Читаем без скачивания Запретный город - Кристиан Жак

— Слушай, ты и в самом деле обалденная… Я хочу сказать, красивая очень… А почему ты не замужем?

— Потому что люблю жить сама по себе. Как и ты.

— Так болтают небось. Языкастые. Селение же.

— Так и не так. Отец мой — резчик по камню левой артели. Он овдовел совсем молодым. И я росла то у одних, то у других, пока он, три года тому, не умер. Я решила, что останусь здесь, в селе. Стану жрицей Хатхор. Ведь она — богиня любви.

— У тебя много любовников, что ли?

— Твое-то какое дело?

— И то правда. Ерунда все это! Но теперь у тебя останется только один. Я.

— Не тешь себя понапрасну, Панеб. Я — женщина свободная и никакому мужчине подчиняться не стану. Я, может, с тобой вообще больше никогда не лягу.

— Сдурела!

Он попытался было прижаться к ней. Но Бирюза увернулась.

— Отстань от меня! — велела она.

— Я же силой тебя возьму!

— И еще до захода солнца из селения вылетишь. И в узилище на немалый срок угодишь. Уходи, Панеб.

Не зная, что и думать, помявшись, молодой исполин послушался. Поди пойми да разбери этих женщин. Понавыдумывают! Бирюзу он, выходит, потерял. Что ж, найдутся другие, А пока… огонь уже поутих, и, значит, можно какое-то время об этом не беспокоиться. Значит, пора вспомнить про дом.

Как и все прочие жилища в Месте Истины, дом Панеба по всем документам числился за визирем, от имени которого распределяли жилье. Домишко скромный, 50 м на всё про всё: считалось, что холостяку больше и незачем. Супружеским парам полагалось 80 м2, ну, это в среднем, а если у четы рождались дети то и все 120. Фасады, выходящие на главную дорогу, жались друг к другу: оставленные между ними просветы казались очень узкими. Посреди фасада — ширина каждого была не меньше трех и не более семи метров — была пробита небольшая дверь, которую с мостовой соединял один лестничный пролет.

Строение опиралось на сложенный из камней цоколь, высотой в метр, а поверх каменной кладки шла кладка из грубых кирпичей — стены, обмазанные штукатуркой и несколькими слоями известки. Собственно, дому Панеба недоставало отделки, да и был он далеко не так прочен, как самые старые здешние постройки, возведенные прямо на скале.

Нефер другу не помогал, потому что тот хотел все сделать сам. Но все же иногда ему удавалось дать хороший совет, чтобы предотвратить грубые просчеты, которые могли бы оказаться роковыми. И Панеб в одиночку надрывался с очень толстыми внешними стенами и отделял комнаты друг от друга стенками потоньше, выкладывая их из кирпичей, которые он скреплял простым раствором на глине. На этих перегородках держались потолки и терраса. Сруб был сложен из пальмовых стволов: бревна, подогнанные друг к другу и скрепленные между собой, должны были образовывать прямоугольник. Правильно выложить деревянный каркас — задачка не из простых, но Панеб справился: помогли сила и советы Нефера.

С окнами тоже надо было что-то делать — от них зависел воздухообмен, то есть надо было, чтобы зимой из дома не уходило тепло, а летом не было слишком жарко. Сначала ничего не получалось, и Панебу пришлось перебрать добрую долю грубой кладки и сделать внешние стены еще толще. Но потом отделка пошла как по маслу.

Как почти все прочие местные жители, Панеб располагал в своем трехъярусном доме тремя основными комнатами, кухней, парой погребов, кладовой и террасой. Но внутри жилища было пусто и голо, никакого убранства не наблюдалось. Из мебели — одна простая циновка. Очень недоставало украшений, которые радовали бы глаз и создавали уют. Словом, обитель оставалась без души.

У Панеба мысли и задумки насчет улучшения жилища исчислялись тысячами, но ему никак не удавалось воплотить хотя бы некоторые замыслы, тем более что он был согласен только на полное совершенство, и никак иначе. Пока что он довольствовался цветами, которые ежедневно разносили жрицы Хатхор и которые Ясна должна была распределять между жителями селения, чтобы те, почитая богиню, возлагали их на домашние жертвенники.

Самое время научиться каким-нибудь новым приемам и навыкам, применяя которые Панеб как следует украсит свой дом, чтобы он стал самым нарядным в Месте Истины.

К нему направлялся какой-то человек.

Он был чуть пониже Панеба, но в плечах едва ли уже, да и грудная клетка бугрилась впечатляющими мышцами. А поступь какая тяжелая: он вдавливал ступни в землю с такой силой и немалым шумом, что можно было подумать, будто ему просто тяжело перемещать такую огромную кучу мышц.

— Уж не меня ли ты ищешь?

— Ты будешь Панеб Жар?

— А тебя как зовут?

— Нахт Богатырь, я — резчик камня.

— Ну и прозвище… Обалдеть. За какие такие подвиги тебя так окрестили?

— Если ты сегодня начнешь ворочать камни и будешь поднимать их хоть сто лет подряд, не останавливаясь, ты все равно меня в этом деле не переплюнешь. Потому так и окрестили.

— Да не пойду я в каменотесы. Я хочу стать рисовальщиком.

— Братство числит в своих рядах изрядного художника и троих искушенных рисовальщиков. Тех самых, кстати, что украшали обитель вечности Рамсеса Великого, а потом гробницы членов царской семьи и знати. А на что годен и на что нужен праздный гуляка вроде тебя?

— Я посвящен точно так же, как и они, и я принадлежу тому же братству.

— Ну да, мы тебя приняли. Но надолго ли ты у нас задержишься?

— Задержусь настолько, насколько захочу.

— Думаешь, ты сам хозяин своей судьбы?

— Гляди, вот мы идем по дороге. И на этой нашей дороге попадаются ворота. Одни на них только глазеют, другие стучатся. А я… я любую дверь вышибаю.

— Пока ты должен меня слушаться.

— И что ты мне прикажешь, Нахт?

— В моем доме стена есть, починить бы ее. А самому уродоваться не хочется. У тебя уже есть опыт, так ты ею и займешься.

— Так ведь дом-то твой. Не мой. Твои трудности — сам и расхлебывай.

— Тебя сюда взяли служить, парнишка.

— Служить делу — согласен. Но не тем, кто норовит на чужом горбу кататься. Как ты.

— Ты, мальчик, очень уж нахальный. Хороший урок наставит тебя на путь истинный.

Противник вполне мог попытаться исполнить обещанное, но Панеба это не напугало: он был уверен, что окажется проворнее и когда потребуется уйти от удара, и в нападении.

— Поберегся бы, Нахт. Гляди, в лоб получишь. Зачем это тебе?

— Иди сюда, хвастун, ну-ка…

— Еще раз говорю: подумай. На твоем месте я бы домой пошел, с женой ругаться, если уж приспичило пособачиться. А если ты заявишься к ней в ранах и шрамах, так она же тебя бросит.

Терпение у Нахта Богатыря иссякло, и он нацелил свой кулак в живот Панеба. Но тот успел отскочить и достал противника слева, угодив тому в ребро и заставив вскрикнуть от боли.