Читаем без скачивания Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

– Ну, буквально с год назад, после того как излечил одного работника господина Хиамского, – подытожил Генри.

– Хороший парень оказался! – настойчиво закивал Ярвен.

– Вы знакомы всего лишь год?.. – неверяще улыбнулся Горрон.

– Да, но юноша стал мне ближе всех.

– Невероятно.

– Столь же невероятно, как и то, что Филипп за полгода якобы привязался к моему Юлиану, – Мариэльд впервые за весь разговор вмешалась и изящно вздернула бровь.

Амелотта язвительно фыркнула, поддакнув подруге. Горрон же качнул головой и сказал:

– Там другое! У Филиппа некогда был родной сын, Теодд, которого ему так остро напомнил Уильям и внешностью, и характером.

– Безумец… – растянула губы в мерзкой ухмылке Амелотта. – Так опозорить свой род, который славился взвешенными решениями и умением держать все под контролем.

– Филипп ответил зову сердца.

– Я тебя умоляю, Горрон! – Амелотта расхохоталась и небрежно махнула рукой. – Белый Ворон растерял всякое самообладание и ум, он помешался в край. Летэ рассказывал, что он три раза просил выписать разрешение, чтобы найти того мага с Юга. А я ведь говорила! Я говорила о ростках безумия в его недостойной душе, еще в… в каком же… Да, в 1750 году! Ты помнишь, Горрон?

– Он тогда вернулся хоронить семью.

– Семья – это совет! И никак иначе! А все прочие, смертные, – это пыль под нашими туфлями, это гниль, это прах, для которого мы боги. И обкатываться в пыли, уподобляясь смертному скоту, – это называется семьей? Не просто так над Филиппом теперь смеются все старейшины!

– Я бы на твоем месте был осторожнее в высказываниях, – ответил с лукавой улыбкой Горрон. – Все старейшины с Дальнего Севера поддерживают Филиппа, а злое слово – это обоюдоострое лезвие.

– Кто «все»? – фыркнула Амелотта и поправила пышные кружева на рукавах. – Его поддерживают лишь Барден, ты да приемная дочь, которая стала дырой в кошельке из-за Офурта. Между прочим, я говорила, что она не справится. Марко, Синистари и Асканели не желают с ним более общаться… Старикам Винефреду и Сигберту из Стоохса глубоко плевать на Белого Ворона – они не замечают его.

– Затворники Винефред и Сигберт и тебя не замечают, Амелотта, – парировал Горрон. – Значит ли это, что ты не имеешь никакого ума и самообладания?

Амелотта дернулась в кресле и неосознанно оскалилась, обнажив миру острые клыки со следами крови, зловеще блеснувшие в свете пламени.

– Барден Тихий покинул его, – произнесла мягко Мари, однако в ее голосе прозвучала мастерски спрятанная издевка.

– Почему? – Амелотта отвлеклась от яростного лицезрения улыбающегося Горрона и повернулась к подруге.

– Сказал, что Филипп стал безумен.

– На мои мысленные призывы Барден не отвечает, – Горрон нахмурился. Он безрезультатно пытался достучаться до него на протяжении полугода, чтобы узнать о причинах присоединения Солрага к Глеофу, но тот оставался нем и словно специально игнорировал обращения. – Что произошло?

– Меньше нужно бродить вокруг моего особняка. Тогда бы ты все знал… – склонила голову набок Мариэльд и благожелательно улыбнулась. – Барден не уточнял, однако после присоединения Солрага к Глеофской империи он вернулся в Филонеллон и впал в долгий сон, до самого праздника Сирриара. Это с ним впервые.

Горрон смолчал.

– Так ты был в Ноэле, Горрон? – вскинула редкие брови Амелотта.

– Да, был. Хотел пообщаться с молодым Юлианом.

– Зачем тогда занимал время Мари глупыми вопросами? Зачем притворялся, что не был там? Тебя коснулось безумие Белого Ворона? Горрон, будь умнее, оставь этого одержимого вояку, пока и ты не потерял лицо среди нас. Даже Теорат Черный, наш спокойный и всеприемлющий Теорат, стал морщиться при его упоминании.

Горрон де Донталь снова смолчал, ничего не ответив. Он до недавних событий тоже считал, что Филиппа поразила душевная болезнь одиночества. Но то, что он выведал в Ноэле, поменяло его убеждения: Мариэльд действительно была нечиста на руку и что-то задумала. И пока бывший герцог не мог ей ничего предъявить… Зато из-за зыбких и шатких доказательств, подобно своему родственнику, имел все шансы прослыть безумцем.

Мариэльд была окружена преданными сторонниками, и, самое главное, ей безоговорочно верил сам Летэ фон де Форанцисс.

Попрощавшись со всеми, Горрон покинул Малый зал. А за ним вышел и обрадованный Генри, который после обряда передачи дара хотел лишь одного – спать, но из приличия боялся уйти первым.

– Ох уж этот Элрон Солнечный, – цокнула деловито языком Амелотта. – Не удивлюсь, если эти двое: и Филипп, и Горрон – еще до праздника Сирриара передадут дар, чтобы посмертно смыть с себя клеймо отщепенцев. Моя дорогая, ты пойдешь со мной?

– Я пока посижу. Ступай.

– Доброй ночи, Мари.

Амелотта де Моренн, облаченная в черные узкие одежды, разбавленные белоснежным сентопийским кружевом, которое делало злое, морщинистое лицо еще морщинистее и злее, прошелестела подолом мимо банкира, будто не замечая его. Она исчезла в темноте коридора. Наконец все вокруг стихло. Ярвен Хиамский сидел и настороженно смотрел на Мариэльд.

– Сир’ес… Я хотел поговорить, пока никого нет, – в конце концов боязливо произнес трехсотлетний вампир.

– Говори! – Мариэльд вслушивалась в звуки извне, но этаж полностью опустел.

– Спасибо, что выручили… Правда, я вам очень благодарен. Однако вы говорили, что после суда я получу вторую часть. Я хотел бы уточнить…

– Ты получишь ее. Как только сделаешь все, что должно.

– Что еще я должен сделать? – шепотом спросил Ярвен, вздрогнув. – По вашему требованию я заставил Лагота взять у себя займ и подписать бумагу. И передал дар мальчишке, на которого вы указали…

– Помолчи! Немедленно отвези Генри в Глеофию. Там тебя найдет посланец моего доброго друга и вручит Генри подарок.

– Как он меня найдет?

– Найдет… Пусть Генри наденет браслет и никогда не снимает. По прошествии пяти лет, если соблюдешь все условия, получишь вторую часть.

– Пяти лет?.. – Ярвен боялся перечить, но это было немного не то, о чем он изначально договаривался.

– Да. Получишь из Цветочного банкирского дома тройную сумму золотом – пятьдесят тысяч золотых сеттов…

Глаза Ярвена алчно засияли. Он закивал слишком энергично для такого крепкого телосложения.

* * *

Спустя две недели, Брасо-Дэнто

Филипп постучал пальцами по подоконнику, разглядывая сквозь полуциркульное окно Брасо-Дэнто – город, которому он отдал всю свою долгую жизнь. За окном стояла лютая зима. По улицам с заунывным и дурным воем гнал поземку ветер. Уже с неделю сыпал снег, и город напоминал большой обледенелый сугроб, по которому бродил замотанный в многослойное тряпье люд. Хлопающие порывы ветра стелились по мощеным дорогам и сбивали с ног.

В замке было очень холодно, холоднее, чем в склепе, и даже вампиры ходили в шерстяных плащах, под которые натягивали всю имеющуюся у них одежду. Смертников, прибывших в подземелья из городской тюрьмы, старались выпивать быстро, в тот же день, иначе был риск наутро обнаружить несчастных уже закоченевшими, со льдом в жилах.

Со вздохом Филипп покинул спальню, чтобы спуститься в кабинет, где пропадал целыми днями. Выдыхая пар изо рта, он прошел пустующую спальню Йевы, затем гостевые покои, где когда-то жил Уильям, и резко остановился. Не в силах бороться с собой, граф смерил тяжелым, больным взглядом следующие две комнаты, наглухо запертые уже четыре века… Время от времени, когда он покидал замок, управитель заходил в них для уборки, чтобы потом запереть их снова. Связка ключей на поясе призывно звякнула, а рука дрогнула от секундной слабости. Однако, опомнившись, Филипп мотнул головой и пошел прочь как можно быстрее. Работа ждала, и он устремился к ней, как к любимой женщине, желая отвлечься от жутких воспоминаний и ошибок прошлого.

В конце осени он вернулся из самого северного города Солрага, Амма. Там Стоохс, захватив Амм, пытался закрепиться в нем и продвинуться дальше, но был выдавлен конницей солров. Оказавшись без провизии, войскам неприятеля пришлось спешно – не без потерь – отступить к своим границам, и война закончилась. Закончилась до весны, пока оттепель не обнажит укрытые сугробами тропы. Тогда Стоохс вернется мстить за смерть своего самонадеянного военачальника, графа Даббли фон де Ларгоона, которого Филипп прилюдно обезглавил, словно взбесившегося пса. О пощаде жарко молили, бросались в ноги и обещали богатый выкуп. Смели попрекать бесчестием. Но враг не будет уважать, если выказывать слабость и отступать, – это Белый Ворон надежно усвоил за долгие годы.

Зайдя в пустой кабинет, граф опустился в любимое кресло и стал просматривать журналы. Поток корреспонденции во время сезона Граго резко прекращался и возобновлялся лишь по весне, так что это время Филипп всегда проводил