Читаем без скачивания С утра до вечера - Игорь Акимушкин

Антилопы нильгау — «благородные» дуэлянты: они бодаются на коленях. Тут смертельных увечий совсем не бывает. Бараны, когда дерутся, разбегаются и… стукаются рогами. Такое развлечение они без ущерба могут себе позволить, потому что их шеи и лобные кости прочные и хорошо для этого приспособлены.

Но вот лбы козлов для таранов не годятся, и они лоб в лоб сильно друг друга не бьют. Горные козлы дерутся, ударяя рогами по рогам сверху. Поэтому перед ударом встают на задние ноги. В одной вольере нельзя держать козла с бараном. Козел заносчив, силы свои плохо рассчитывает, а у барана бронированный череп. И когда поспорят они о первенстве и баран, разбежавшись, ударит козла прямо в лоб, может его убить, сломать ему шею или кости, из которых растут рога.

«Хабеас корпус» — закон древний

Станут ли англичане меньше гордиться своим замечательным законом о неприкосновенности жилища и его обитателей (пока они в нем), если будет доказано, как я утверждаю, что закон этот старый как мир и не ими придуман. Вся природа, все звери, и птицы, и рыбы, и даже лягушки живут, подчиняясь ему. Животное низкого ранга и слабое ведет себя смело, когда оно у себя дома, на своей, как говорят зоологи, территории, в своих охотничьих угодьях. Такая территория есть у каждого животного, коротающего дни в одиночестве, у каждой птичьей и звериной семьи и у каждой почти стаи (но у горилл ее, кажется, нет).

Впрочем, везде бывают исключения, даже в английском «Хабеас корпусе», когда властям это особенно нужно.

Так и сильный зверь, расширяя свою территорию или переселяясь на новое место, бывает, без стеснения нарушает правило «Мой дом — моя крепость» и выгоняет, как тот ни сопротивляется, слабого конкурента.

«Сила силу силой гонит!» — этот классический принцип власти в природе всегда доминирует над всеми другими прерогативами. Только люди, которые нравственность и равные для всех права ставят выше всего, побеждают силу физическую силой моральной. Животным такие представления недоступны, потому что создаются они не формальной механикой инстинктов, а творчеством мыслящего интеллекта, который развил в себе только человек.

Но как бы там ни было, сильному животному всегда не легче выгнать слабого из его дома, чем самому защитить себя от сильного в собственном убежище. Это, можно сказать, доказано экспериментально.

Мышь, попав на новое место, первым делом нерешительно все вокруг исследует. Сначала окрестности: стенки и закоулки. Потом смелеет и рискует выйти на середину. Когда найдет подходящее убежище для жилья, обретает уверенность. Если в одном помещении встретятся две мыши-новоселы, они сразу расходятся. Но позднее, когда пути их вновь сойдутся, одна из них уже смело наскакивает на другую. Агрессивнее та мышь, которая уже успела обследовать территорию. Потому что, говорит Реми Шовэн, «все животные, независимо от их положения в неписаных табелях о рангах, в своем собственном убежище — безраздельные хозяева. Здесь их не потревожит никто, даже доминирующее животное: его отгонят криками и притворной атакой, разыгранной перед входом. Противник будет упорствовать только в том случае, когда животное обосновалось на чужой территории».

И сверчок-переселенец тоже, как только найдет незанятую дырочку в земле, сейчас же внимательно все вокруг осмотрит, проверит, не чужие ли угодья он захватил. Если нет, сразу чувствует себя здесь хозяином, а вступив в права владения, зорко несет дозор, обходя окрестности всякий раз, когда у него есть время, когда он ничем не занят или попутно, отправляясь за пищей и на другие прогулки. Осматриваясь, он вытягивается на ножках, строго шевелит бдительными усами (в усах у него и обоняние, и осязание, и, возможно, другие чувственные стражи). В своих владениях он нападает даже и на сверчков высшего ранга, которые на нейтральной территории тиранят его безбожно. У себя дома он поет «громче и дольше».

Рыбы, которые строят гнезда или охраняют свою икру, незадолго перед тем как приходит пора ее отложить, покидают стаи, и беззаботные гуляки превращаются в беспокойных собственников. У колюшек, цихлид и макроподов «недвижимость» приобретают самцы: первые — на дне, последние — у поверхности.

Кто раньше на незанятое место пришел, тот больше и захватил. Нередко целый аквариум. Но приходят и другие и после упорных боев закрепляют за собой хотя бы сантиметр дна, «а потом по мере возможности исподтишка расширяют свои владения».

Колюшки и цихлиды защищают небольшой участок на дне, вода над ним их мало интересует. Но макроподы, которые для икры строят «воздушные замки» из пены, конфликтуют за каждый миллиметр у поверхности воды.

И лягушки знают формулу «мое — твое». Не все из них квакают, чтобы пленить самок: некоторые, как и птицы пением, предупреждают захватчиков, что у этой кочки есть законный хозяин.

Техасские лягушки спррофусы ближе двух-трех метров друг к другу обычно не приближаются, поэтому на участке шириной и длиной двадцать метров живет не больше 8–9 лягушек. Американский исследователь Джеймс пометил всех лягушек, которых смог поймать за пределами восьми таких участков. А потом стал ловить тех, что жили на них самих. За месяц он выселил с площади 32 000 квадратных метров 87 лягушек. По мере того как место освобождалось, его заселяли лягушки с периферии, и вскоре новоселов на исследованной им земле было уже около половины (старожилов осталось только 54 процента).

Некоторые прискакали сюда за сто метров, обычно они так далеко не путешествуют.

Когда же Джеймс выпустил 25 лягушек, пометив их, в густо заселенный район, ни одна из них не смогла там, что называется, закрепиться. Всех, и слабых и сильных, прогнали законные владельцы. Изгнанных лягушек он позднее находил метров за 150 от того места, где выпустил.

В этом опыте интересно вот что: как только место освобождалось, его тотчас занимали переселенцы с периферии. Но они ведь не были бездомными, каждый владел своей территорией, ничуть не худшей (и не меньшей!), чем новая, им занятая. «Так зачем же они уходили, бросив свое и захватив чужое?» — спрашивает Р. Шовэн. И отвечает: «Загадка!»

У этой загадки есть отгадка, правда, может быть, не совсем ясная. Я уже говорил, что, по-видимому, всему живому на земле от природы дано неудержимое стремление к расселению, к расширению, как говорят биологи, своего ареала. Не жадность гнала лягушек на пустующие земли соседей, а древний, не осознанный ими инстинкт, который когда-то заставил жизнь заселить все уголки на земле и который поныне природой не отменен.