Читаем без скачивания Фаворит короля - Рафаэль Сабатини

Овербери стоял спиной ко входу, но из гордости не повернул головы и не посмотрел, что именно так взбудоражило лордов. Он упрямо глядел перед собой и не знал, что ему уготовано.

Лорд Эллсмер приблизился к столу заседаний.

– Имею честь сообщить вашим светлостям, что его величество преисполнен справедливым негодованием и что он – я повторяю его собственные слова – не может потерпеть подобного ослушания от джентльмена и слуги его величества. Слуга его величества не имеет права отказываться от чести, которую ему оказывает его величество. Дерзость, проявленная сэром Томасом Овербери, заслуживает справедливого наказания, и его величество приказывает нам подвергнуть сэра Томаса Овербери таковому наказанию.

Лорд-канцлер сделал знак секретарю, тот лихорадочно заскрипел пером по пергаменту, а сэр Томас, оправившись от минутного замешательства, запротестовал:

– Милорд канцлер, не могли бы вы привести мне закон, по которому я должен быть подвергнут наказанию? – Он был очень бледен, в глазах его пылал гнев.

– Закон? – Лорд-канцлер удивленно поднял седые брови, за столом раздались смешки.

– Да, закон, – повторил Овербери. – Я прекрасно знаю законы, милорд, и перед тем, как вы вынесете мне наказание, хотел бы знать, по какому закону король может заставить своего подданного покинуть страну.

– После того, как все будет завершено, мы предоставим вам достаточно законных оснований, – последовал ответ, и клерк поднес лорду-канцлеру готовый документ.

Потом Овербери вспомнил, что документ был подготовлен как-то слишком быстро, но сейчас он этого не заметил и продолжал что-то говорить. Его никто не слушал. Лорд-канцлер подписал ордер на арест, подпись была заверена Пемброком, и ордер вручили ожидавшему у входа офицеру.

Два гвардейца стали по бокам Овербери – только тогда он увидел их. Расширенными от ужаса глазами он взглянул на одного, на второго, затем, собрав все свое мужество, окинул гневным взором членов Совета и произнес:

– Что ж, милорды, настанет час, и мы с вами вернемся к этому вопросу.

Гвардейцы быстро провели его по галереям дворца к лестнице – той самой, что спускалась к реке. Только там, стоя в ожидании тюремной барки из Тауэра, он понял, как тщательно продуманы были все приготовления и в какую глубокую западню он попал. Но когда он ступил на борт, в сердце его было больше презрения, чем страха: глупцы, они не понимали, с кем имеют дело, они не понимали, что его не так уж легко уничтожить. И он непременно позаботится о том, чтобы Робин был наказан за вероломство. Итак, ни смелость, ни уверенность не покинули сэра Томаса. Хотя для него было бы лучше смириться.

Глава XXIV

ИСКУШЕНИЕ

После ареста сэра Томаса Овербери и город, и двор забурлили слухами. И самыми расхожими были разговоры о том, что падение Овербери – лишь прелюдия к падению самого лорда Рочестера.

Это был самый нелепый из всех слухов, ибо его величество уже подготовил план дальнейшего возвеличивания возлюбленного Робина по случаю его женитьбы (если, конечно, комиссия удовлетворит просьбу о разводе). А чтобы комиссия просьбу удовлетворила, его величество лично наблюдал за прохождением дела.

Его величество отбыл из столицы, прихватив с собой Рочестера, и где бы они ни находились – в Теобальде, в Ньюмаркете, в Ройстоне, – и чем бы ни занимались – охотой с гончими, соколиной охотой, петушиными боями, – его величество с прежним энтузиазмом исследовал тему, и ничто не могло отвлечь его от трудов. Он все писал и писал трактаты к дальнейшему просвещению церковников и юристов и настолько увлекался собственной казуистикой, что порой забывал о самом существе проблемы. Да даже если бы не существовало той дамы, ради которой он старался помочь своему милому Робину, если бы не было партий, возникших вокруг этого дела, он все равно с не меньшей бы радостью воспользовался такой великолепной возможностью продемонстрировать свои таланты – а они потрясали и его самого.

После заточения Овербери в Тауэр прошло три недели. И вот комиссия, возглавляемая богобоязненным и честным архиепископом Эбботом, приступила к слушаниям, и плоды первого дня заседаний легли на стол короля (он тогда находился в Теобальде).

Архиепископ был настроен против развода; у него были вполне солидные аргументы, поэтому он пожелал узнать, какие тексты Ветхого и Нового заветов указывают на право человека получить разрешение на расторжение скрепленного церковью брака, он также задавался вопросом, как в этом свете толкуют священные тексты отцы церкви, как греческие, так и римские, и что думали по этому поводу древние церковные советы. Архиепископ неустанно цитировал Меланхтона, Пецелиуса, Гемингиуса и других.

Торжественно-серьезные экспозиции Эббота ввергли короля в ярость. Архиепископ – он плут или глупец, если решил так явно проигнорировать ученые записки, которые король лично послал ему в качестве пособия? Почему он продолжает задавать вопросы, которые его величество без колебаний назвал в своем ответном послании нелепыми?

С этой минуты в сознании короля дело уже не было связано с личностью и судьбой виконта Рочестера, отныне его величество сражался не за своего фаворита, а за свои собственные взгляды и свой авторитет. Это была дуэль между королем, уязвленным в своем тщеславии, и архиепископом, не желавшим поступиться честностью. Король начал писать длиннейшую диссертацию, долженствовавшую сразить аргументы архиепископа.

Однако Эббот был непоколебим, и его стойкость увлекла церковников и докторов юриспруденции до такой степени, что к июлю все уже знали: мнения комиссии разделились поровну. К великому гневу монарха, ситуация зашла в тупик, и единственным выходом было бы назначение новой комиссии.

Эта отсрочка была для влюбленных настоящей пыткой, не меньшей пыткой стали и слухи, которые пошли по стране, видно, стены Тауэра оказались не слишком надежным заслоном для Овербери. У него бывали посетители, он писал письма, и тон этих писем с каждым днем становился все более желчным, ибо каждый новый день пребывания в темнице служил для него новым доказательством вероломства Рочестера.

На первое полученное из тюрьмы послание Рочестер ответил мягко, дружелюбно, он уверял сэра Томаса, что, если тот проявит минимум терпения, все будет в порядке и что за его освобождением последует назначение на высокий пост в качестве компенсации за страдания.

Нет никаких сомнений, что его светлость был искренен, он желал лишь одного – чтобы сэр Томас побыл в заточении, пока не будет объявлено об аннулировании брака, а уж потом он никакого вреда нанести бы не мог.