Читаем без скачивания Сказочная древность Эллады - Фаддей Зелинский

Убедившись, что сами боги охраняют Пелея, Акает устыдился своего подозрения и покушения и предоставил ему пустынную, но плодородную область в предгориях Пелиона. Пелей, послав в Эгину, вывел оттуда часть ее жителей и вместе с ними основал здесь город Фтию. И наконец он дождался времени, когда его заветное желание исполнилось; но как, это вы узнаете из дальнейших рассказов.

Глава VII ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА

46. ВЕЛИКОЕ ПРИМИРЕНИЕ

Золотые столы сияют на ясной вершине Олимпа; за ними пируют гости старые и новые, боги и титаны. Между Зевсом и Посидоном сидит Прометей, к первому обращена его речь, но слышит ее также и второй.

— То старое глубинное слово рока, которое мне поведала моя мать Фемида, которого никакие муки не могли исторгнуть из моей груди за весь этот ряд веков — его, мои друзья, я вам теперь добровольно выдам. Я знаю, Зевс, тебя пленила дочь Нерея Фетида не одной только своей красотой: ты усмотрел печать великого будущего на ее сияющем челе. Знаю, Посидон, что и тебя ее чары не раз заставили роптать против всепобеждающей воли твоего брата. Так знайте же оба: прикосновение Фетиды гибельно для вас. Ее рок — родить сына, который будет могущественнее своего отца. Если это будет сын Зевса или Посидона — в его руках засверкает оружие сильнее перуна или трезубца, и Олимп или море познают нового владыку. Нет, Фетида слишком велика — для божьей доли; только смертному она не опасна. Только смертный может желать себе сына превосходнее, чем его отец.

Оба пожали руку Прометею, благодарные за его совет.

— Но где, — спросил Зевс, — тот смертный, которого мы осчастливим рукою Нереиды?

— Поискав — найдем; теперь возможно то, что несколько веков назад было невозможно. Человечество значительно облагородилось с тех пор, как…

— С тех пор как ты ему принес огонь и с ним условия лучшего быта? Да, ты оказался прав: я тогда тебя не понимал, но теперь понимаю. Да, друг, ты имеешь право гордиться своим делом.

В эту минуту что-то нетерпеливо закопошилось и злобно захихикало у ног Зевса. Беседующие увидели какое-то странное существо. Ростом он был с карлика; его голова была заострена кверху и покрыта жидкой растительностью, его серые колючие глаза косили, на всем его лице был отпечаток хитрости и злобы — одним словом, это был Мом, дух хулы и отрицания.

— Никакого права не имеет он гордиться, — сердито вставил он, поднимая на беседующих богов свои колючие глаза, — конечно, с виду человек ничего себе, но зачем не смастерил он ему дверцу в груди, чтобы можно было заглядывать внутрь? Оттого-то вся фальшь пошла, все хитрости, притворства и прочее.

Посидон хотел ударом ноги отбросить непрошеного собеседника, но Зевс за него вступился.

— Оставь, он тоже приносит свою долю пользы. Итак, по-твоему, человек не совершенен; но зато, может быть, зверь совершеннее?

— Ничуть. Взять хотя бы его, — он указал на Посидона, — любимое животное — быка. Какой смысл в том, что рога у него приделаны к самой слабой части тела, к голове, да еще выше глаз, так что он даже не видит, куда бодает? Из плеч должны бы они были вырастать!

— Значит, даже среди зверей совершенства нет. А как же насчет нас? Посмотри, вот там сидит Афродита; какой недостаток найдешь ты у нее?

— Именно в том ее недостаток, что никакого.

Боги засмеялись.

— Тебе, вижу я, трудно угодить, — сказал Зевс.

— Это бы еще ничего. А вот приближается другая: постарайтесь-ка угодить ей!

Действительно, под поверхностью Олимпа послышался глухой шум, сначала тихо и глубоко, затем все громче, все ближе. Что это? Новый гигант приходит смущать покой и веселье богов? Разверзлась поверхность Олимпа широкой пещерой, и в ее глубине, в аметистовом сиянии, появился, лишь грудью выдаваясь из почвы, образ величавой жены. Ее глаза были закрыты; она говорила точно сквозь сон.

— Тяжело мне… Давят… Мое тело болит от их множества, моя душа изранена их преступностью… О Зевс олимпийский, о дева рамнунтская, помогите!

Аметистовое сияние исчезло; исчезло все видение. Умолк веселый шум олимпийской трапезы; шепот пробежал по рядам пирующих: Мать-Земля!

— В первый раз она приходит сюда, — сказал Зевс — Она требует своей доли от победителей, и эта доля — истребление чрезмерно размножившегося и ставшего преступным рода человеческого. Нельзя презреть ее святой воли. Но как ее исполнить? С твоей ли помощью, Посидон, послать новый поток на поверхность земли? Или с твоей, Прометей, испепелить его огнем?

Из-под ног Зевса раздался прежний, режущий голос.

— Все у вас, боги, крутые, стихийные меры: потоп, огонь. К чему это? Да разве есть у человека враг более лютый, чем человек? Взвесьте это и поступите соответственно!

— А что же, по-твоему, нужно, чтобы человек пошел на человека?

— Нужно не одно, а два: герой брани и предмет брани. Нужна сила превыше силы и красота превыше красоты. Из них возникнет брань превыше брани — и облегчится обуза Матери-Земли.

— А как создать и ту и другую?

О первом вы уже совещались: выдайте Фетиду за лучшего в мире витязя — ее намеченный роком сын, долженствующий превзойти своего отца, — это будет сила превыше силы. На второе указала сама Мать-Земля: это дело твое и рамнунтской Девы…

Боги продолжали свое совещание. И когда они кончили его — из праздника великого примирения богов выросли будни великой войны — во исполнение Зевсовой воли для облегчения обузы Матери-Земли.

Вскоре затем поляны фессалийской Фтии озарились несметными огнями: радостные напевы плыли по вечернему воздуху, хороводы вились, неумолчная беседа оживляла ряды мраморных столов. Это царь Пелей праздновал свою свадьбу с дочерью Нерея, Фетидой, венчая, наконец, исполнением свое давнишнее желание. Геракл ли на него указал, обоготворенный его товарищ по походу аргонавтов? Это навеки осталось тайной олимпийской трапезы. Но среди гостей был и он, и прочие небожители. Не было того, кто бы не поздравил жениха с его прекрасной невестой, невесту — с ее могучим женихом. Аполлон ударил в струны своей золотой кифары, чествуя пэаном будущего сына счастливой четы: не будет прекраснее, сильнее, прославленнее его…

Одного он ей не сказал, что сын, благородный Ахилл, падет в цвете лет от его, Аполлона, стрелы. Но и мы пока об этом забудем. Нам много грустного придется пережить вместе с героями нашего нового рассказа; отдохнем же душою на этой радостной свадьбе доблестного аргонавта с прекрасной дочерью морского царя.

Незримо для смертных, на выступе скалы, что над аттическим Рамнунтом, сидит суровая Дева, неумолимая Немезида; ее сопрестольница — Правда, ее прислужницы — Эринии. Она видит все людские дела и карает тех, кто в своей гордыне возносится над долей человека.

Однажды Зевс, покинув Олимп, странником прибрел к ее горной обители. Они долго совещались; долго сопротивлялась Дева, гнушаясь службы, которой он от нее требовал во исполнение святой воли Матери-Земли. Наконец, она склонила голову; вмиг белоснежные перья одели ее девичий стан, руки выросли в крылья — она вспорхнула и взвилась в небеса. Зевс последовал ее примеру; белыми лебедями они улетели — никто не знал, куда.

Пришло время — и в женской хороме дворца спартанского царя Тиндара свершилось чудо. Белая лебедь влетела в открытое окно и тихо опустила большое яйцо на колени сидящей тут же царицы Леды. Честно исполнила царица то, чего от нее требовали, берегла и холила чудесное яйцо — и когда исполнились дни, из него вылупился младенец, девочка — Елена. Ее многие считали, как то и было понятно, дочерью Тиндара и Леды и сестрою их старшей, Клитемнестры; более догадливые звали ее про себя дочерью Зевса и Леды; но лишь пророки, проникшие в сокровенные тайны богов, знали, что, собственно, она была дочерью Зевса и Немезиды.

47. СПАРТАНСКАЯ СВАДЬБА

Дом Тиндара полон гостей со всех концов Эллады: теперь впервые имя Спарты, его скромной столицы на берегу зеленого Еврота в юго-восточном Пелопоннесе, прогремело повсюду. Этой славой она была обязана не подвигам своего царя, а красоте своей царевны, Елены. Она знает об этом; отец и мать в подчинении у нее; ее мужем будет тот, кого выберет она сама. Да, но все-таки кто же? Женихов сошлось много, свыше тридцати. Отметим некоторых из них, отчасти знакомых нам, отчасти таких, с которыми стоит познакомиться. Мы узнаем Диомеда, Тидеева сына, славного Эпигона; другого Эпигона, Ферсанда, сына Полиника; афинянина Менесфея, занявшего Фесеев престол; Филоктета, сына Пеанта, оказавшего Гераклу предсмертную услугу, обоих Теламонидов, Аянта и Тевкра. Из новых остановят на себе наши взоры умный царь острова Итаки, Одиссей; сын Нестора пилосского Антилох; другой Аянт, сын Оилея из соседней с Парнассом Локриды; фессалиец Протесилай, не подозревавший, что он заплатит своей жизнью за это сватовство; Менелай, сын Атрея (старший Атрид, Агамемнон, тоже здесь, но не в числе женихов, а как муж старшей сестры невесты, Клитемнестры); наконец, Патрокл, близкий друг отсутствующего Ахилла.