Читаем без скачивания Русская фольклорная демонология - Владимир Рябов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наиболее отличительными признаками кликушества, после появления которых сомневаться в одержимости уже не приходится, считают специфические припадки, накатывающие на человека во время церковной службы, а именно при начале Херувимской песни[2099]. Помимо этого, в храме или дома припадок способны спровоцировать священные предметы (крест, икона, святая вода, Евангелие), приближение священника. Пусковым механизмом служат и запахи, например ладана или табака[2100]. Сидящий в кликуше бес активизируется, когда рядом появляется наславший его колдун (подробнее в разделе «Как уберечься и избавиться от одержимости»). Иногда считается, что припадки имеют календарную приуроченность, случаются в новолуние и полнолуние[2101], кликуши могут особенно «бесноваться» на первой и последней неделе Великого поста[2102], во время Рождества и Пасхи[2103].
Припадки одержимости в Верхокамье в меньшей степени связаны с богослужебным контекстом, хотя и здесь икота может особенно донимать во время молитвы[2104], не давать читать священные тексты[2105] и молиться именно за того человека, который «напустил» икоту[2106]. В этом регионе активность демона часто ограничена бытовой сферой[2107]. Так, приступ может спровоцировать определенная пища (лук[2108], редька[2109], мясо, курица, рыба[2110]), насмешки окружающих, а также упоминание некоторых видов животных и рыб. Важную роль здесь играет щука — согласно верхокамским поверьям, в голове у этой рыбы есть косточки, сложенные в форме креста, из-за чего сидящий в икотнице бес ее не выносит[2111], икотницы часто не употребляют в пищу и даже одно упоминание о щуке может привести к припадку. В одном из верхокамских свидетельств приступ начинается после того, как икотница видит зеленую муху («говёну жужгу»): «тожно зачало отрыгать, а вот говёну жужгу на дороге увижу — тут и умираю, валюсь»[2112].
Что делают одержимые
Как уже упоминалось, самым ярким проявлением одержимости служат специфические припадки. У кликуш они, как правило, случаются в храме во время Херувимской песни, однако могут происходить и дома. В этот момент одержимые падают на пол, начинают метаться и биться, рвать на себе волосы и одежду[2113], их «ломает и корчит»[2114], «корчит, как в приступе падучей болезни [эпилепсии — В. Р.]»[2115], тело сводит судорогой, глаза «закатываются под лоб»[2116], на губах выступает пена. Считается, что во время припадка бес начинает «сильно волноваться», «то опускается вниз, то поднимается вверх, давит грудь, давит горло», так что «у кликуши захватывает дух, мутится в глазах, голова кружится и она с воплями падает на землю»[2117]. Во время припадка кликуши обладают нечеловеческой силой: согласно ряду свидетельств, их с трудом могут удержать несколько взрослых мужчин. По сообщению из Томской губернии, испорченные женщины «приходили в беснование, икали, кричали по-птичьи, лаяли по-собачьи, ругали всякого, кто им встречался, ломали и кусали себе руки, щипали тело»[2118].
Припадок — это не единственное, что может произойти с одержимыми. Еще они (точнее, сидящие в них демоны) издают специфические звуки: «орут»[2119], лают[2120], кукарекают, охают[2121], всхлипывают, хохочут, скрежещут зубами[2122]. На икоту в Верхокамье также указывают приступы навязчивого икания, зевоты[2123], кашля[2124].
Это [кликуша Пелагея — В. Р.] была худая, высокая женщина, со впалой грудью, с землистым цветом лица, с большими тусклыми глазами, с плотно сжатыми губами, на которых никогда не появлялась улыбка; выражение болезненности и тяжелой скорби застыло на ее истощенном лице. Она не пропускала ни одной службы и каждую обедню, во время чтения Евангелия и пения Херувимской, начинала кричать кукушкой, в остальное же время службы она большей частью была в памяти. В большие же праздники и особенно на Страстной неделе припадки были сильные и продолжительные; она кричала даже после службы, подражая всевозможным животным: выла волком, ревела коровой, свистала соловьем, каркала вороном и страшно стонала. «Лихо мне, лихо, — кричала она во время чтения Евангелий, — жжет, жжет! Совсем сгорела! Вот же тебя, вот, не ходи сюда, не мучь меня!» При этом она рвала на себе волосы и старалась изо всех сил биться головой об пол. «Да нет, же, нет! Нельзя мне убить Пелагею, как улетит ее душенька из тела, куда я тогда денусь, куда схоронюсь? Улечу я, добрый молодец, в лес дремучий, сяду на сухую осину и закукую горькой кукушкой»[2125]. Часто во время службы она разражалась ругательствами на священника, и чем набожнее был священник, тем ругательства были ожесточенней. Иногда больная выбегала из церкви, снимала с себя верхнюю одежду, засучивала рукава: «Спи, Пелагея, а я, добрый молодец, Ермолай Иванович, погуляю! Спасибо сваткам[2126], дал мне волюшку погулять по белу свету». И с неприличными прибаутками она плясала вприсядку[2127].
Все вышеперечисленное может осмысляться как проявления демона, сидящего внутри человека. Однако в некоторых случаях нечистый дух заявляет о себе более прямо и непосредственно, обретает собственную речь, говорит устами человека. Речь икоты может отличаться от обычной речи одержимой женщины. Икота говорит на вдохе («в захват»), согласно сообщению из Калужской губернии, бес, сидящий в кликуше, «кричит у ней словно в животе»[2128]. Антрополог О. Б. Христофорова описывает и другие особенности речи икоты: например, ее голос раздается как будто не из гортани, а откуда-то ниже, из грудной клетки («икота из желудка говорит»)[2129], порой звучит резче и громче, чем голос «хозяйки». Приступ «говорения» отнимает у икотницы много сил, требуется пауза, отдых, прежде чем женщина может продолжить прерванный приступом разговор[2130]. Икота использует много междометий, повторы[2131], иногда рифму[2132]. Повторы и рифмы вообще свойственны для речи нечистой силы (лешего, банника, чёрта и др.)[2133].
К нам на поденщину ходила девушка дер[евни] Ямны Акулина; девка здоровая, толстая, удалая работница, и очень веселая. Это было лет шесть тому назад — ее выдали замуж; и вот я слышу, что ее «испортили», то есть она стала кликушей. «Сидит, сидит, — рассказывали про нее родные, — а там как заплачет, как заголосит! Воет, воет, а потом — бряк оземь — найдет на нее, слюна, так и мужики никак не удержат, а она все кричит: “пустите меня, лихо мне!”, а там замяукает по-кошачью, забрешет по-собачью, грудь и живот у ней так и радует [волнуется — В. Р.] знамо как; а кричит у ней словно
