мимо «Лукулла» ночью. В общем, настоящие виновники угадывались однозначно. Но прямых улик не было, и дело списали на "несчастный случай".

Более результативно прошла операция по устранению оренбургского атамана Дутова, проживавшего в китайском городе Суйдун. Она была тщательно подготовлена, руководство осуществлял Я. Петерс, занимавший в тот момент пост представителя ВЧК в Туркестане, а также его помощники Эйхманс, Суворов и представители военной разведки Пятницкий и Давыдов. Непосредственные исполнители акции, чекисты Касымхан Чанышев и Махмуд Ходжамшаров, пробрались в штаб Дутова, оглушили его и попытались похитить, а когда заметивший неладное казак поднял тревогу, застрелили атамана и сбежали.

3. Москва — Генуя

Уже после Второй мировой войны в массовом сознании (и исторической литературе) сложился довольно нелепый стереотип постоянного антагонизма между СССР и Германией, нацизмом и коммунизмом. И в свете таких представлений, например, пакт Молотова-Риббентропа действительно выглядит диким и неожиданным шагом сталинского правительства. На самом же деле все обстояло как раз наоборот. Сотрудничество большевиков с немцами было не отклонением от правила, а постоянной тенденцией. Как было показано выше, оно началось еще в 1914 г., и как будет показано далее, фактически и не прерывалось до 1941 г.

А в начале 20-х сближение обоих государств пошло очень бурно. Ведь и Германия, и Совдепия находились в сходных условиях международной изоляции, так что их взаимная поддержка и сотрудничество были взаимовыгодны, они становились естественными партнерами. Правда, в 1920 г., когда советские полчища через Польшу рвались в Европу, самые дальновидные политики Запада предлагали срочно пересмотреть свои отношения с немцами — уменьшить наложенные репарации, отказаться от дискриминационной политики, ущемляющей их национальные интересы, смягчить позицию к вооруженным силам, то есть сделать из Германии своего союзника, способного противостоять натиску коммунизма. Но едва красные были разбиты и отброшены, как в правительствах западноевропейских держав снова возобладала элементарная мелочность и жадность — они уже не видели особых причин, почему нужно отказывать себе в ограблении немцев подчистую и в удовольствии безнаказанно возить их физиономией по столу. Чем и воспользовалась советская сторона.

У которой, кроме несомненных выгод сотрудничества, имелась и важная подспудная причина для «дружбы». Потому что Германию коммунистическое руководство продолжало рассматривать в качестве потенциального эпицентра следующей социалистической революции и союзника в грядущей войне с "мировым империализмом". Напомним, что согласно классическим марксистско-ленинским теориям нормальный, полноценный социализм должен был возникать на базе развитого капиталистического производства, определенного уровня производительных сил, многочисленного и организованного рабочего класса. А концентрация капитала и промышленности в руках гигантских монополий признавалась необходимыми предпосылками создания "нового общества" дескать, революции достаточно лишь национализировать эти монополии, сменить руководящую верхушку, и 13 — те же самые производственные структуры станут готовой основой социалистической организации. То есть, в какой-нибудь отсталой Индии или Румынии социализм еще предстояло строить и строить из неразберихи "феодальных пережитков", они могли служить разве что человеческим резервом, могли своими восстаниями привести к косвенному ослаблению британских и французских «империалистов», а в материальном, идеологическом и т. п. плане СССР пришлось бы тащить их "на буксире", как Монголию или республики Средней Азии. Другое дело — Германия, где все теоретические предпосылки были налицо.