Читаем без скачивания Шаг влево, шаг вправо - Александр Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пятьдесят четвертая минута. Экран на мгновение гаснет, и тут же меняется точка съемки – теперь запись ведет камера, установленная на треноге по-над нашим окопчиком. Перед нею шуршит трава – кабель стремительно уползает в черную пасть Монстра. Вот он натягивается до звона, рвется и хлестко бьет по брустверу. Обрывок мгновенно ушмыгивает в туннель.
– Еще один!.. – И Шкрябун истерически матерится.
Я перематываю ленту вперед – в следующий час не происходит ничего интересного, а на свою торчащую из окопчика обалдевшую физиономию мне смотреть тем более не хочется. Я и сейчас могу посмотреться в зеркало – разница невелика.
Вот в ложбинке стоят сразу два неказистых механизма на колесном ходу а-ля старинный луноход. Это наши – проверенная, еще чернобыльских времен техника. Они на два порядка глупее «Кэгонов» и на три порядка безобразнее, зато несколько надежнее, а главное, в отличие от импортной техники это легко возобновляемый ресурс. Надо думать, Максютов жалеет, что не сразу начал с них.
Оба гибнут – на тридцать седьмой и десятой минуте соответственно. В первом случае в видеозаписи удается зафиксировать смазанный кадр гибели робота, во втором связь с ним попросту обрывается. Есть новые данные об изменении геометрии ходов: один робот обнаружил в левом коридоре сразу после первой развилки еще одну; второй все десять минут своего функционирования в объекте двигался по прямому туннелю, не встретив никаких развилок вообще. Ничего не ясно, кроме одного: об идее картографирования ходов надо забыть, и чем скорее, тем лучше.
– А вы заметили: среди ответвлений нет ни одного, ведущего вертикально вверх? – не то вопрос, не то утверждение Топорищева.
– Ну и что? – нервно реагирует Шкрябун. Его колотит. На его месте я бы постарался лучше следить за собой.
Топорищев закуривает очередную папиросу и не отвечает.
Готовится последний за истекший день робот, шестой. Он проживет внутри Монстра долго, больше часа, обследует два пустых тупиковых коридора и окончит свое существование в точности так же, как остальные. Я не стану еще раз смотреть, как он медленно ползет по кишкам чудовища, – ничего такого, что стоило бы изучить подробно, в той записи нет. Вместо этого я кручу сцену подготовки робота, которую небрежно пролистнул при первом просмотре – и зря.
Робот развернут так, что в кадр попал лишь краешек Монстра, остальное пространство занимает лужок, и вот по этому-то лужку со стороны бетонки, где замер пыльный автобус, к нам приближается внушительная процессия людей с чемоданами. Кто разрешил? Почему?
Сопровождающий – Коля Штукин – со всех ног бежит докладывать Максютову. Так, ясно… Началось. Покинув окопчик, Максютов идет навстречу. Генерал-майор Родзянко тоже тут как тут.
Впереди процессии на манер форштевня движется невзрачный человечек с брюшком навыкате. На голове человечка сидит шапочка а-ля академик Павлов, пиджачишко расстегнут, галстука нет, брюки мятые, шнурки на ботинках – развязаны. Ну, ясно. Знаю я это академическое кокетство.
Слышу свой кислый вопрос:
– И это все нам?
– Здесь три-четыре деятеля, Алексей Сергеевич, – неприятно смеется невыспавшийся Коля. – Остальные – пешки. Подай, принеси, проведи измерение, настрочи отчет… Вон тот впереди – академик Фогель. Остальная шобла при нем.
– Фогель, Фогель…
– Иосиф Израэлевич.
– Тьфу ты, я не о том! Тоже математик?
– Биолог. В авторитете. Говорят, светлая голова.
– Уже лучше. Наш?
Ненужный вопрос. Финансирование исследований пока идет через Нацбез, а кто платит за музыку, тот и выбирает музыкантов. Времена бескорыстных и беспристрастных ученых прошли и больше не вернутся. И я быстро поправляюсь:
– Они с Топорищевым что, друзья?
Коля фыркает.
– Побойтесь бога, Алексей Сергеевич. У Топорищева – и друзья? Они просто терпят друг друга.
Ладно и так. По идее, так даже лучше – может быть, не сразу сговорятся против нас ученые мужи, коли наши дела пойдут в направлении, не ими, мужами, предусмотренном…
– Кстати, наши Невтоны из Академии Фогеля тоже не особо жалуют, – интимно сообщает Коля.
– Та еще язва? – догадываюсь я.
– Она самая. Прободная. Двенадцативерстной кишки.
– Какой-какой кишки?
– Двенадцативерстной. – Коля хихикает.
Топорищев уже просмотрел эту запись. Просмотрит и Фогель. Мы с Колей просто вовремя не сообразили, что наш треп записывается на пленку.
Наплевать. Но вздрючки от Максютова нам не миновать, особенно мне – за то, что не одернул невоспитанного молокососа.
В запись прорывается посторонний голос – оператор проверяет микрофоны робота, среди коих имеется и остронаправленный. Один румяный из группы новоприбывших интересуется жилищными условиями и ссылается на радикулит, не позволяющий ему, румяному, спать абы где. Радикулит, ясное дело, надо беречь, и румяному что-то обещают.
– Будущий филиал института внеземных культур, – ерничает Коля, и мне приходится напрячь чип, чтобы уточнить цитатную основу его ехидства, – сознаваться в собственном невежестве непедагогично.
– Угу.
– Это еще что, – вздохнув, сообщает Коля. – Сейчас опять поеду. Советник по национальной безопасности вот-вот прилетит… министр по чрезвычайным ситуациям тоже интересуется посмотреть. И куча шишкастых с ними.
Слышу свой сдавленный стон. Коля деликатно скрывает смешок – он набивался именно на такую мою реакцию.
Ладно, пусть получит свое маленькое удовольствие.
Я прокручиваю запись до момента гибели робота. Вот он движется по туннелю как ни в чем не бывало. И в следующую секунду – проваливается, словно в трясинное «окно» на болоте, почти со скоростью свободного падения. Место его гибели не какое-нибудь новое, тут уже дважды побывали наши механизмы, и ничего с ними не случалось. По крайней мере на этом месте.
Начинается обмен мнениями. Все раздражены и сварливы. Попытки просвечивания объекта с целью выявить его внутреннюю структуру не удались; один из роботов погиб, так и не успев провести спектр-анализ вещества стенки туннеля в пламени вольтовой дуги. По распространению сейсмоволн в грунте уточнена глубина погружения объекта в земной шар – около тридцати метров, а куда делись «отвалы» – полностью неясно: не то сожраны Монстром, не то телепортированы черт знает куда, но заведомо не вдавлены – не тот грунт, да и нет у объекта такой массы. Максютов слушает перебранку и пока не вмешивается, его слово будет последним. Я наперед знаю, что меня не спросят, мое мнение здесь никому не интересно, а все, что я должен делать, находясь тут, – фиксировать. Запоминать. Мотать на ус.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});