Читаем без скачивания Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс

Левая глазница черная, вся заплыла и залита кровью. Одна сторона лица покрыта потеками запекшейся розоватой крови. Хочется заплакать, но боль и вызванный ею всплеск адреналина останавливают меня. Плакать хочется, потому что я едва узнаю себя. Плакать хочется, потому что я оказался бессилен противостоять решению Саварезе хорошенько мне врезать. Плакать хочется, потому что от брови до волос пролегла страшная рана. Плакать хочется, потому что я не в силах защитить себя, когда пистолетная рукоятка способна запросто раскроить мне череп.

Бережно подношу руку к голове, но зеркальное отражение и заплывший глаз не позволяют правильно рассчитать движения. От напряжения голова идет кругом. Часто и неглубоко дыша, ощупываю рану. Боль нестерпимая, и я падаю в обморок. Придя в себя, переворачиваюсь и уповаю, что через некоторое время в руках у меня достанет силы, чтобы снова встать на ноги. Едва не теряю сознание. С меня хватит. Пускаю холодную воду и осторожно обмываю лицо, не трогая его левой верхней части. Потом наполняю раковину тепловатой водой. Надо очистить рану и обеззаразить ее. Зову синьору Мальдини, прошу дать мне коньяку. Она приносит целую бутылку.

Окунаю голову в воду. Даже не знаю, как я выдержал: боль адская. Вода мутнеет от крови. Я весь подбираюсь, прижимаюсь животом к раковине, рукой вцепляюсь в ее край. Теперь коньяк. Дотягиваюсь до бутылки. Прикидываю, где начало раны на голове, и лью. Секунду не чувствую ничего, а потом валюсь с ног. Такое впечатление, что тело пополам разрубили топором, вошедшим в мою рану, как в простую отметину, сделанную для нанесения основного удара. Ору. Синьора Мальдини рядом со мной стоит на коленях. Опираюсь на ее руку. Постепенно жгучая боль стихает, и мне удается сесть на унитаз. Темные капли коньяка стекают на грудь, на ноги. Заплывший глаз дергается и сжимается глубоко в глазнице. Синьора Мальдини направляется обратно к двери. Интересно, как она объясняет то, что произошло? Старушка не видела, как я вернулся ночью, так что, вероятно, думает, что это случилось вчера. Может, я напился и упал? Или меня ограбили? Не вижу смысла пускаться в объяснения. Что бы она подумала, если бы знала? Лоренцо Саварезе у нее в квартире. В данный момент мне нужны поддержка и сочувствие, а не страх и порицание. Я слабо улыбаюсь. Старушка закрывает дверь, а я начинаю плакать. Сижу, выпрямив спину, на унитазе, упершись руками в стены, чтобы не упасть. Я не знаю, что делать. Я перепуган и хочу, чтобы все кончилось. Просто хочу, чтобы все кончилось.

Медленно одеваюсь, двигаясь с осторожностью, потому что стоит только дернуться, как начинает кружиться голова. Так и кажется, будто у меня в мозгах полно крови и стоит мне шевельнуться, как она заполнит весь череп. Кровь стоит даже в глотке. Глотать трудно. Не знаю почему. Даже когда удается, тут же нападает приступ кашля, который приносит мерзкий привкус тошноты. Это еще хуже крови.

Когда я покидаю свою комнату, синьора Мальдини сидит за круглым столом и курит. Волосы у нее сбиты набекрень, но я вижу, что она встревожена. Синьора поднимает на меня глаза, рассматривает рану, которая уже промыта, очищена от спутанных волос и засохшей крови. Похоже на ожог: бело-розовая плоть сходит на нет вокруг неровного рубца, где кожа еще не срослась. На рубце образуется тонкая пленка коросты. Похоже на результат сильного столкновения на дороге, как если бы я со всей силы треснулся головой о руль машины.

Знаю, что нужно как-то объяснить все синьоре Мальдини. Однако единственное, что она сможет понять с моих слов, — это перечень имен: судья, его жена, убийцы, родственники убийц — в сопровождении языка жестов с идиотским описанием нападения. Я знаю, что я хочу сказать: если я не уйду, меня убьют.

Сажусь напротив старушки, беру сигарету. Первую за последние десять лет. Закуриваю, делаю затяжку. Меня тошнит, голова идет кругом, однако в то же время мне становится легче, боль притупляется.

Докуриваю сигарету и решаю позвонить Луизе. Алессандро, полагаю я, на работе. Никто не отвечает. Снова сажусь. Нервно барабаню зажигалкой синьоры Мальдини по столу. Мне нужно выйти на улицу. Нет сил сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Предупреждение мне было дано. Никто и не подумает повторить его ради забавы. В данный момент я в безопасности, как никогда. Смотрю, есть ли у меня монетки, чтобы позвонить Луизе из телефона-автомата.

Оказавшись на залитой солнцем улице Санта-Мария-ла-Нуова, я вдруг понимаю, что у меня нет ни плана, ни цели: знаю только то, что сегодня отбываю восвояси. Быстро поднимаюсь по улице Санта-Чьяра до площади Беллини. Официанты и официантки выносят столики и стулья, сооружают плотные тенты. Хочется остановиться, съесть что-нибудь, но я продолжаю шагать. Направляюсь на Санта-Мария-ди-Константинополи. Надеюсь, что вот-вот объявится Джованна и убедится, что я не в состоянии ей помочь, однако я почти уверен, что она сама получила такое же предупреждение и, следовательно, понимает, что мы разбиты в пух и прах. Я должен уехать, она должна остаться.

Останавливаюсь у телефона, звоню Луизе. По-прежнему никто не отвечает. Начинаю беспокоиться. Где она может быть? Не случилось ли с ней чего? Может, достает обещанные деньги? Теперь это — бессмысленный риск. На билет домой у меня вполне хватит, лишних мне не нужно. С другой стороны, если она достанет денег, то, быть может, сумеет передать их Джованне. Быть может, хватит и на то, чтобы начать новую жизнь. Луиза может даже дать Джованне мой адрес, отправить ее ко мне. Оказывается, меня сильно занимает и тревожит судьба Джованны. Я оставляю ее одну, хотя и обещал помочь. От этой мысли появляется новый приступ тошноты. Пришлось встать и опереться о стену. Оставлять Джованну одну мне не хочется, но меня убьют, если я стану помогать ей. Жить она будет. Есть способы получше, при которых мы оба остаемся в живых. От этого мне становится легче: логика неопровержимая. Снова ищу телефон и звоню Луизе.

Трубку берет Алессандро:

— Pronto.

Я молчу.

Алессандро повторяет:

— Pronto.

В голове у меня стучит.

— Это Джим. Хочу попрощаться с Луизой. — Очень стараюсь говорить уверенно, четко, но дрожь в моем голосе красноречивее произносимых слов.

— Вы сегодня уезжаете? — холодно спрашивает Алессандро.

По-моему, я допустил ошибку. Алессандро не может отказать мне, зато теперь ему известно, что я уезжаю. Чем меньше ему известно, тем лучше. Волнение мое сразу улеглось, когда я услышал, как трубку на том конце провода положили на что-то твердое. А затем я услышал бесцветный голос Луизы:

— Прощай, Джим. Приятно было повидаться. Возвращайся домой целым и невредимым. Не забудь бросить прощальный взгляд на Караваджо, я знаю, как сильно ты его любишь.

Телефон умолк. Мозг мой лихорадочно расшифровывает ее послание. В Неаполе всего два Караваджо: один в Каподимонте, другой в ее личной часовне. «Жди меня там», — говорит Луиза. Она все еще считает, что должна передать мне деньги.

Наверное, я должен перезвонить и сказать ей, что в этом нет нужды? Но это будет означать, что больше мы не увидимся. Прикидываю, чем я рискую. Где был Алессандро, пока мы разговаривали? Ясно, он не собирался позволять нам прощаться наедине, в интимной обстановке. Стоял, должно быть, рядом с женой. Что, по его мнению, мы говорили друг другу? Алессандро слишком сообразителен, чтобы принять за чистую монету слова Луизы о моей любви к Караваджо. Не помню, известно ли ему о часовне. Может ли он выследить нас? Это ничто в сравнении с тем, как лупит пистолетом по башке Лоренцо Саварезе.

Решаю вернуться на квартиру, собрать вещи и дожидаться Луизу у часовни. Не хочу, чтобы она пришла и не застала меня.

А вдруг Луиза наконец решилась уйти от Апессандро и намерена вернуться в Лондон вместе со мной? Я понимаю, что она всего лишь собирается передать мне деньги, но… Чего на свете не бывает? Со вчерашнего дня многое переменилось, а накануне Луиза еще не была вполне уверена в том, чего хочет. Мысли эти придают сил. Сердце бешено бьется. Вернуться мы сможем тем же способом, какой я приберег для Джованны: поездом в Рим, ночным — в Париж, потом в Лондон. Своего рода медовый месяц. Нелепые фантазии! Я громко хохочу, и прохожие недоуменно пялятся на меня, но отворачиваются, едва рассмотрев мое лицо. Я для них человек с раскроенной головой, который заливается безумным смехом. Я сумасшедший.

А я и есть сумасшедший. Луиза ни за что не уйдет от Алессандро. И уж точно не ради меня. Постоянно забываю, что я тут — незваный гость. На протяжении четырех недель их союз казался мне странным: разница в возрасте, в культуре, выражении чувств, в языке — все это порождало ощущение несовместимости между Алессандро и нами. Но вышло так, что я стал для Луизы мимолетным увлечением. Трехнедельная интрижка, лишенная риска ввиду своей обреченности. Луиза не собиралась на некоторое время отрешиться от повседневности: ей нужен был балласт в противовес власти Алессандро, подчинявшему ее своей власти. Мотивы не слишком отличаются от побуждений Джованны — с той лишь разницей, что у Луизы есть возможность самоутвердиться как личности при помощи романа на стороне и ей нет необходимости навсегда убегать из семьи.