Читаем без скачивания Братья Ждер - Михаил Садовяну

Савва остался в своем укрытии. Оголив плечо, он погрузил его в ил, чтоб остановить кровь. Четыре дня он провел в болотах, переползая с места на место, питаясь сладкими кореньями рогоза и птичьими яйцами. Хотя плечо было у него изувечено, он смеялся, когда натыкался на гнезда с пестрыми яичками, с которых с криком взлетали чибисы. Так он научился понимать и голос чибисов. С тех страшных дней разорения остался он кривоплечим и кособоким и до сих пор видит страшные сны и ухмыляется, как полоумный. Но про себя Стратоник считает, что он мудрее всех людей. Ибо убогие хлеборобы, хоть и терпели такую беду каждые семь лет, оставались жить в тех же местах и даже не обзавелись оружием. А он, больной и кособокий, ушел куда глаза глядят, на поиски надежных мест. И нашел прибежище в святой обители Нямцу.

Порой ему мерещились душегубы татары. Тогда у него начинались головные боли, тошнота, глаза застилала кровавая мгла. Он валился на землю, словно опрокинутый вихрем, и мычал, разбрызгивая пену сквозь стиснутые зубы. Благочестивый отец Ифрим — врачеватель монастырской больницы — всячески старался облегчить его страдания. Он окунал его головой в воду, бил прутьями по пяткам, окуривал сперва серой, затем иерусалимским ладаном. Потом приходил старый схимник Варлаам и читал над ним молитвы, изгоняя нечистого. Когда он, нахмурившись, в двенадцатый раз топал ногой, бес, не в силах устоять, отступал. Стратоник открывал глаза, с тяжким вздохом озирался и не сразу начинал понимать, где находится.

Но вот уже минуло два года с той поры, как преосвященный Амфилохие взял его к себе в господареву крепость, а припадки больше не повторялись. У отца архимандрита иное средство лечения: вместо того чтобы устрашать и наказывать беса уже после того, как тот проник в грешную плоть, он шепчет таинственные слова, которые останавливают его у дверей кельи Стратоника. Бес может принимать разные обличья — кошки, или летучей мыши, или ночной птицы — и звать Стратоника разными голосами, но монах не откликается: преклоняя колони перед образами, без единого слова, молит поддержки у вседержителя. Безмолвный вопль души звучит в ней, подобно грому, покуда он не почувствует в себе силу, покой и радость. И дабы свершилось в тщедушном его теле это чудо великой милости господней, отец Амфилохие наложил на него строжайшую епитимью — в виде строгого поста, а порой обета молчания и странствования. Молчать он обязан по ночам, в летние месяцы, А ходить архимандрит велит ему то в весенний, то в осенний мясоед. И тогда он обязан бродить без устали, то по Нижней, то по Верхней Молдове, и привал ему дозволено делать всего на одну ночь. Правда, разрешено ему эту ночь проводить под крышей боярского дома, где ждет его добрый отдых. А вот есть досыта ему не позволено даже в дни странствий. По заведенному архимандритом порядку каждые две недели он должен был являться в Сучаву. Вступив в келью со столиком и узкой постелью, он преклоняет колени перед образом спасителя, затем поворачивается к своему старцу и выкладывает все, что увидел и услышал.

Для прочих он остался полоумным монахом. Между тем ум у него просветлел. Правда, это просветление сокрыто от посторонних глаз. Просветлел он настолько, что нарочно говорит нелепости государевым сановникам и даже самому князю. Все, что он видит и слышит, Стратоник хранит только для слуха своего духовного наставника. Нет на свете человека, который бы слушал так внимательно, как Амфилохие Шендря.

Может показаться, что отцу архимандриту просто доставляет удовольствие слушать разные истории. Но ум Стратоника и это превозмог. Он, конечно, прикидывается, что ни о чем не догадывается, ибо так положено. Однако ему ясно, что архимандрит по-своему понимает и толкует услышанное. Он не расспрашивает о каком-нибудь определенном человеке либо происшествии. Он хочет услышать обо всех людях и всех происшествиях. Так что Стратоник делает вид, будто не знает, что нравится владыке Амфилохие и что он хочет услышать.

Вот один из случаев.

Некулай Албу, нямецкий пыркэлаб, отправился со своим сыном Никулэешем на смотрины к его милости Яцко Худичу, самому богатому боярину по всей Верхней Молдове. Он так богат, этот боярин, что потерял счет злотым и самоцветным камням. Двор его стоит недалеко от Сучавы на возвышении в Серетской долине, на краю дубрав. Именитый боярин промышляет прежде всего пчеловодством. На шести полянах вдоль Серета хозяйничают у него шесть малороссийских пасечников. Под страшной клятвой вверил он им тайну ухода за пчелами. И так хорошо они ухаживают за пчелами, что никто не собирает к ильину дню столько бочек меду и кругов натопленного воску, сколько их у боярина Худича. И будто знает он некую траву и научил своих пасечников особому наговору. То маток не убивают, а за три недели до ильина дня перегоняют пчел из полных ульев в пустые. Следуя велению наговора, трудолюбивые насекомые оставляют полные медом ульи и начинают трудиться в новых сотах, берут еще и еще взяток на лугах, как раз когда они в самом цвету.

Мед и воск отправляют во Львов.

У боярина Яцко Худича есть еще в усадьбе обширные скотные дворы. К осени слуги пригоняют из загонов в Нижней Молдове на откорм яловых коров и двенадцатилетних волов. До весны коровы и волы получают вдоволь корма, прибавляют в весе и жиреют. А в апреле месяце из Гданьска приезжают немецкие купцы, покупают скот и гонят его на север. За вола — золотой, за трех коров — два золотых. Скотину пропускают через узкий проход в загоне, служитель считает их, купеческий слуга метит раскаленным клеймом. А его милость Яцко считает на крыльце выручку, проверяя каждый золотой на звон и ощупывая ребро монеты — не подпилена ли она?

Раз человек владеет таким богатством, ему никакой должности не нужно. И Яцко Худич, дожив до седин, упросил князя Штефана дозволить ему и впредь заниматься торговлей. Когда собирается боярская рада, он приезжает в стольный город. Иногда следует за господарем в свите. В казну он вносит подать на содержание ратников Сучавской крепости. Такой подати никто из бояр не платит, зато Худич ведет свои дела спокойнее и безопаснее, чем при любом другом господаре. Даже в Польше не знали таких безопасных дорог, таких низких пошлин для купцов, такого покоя для хозяйствования, как в Молдове в дни княжения Штефана-водэ. Не удивительно, что именно дочь Яцко Худича выбрал для своего сына Никулаэеша гордый сановник пыркэлаб Албу. Правда, до него пытались сватать ее и другие, но без успеха. А его милость Албу надеялся преуспеть — для чего прихватил с собой кое-кого из вельможных бояр Штефана-водэ.

Боярин Яцко встретил их хорошо. Тут же были открыты каморы с припасами. На столе появился новый мед и орехи. Хозяин распорядился принести самое старое вино из глубоких подвалов. Он весело отвечал на шутливые намеки пыркэлаба, уверяя, что внешность Никулэеша ему по душе.

— А насчет девицы, что я могу сказать вашим милостям? — продолжал он. — Одна она у меня, и все, накопленное мной, достанется ей. Только молода еще, и мы пока что не собираемся выдавать ее замуж. В молдавской земле обычай дозволяет выходить замуж и в четырнадцать лет. Но мы с моей боярыней решили держать ее дома до шестнадцати. Мы так сказали и господарю, и уж слова нашего обратно взять не можем. А сверх того, господарь соизволил согласиться быть посаженым отцом на свадьбе нашей дочери, а потому надо подождать, покуда не прибудет в Сучавскую крепость посаженая мать, то есть новая княгиня. Вот тогда сам господарь скажет свое слово относительно жениха. Но до этого пройдет немало времени. Так что прошу вас, гости дорогие, не гневайтесь за такие слова, а примите их как милостивое решение того, кто держит в деснице своей скипетр. Извольте откушать всего, что есть на столе, и поднять со мной не одну чару в честь моего дорогого гостя.

А дорогой гость пыркэлаб Албу не столько обрадовался, сколько опечалился. Однако притворился веселым и заставил себя пить. Выпили и другие вельможи, среди которых находились и двое из самых приближенных к Штефану бояр: Исайя — ворник Нижней Молдовы и — Негрилэ-кравчий.

Случилось так, что в это время на подворье у боярина Яцко находился Стратоник. Казалось, монах не замечал, кто что делает и что говорит. Он был весел, как бельчонок, что сидит на сухой ветке у края дубравы, мигает и верещит на солнце. Отпустив одну из своих блажных шуточек, он смеялся, глядя в сторону, затем робко поворачивал лицо к именитым гостям.

Молдавские бояре любят выпить. И чем больше кубков осушат, тем бывают красноречивее. Одни становятся веселее, на других нападает грусть. Третьи же выказывают такую удаль, какой, по мнению Стратоника, не мог бы похвастаться сам Александр Македонский.

— Выдай свою дочку за сына нашего приятеля, — молвил немного погодя ворник Исайя. — Мы с кравчим Негрилэ дозволяем тебе это и сами же будем посажеными отцами, а наши боярыни — посажеными матерями.