Читаем без скачивания Доченька - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мари встала, она была печальна. Жизнь шла своим чередом: Ману уедет в лицей в Тюле, где она живет в пансионе, а ей самой нужно идти на уроки…
— Вот Жильберу точно ничего не грозит, — сердито сказала она.
— Естественно! Он же инвалид.
— Лизон очень повезло!
Адриан посмотрел на супругу с искренним недоумением:
— Ты, наверное, очень расстроилась, раз говоришь такие глупости. «Лизон очень повезло!» Она сказала, что полюбила Жильбера за его душу и для нее ничего не значат его ожоги и слепота. Она очень самоотверженная девочка, с сердцем, полным любви. Поэтому, прошу тебя, относись с уважением к ним обоим!
Мари, краснея от стыда, прошептала:
— Прости меня! Я сама не знаю, что говорю. Эта проклятая война совсем свела меня с ума. Адриан, у меня жуткое предчувствие! Начались военные действия, и я уверена, что ужасы будут твориться и здесь, у нас! Поэтому мне страшно, так страшно!
Мари заплакала. Адриан обнял ее и сказал едва слышно:
— Мне тоже страшно. Но не надо бояться. Мы должны быть сильными, все мы…
Январь 1940 годаМари удивилась, когда мать Мари-де-Гонзаг пригласила ее в свой кабинет. Она с грустью смотрела на пожилую монахиню. Решение, принятое матерью-настоятельницей, для Мари было равноценно чуть ли не предательству. Мать Мари-де-Гонзаг только что сообщила, что воспитанницы приюта больше не будут посещать общественную школу.
— Вы прекрасный преподаватель, Мари, но поймите, идет война, и я думаю, что наши воспитанницы будут в большей безопасности в стенах приюта. К тому же у нас появилось много новеньких, в том числе девочки, чьи отцы ушли на войну. Около двадцати пяти наших девочек посещают вашу школу. Классы перегружены. Мы приняли на работу учительницу, мадемуазель Бабразанж, она приехала из Корреза. У нее прекрасная репутация.
— Я очень привязалась к своим ученицам и буду по ним скучать, — вздохнула Мари. Она даже не пыталась скрыть слезы.
— Не расстраивайтесь так, дорогая! Вы будете приходить к нам в гости. Двери приюта всегда для вас открыты! У нас все вас очень любят, и вы это знаете. Давайте я познакомлю вас с мадемуазель Жанной!
Так Мари познакомилась с новой учительницей приюта. Вскоре женщины подружились. По вечерам, после окончания занятий, они часто беседовали, обмениваясь педагогическим опытом. Требовательная мадемуазель Жанна поставила перед воспитанницами приюта четкую задачу: каждая должна быть безупречной ученицей, чтобы обязательно сдать экзамены и получить свидетельство.
Общение с новой подругой доставляло Мари много радости, и все же ей с тяжелым сердцем, но пришлось смириться с тем, что со своими ученицами-сиротками она теперь виделась очень редко. Раньше девочки сами часто ходили за покупками для приюта, теперь же мать Мари-де-Гонзаг, опасаясь за их безопасность, разрешала покидать пределы старинного аббатства лишь дважды в неделю — в четверг и воскресенье, причем парами и под присмотром добросердечной «мамы Тере».
Маленькие сироты, как и прежде, спокойно жили под крылом у добрых монахинь…
Июнь 1940 годаЛеони сидела в кресле, а Мари с Лизон, придвинув стулья к столу, лущили фасоль прошлогоднего урожая. Поль, месяц назад получивший права, повез Ману в Брив, где в кинотеатре шел американский фильм «Унесенные ветром», который собирал полные залы. Камилла устроилась рядом с сестрой и матерью. Она придумала себе увлекательное занятие: складывала из фасолин цветы и наклеивала их на лист бумаги.
— Давайте включим музыку! — вдруг предложила Лизон, которую угнетала повисшая в комнате тишина.
Леони в своем монашеском одеянии выглядела угрюмой. Нанетт время от времени опускала вязание на колени и поглядывала на гостью. Пожилая женщина спрашивала себя, что заставляет сестру Бландин так часто посещать дом доктора Меснье. Не укладывалось у нее в голове и то, что мать Мари-де-Гонзаг приняла в приют женщину, которая, никого не стесняясь, жила с мужчиной вне священных уз брака. Женщину такую необычную, странную…
Лизон включила радио, раздался треск. Потом весело заиграла скрипка.
— Получилось! Надеюсь, вам понравится.
И девушка, вздыхая, вернулась к работе. Мари ногой отбивала ритм, Нанетт снова увлеклась вязанием. Потом приемник опять затрещал, и из него полились первые аккорды песни. Женщины невольно прислушались.
«Ах, я так его любила! Нам лето голову вскружило…»
Леони вскрикнула. Голос певицы, слегка гнусавый, между тем выводил:
«Ах, я так его любила! Мой единственный, мой милый…»
Мари мечтательно улыбалась, вспоминая страстные поцелуи Адриана на заре их супружеской жизни. Резкий звук вернул ее с небес на землю: Леони вскочила и, заливаясь слезами, выбежала из комнаты. Лизон пробормотала, смутившись:
— Наверное, Леони поднялась ко мне в комнату. Мама, что с ней такое?
— Не знаю, — ответила Мари, хотя на самом деле у нее была догадка на этот счет. — Давай оставим Леони ненадолго одну, а потом я поднимусь и поговорю с ней.
Постучав в дверь, Мари услышала приглушенные рыдания. Ее рука нажала на ручку двери, и та приоткрылась. Монашеское одеяние и покрывало лежали на полу, Леони же сидела на кровати и плакала.
Мари на цыпочках вошла в комнату, и ее сердце сжалось — какая Леони все-таки худенькая!
— Дорогая, что случилось?
— Эта песня, Мари! Господи, эта песня… С ней связано столько воспоминаний! Столько хорошего, которое никогда не вернется! Почему? Ну почему?
Леони всхлипнула. Мари с озабоченным видом покачала головой. Печаль подруги была ей непонятна.
— Будь мужественной, Леони! Если ты намекаешь на Пьера, я не понимаю… Со дня его смерти прошло много лет. Ты теперь сестра Бландин. И мне казалось, в приюте ты обрела душевный покой…
Женщины посмотрели друг на друга. Одна — измученная и вместе с тем трогательная, вторая — прекрасная, как хорошо ухоженный цветок.
— Но я, в отличие от тебя, его не забыла! — воскликнула Леони. — Мне его не хватает, я вовсе не этого хотела, слышишь? Я хотела жить с ним, быть рядом и ночами, чтобы наши тела сливались в одно целое! А теперь я хочу умереть! Не могу больше! Я пыталась смириться, но у меня не получается! И никогда не получится!
— Тише! — испуганно воскликнула Мари. — Тебя могут услышать внизу!
Леони выпрямилась. Взгляд ее блуждал по комнате.
— У тебя есть сигареты? — спросила она. — Мне очень хочется закурить, это успокаивает. В приют я больше не вернусь. Там мне приходится ежесекундно бороться с собой. Я вступлю в Красный Крест, а потом найду способ попасть под пули!
Мари пожала плечами и вышла. В комнате Поля она отыскала пачку сигарет из светлого табака, зажигалку и принесла их Леони:
— Держи! Если это тебе поможет.
Мари присела на край кровати. Леони поблагодарила подругу. Через минуту, глядя, как большие завитки дыма улетают в окно, она сказала со вздохом:
— Мириам помогала мне жить. Когда девочка выздоровела, приехала тетя и забрала ее. Я теряю всех, кого люблю. Это какое-то проклятие. Но Пьер… Я его боготворила, я не могу смириться с его смертью. Каждый июнь я проживаю как в аду. И временами злюсь на тебя за то, что ты так счастлива с Адрианом. Я говорю себе, что все счастье досталось тебе одной.
— Леони! Мне тоже многое пришлось пережить, — возразила Мари. — Я искренне оплакивала Пьера, я часто о нем думаю. Что до Адриана, то я долго не решалась связать с ним свою жизнь. Из-за тебя и воспоминаний о Пьере. То, что ты говоришь, жестоко.
Они не слышали легких шагов на лестнице. Когда до Лизон донеслись крики Леони, она поднялась по лестнице и уже собралась было постучать, но страх и любопытство заставили ее задержаться у двери. Леони говорила довольно громко:
— Может, это и жестоко. Но Пьер был моей любовью, моей единственной любовью! Мы были так счастливы вместе то недолгое время, что было нам отведено! С ним я получила все, чего желала, в нем, как и во мне, страсть пылала, как пожар! Я приняла постриг только потому, что знала: с другим мужчиной мне этого не испытать. Нам с ним было весело, мы танцевали, как сумасшедшие, и он так крепко меня обнимал! Думаю, теперь ты понимаешь, почему эта песня…
Мари хотелось потребовать, чтобы Леони замолчала, крикнуть ей в лицо, что она бесстыдница, что неразумно жить прошлым, которого не вернуть. Но она промолчала, потому что чувствовала: сердце подруги детства переполнено болью. Утешить Леони — вот верное решение…
— Сестричка! Моя Лео! Ты должна все забыть, должна взять себя в руки. Представь, как огорчатся девочки, если ты уйдешь из приюта! Они тебя очень любят, ты им нужна, и как медсестра тоже. Леони, прошу, побереги себя, не делай глупостей! Воспитанницы приюта стали твоей семьей. Я не могу помешать тебе вернуться в мир, но даже если ты перестанешь быть монахиней, прошу, не причиняй себе вреда! Ты так дорога мне…