Читаем без скачивания Сто полей - Юлия Латaынина

Судебное разбирательство началось в четыре часа пополудни.

Ламасса по праву гордилась своим судом. Городской суд соблюдал древние законы рационального судоговорения. Никаких божьих судов, никаких ордалий, поединков, каленого железа и прочего. Судья, обвинитель, адвокат – и присяжные.

Правда, кого только в королевстве не именовали присяжными! В королевских судах присяжными, точнее, соприсяжниками, назывались те двенадцать или семьдесят два человека, которые вместе с подсудимым клялись в его невиновности и, в случае ложности клятвы, делили с ним небесную кару.

В мирских судах присяжными назывались очевидцы происшествия, и число их колебалось в зависимости от характера преступления. Если преступление было тайное, как, например, убийство, то могло не найтись ни одного присяжного, а если явное, как, например, порча или колдовство, – так вся округа ходила в присяжных.

В соседнем городе Кадуме присяжными были три тысячи голодранцев, получавших за судейство три гроша в день. Дополнительные деньги присяжные получали в случае конфискации имущества подсудимого, и недаром говорили, что в городе Кадуме перед судом опаснее было быть богатым, чем виновным.

А в городе Ламассе присяжные, от десяти до двадцати человек, выбирались из числа самостоятельных и ответственных граждан, слушали адвоката, слушали обвинителя и выносили приговор, руководствуясь совестью, законами и прецедентами.

Город гордился, что правосудие в нем было не только способом пополнения казны, и что убийца отвечал за преступление против общего блага, а не уплачивал убыток, нанесенный ответчику.

Город называл свои законы законами Золотого Государя. Это было некоторым преувеличением. Большая часть дел, связанных с убийством, воровством, грабежом и прочим, давно судились по прецедентам. Ну, а если прецедентов не было – справлялись с Золотым Уложением.

В маленькой судебной прихожей, со стенами, увешанными тростниковыми циновками, словно жилище лавочника, старший брат Кукушонка, Киссур Ятун, слушал назначенного городом защитника. Рука Киссура нервно тискала меч, он был бледен от ярости: только что на городских улицах его челядь оборонялась щитами, добро бы от стрел – от тухлых яиц.

– Главное, – говорил молодой и близорукий крючкотвор, – доказать, что ваш брат не несет юридической ответственности за побоище, которое пытались учинить его дружинники, ибо умер и не мог отдать им приказ убивать. Дружинники пытались напасть на горожан после священного перемирия. Если Марбод за это ответственен – то ответственен и весь род. Если ответственен весь род – вы опять вне закона.

Киссур закусил губу. Судейский глухарь нес чепуху. Дружинники уступили Марбоду и свою волю, и свою жизнь, и свои подвиги. Как это не по воле Марбода они убивали? Это холоп не живет после смерти, а господин отдает приказания и живой, и мертвый, – что за плебейские рассуждения!

В королевском суде никто бы не сказал подобной глупости. Король за сегодняшнее кровопролитие мог бы объявить весь род вне закона, и без сомнения, сделал бы это.

И поэтому Киссур Ятун дал согласие: судиться городским судом по законам Золотого Государя.

В зале суда собрались самые уважаемые граждане.

Общественный обвинитель Ойвен сказал:

– Я обвиняю Марбода Ятуна от имени общего блага. Я обвиняю его в том, что он хотел убить гражданина Ламассы Сайласа Бредшо и с этой целью проник на принадлежащий тому морской корабль. Обнаружив, что на корабле никого нет, он решил убить не человека, а корабль – проступок, естественный для тех, кто с равной радостью истребляет жизни людей и их имущество. Когда его пытались задержать, он убил молодого кожевника Худду, и после Худды остались двое сирот и молодая вдова. Из-за Марбода Ятуна сгорела кумирня Светозарного Чиша, нанеся ущерб городской казне. А дружинники Марбода Ятуна стали убивать во время священного перемирия – такого не было вот уже пятьдесят три года!

Адвокат закричал:

– Заявляю протест! По законам города и Золотого Государя нельзя обвинить человека в действиях, совершенных другими людьми без его ведома и распоряжения.

– Протест принят, – сказал судья.

Обвинитель Ойвен поклонился адвокату Ятунов.

– Итак, – продолжал он, – ответчики согласны, что в этом деле присяжные должны руководствоваться Законами Золотого Государя?

– Несомненно, – подтвердил адвокат.

Согласие знатного рода подчиниться городским законам польстило присяжным. Они заулыбались. «Оправдают покойника», – зашептались в зале. Адвокат, видя их благодушие, решительно заявил:

– Граждане присяжные! Двое человек, по словам свидетелей, бросились в воду с корабля. Как же получилось, что настичь и убить при этом смогли лишь одного? И кого? Лучшего воина в королевстве, Марбода Ятуна! Никто не может доказать, что Ятун был на корабле, а всякое сомнение в истинности обвинения надлежит трактовать в пользу подсудимого.

Тогда обвинитель Ойвен, многозначительно улыбаясь, подал знак. Писец внес и поставил на стол заседателей железную укладку. Обвинитель, скрипнув ключом, достал из укладки спутанный светящийся клубок и торжествующе поднял его.

– Граждане присяжные, – сказал он. – Гражданин Ванвейлен предоставил в распоряжение суда вот эту вещь, найденную, по его словам, после посещения злоумышленников. Рассмотрим же ее хорошенько. Что мы видим? Мы видим морской апельсин. Как известно, морские апельсины раньше водились у песчаных плесов. Теперь их там нет. Этот же апельсин – весьма необычный. Скажем прямо – уродливый. А кому неизвестно, что Марбод Ятун носил с собой, как потайного личного бога, морское уродство? Воистину – волею судьбы обронил он своего кумира, чтобы тот не сгорел с его костьми, но устранил у суда последние сомнения в том, кто именно в ту злосчастную ночь проник на корабль.

Зал заревел. Присяжные передавали апельсин из рук в руки. Ванвейлен, с растерянными глазами, подтвердил, что морской апельсин был найден на судне. Последние сомнения отпали.

– Сегодня мы, – сказал обвинитель Ойвен, – судим не мертвые кости. Мы, горожане, судим в лице Кукушонка всех разбойников, которые презирают законы божеские и человеческие. Которые считают, что благородное происхождение дает им право убивать и насильничать, истреблять наше добро и убивать наших детей. И вместе с вами, граждане присяжные, судит их Золотой Государь, оскорбленный нарушенным перемирием, судит их народ, который вы слышите на площади, судит сам король, который даровал Ламассе права свободного города.

О, граждане присяжные! Вас дважды по семь, и вы должны судить мертвого Марбода. Но как бы хотел я, чтобы вместо вас, сидящих здесь ныне, присяжными были ваши братья и сестры, ваши отцы и деды, – все те, кто погиб от рук Марбода, дважды по семь, и дважды по семьдесят, и дважды по семьсот! Уж эти-то люди осудили бы знатного убийцу, не испугались лая родовитых собак, доказали, что в стране правит закон, а не своеволие!