Читаем без скачивания История России с древнейших времен. Том 29. Продолжение царствования императрицы Екатерины II Алексеевны. События внутренней и внешней политики 1768–1774 гг. - Сергей Соловьев

«С прискорбием увидели мы посему, что в прошлом июле месяце начались в Силезии, Богемии и Саксонии действительные неприятельства. Нельзя не отдать королю прусскому справедливости, что он пред поднятием оружия истощал втуне все средства умеренности и миролюбия, и что не он, а хищность и упрямство венского двора причинствовали войну. Правда, министр австрийский князь Кауниц, коего честолюбие есть всему злу виною, старался дать вещам другой вид, воспользовавшись хитро человеколюбивыми расположениями императрицы-королевы и склоня ее открыть под звуком оружия новую негоциацию с предвзятым намерением тщетность и неудачу ее поставить на счет его прусского величества; но сия интрига его, сколь она, впрочем, ни тонка, нашлась, однако ж, недостаточною к преобразованию вещей и к поселению в беспристрастной публике других мыслей о истинном виновнике народных бедствий, потому что учиненные чрез г. Тугута предложения признаны оною весьма неспособными изъять из среды камней преткновения, или заключая в себе пустой только блеск, или же мало разнствуя от того пункта, на котором прежде разорвалась негоциация графа Кобенцеля. Таким образом, не удивительно, что король прусский не дал себя уловить мнимою бескорыстливостью австрийского долга в уничтожении его конвенции с курфирстом пфальцским, следовательно же, и в испражнении им захваченной части баварских земель, когда ценою его уступки поставлено было, с другой стороны, жертвование неоспоримой бранденбургского дома собственности в Франконии, о которой прежде случая ваканции всеми принцами того домa заключен был полюбовный фамильный пакт и которая вследствие того от нас самих его прусскому величеству в союзном нашем трактате неоднократно уже гарантирована была, тем более что представлением свободы отыскивать после каждому судом свои правости по баварскому наследству обнажил венский двор в то же время коварный умысел явиться вновь при первом удобном случае с своими недельными притязаниями и одержать тогда в суде, где бы император сам был и истец и судья, все то, за что ныне должно ему понесть жестокую и опасную войну».

«Сею картиною хотели мы вам показать, что дело короля прусского почитаем правым, ибо войну начал он единственно в охранение германской конституции, а как тут с интересами его величества встречается и собственный империи нашей выше сего образованный (означенный) интерес, то по сим двум началам, по рекламации нашего покровительства и защиты от обиженных княжеских домов и по уважениям счастливо пребывающей между нами и его прусским величеством союзнической дружбы, которую он нам с своей стороны деятельно уже доказал, не можем и не хотим мы обойтиться без подания и ему действительной от нас помощи в таком случае, где вся ненависть кровопролития не на него, а на венский двор упадать долженствует, дабы общими силами скорее принудить сей гордостью и честолюбием надменный двор к возвращению похищенной им части баварских земель законному наследнику и к справедливому в прочем удовлетворению за насильственный его поступок, коим общий мир толь нагло потрясен и нарушен. Одновременно с сею резолюциею не оставили мы помыслить как о способах предварить оную в исполнении чрез отвращение самой побудительной причины, так и о мерах прямого исполнения ее тогда, когда б уже те способы не произвели желаемого плода. В первом виде препоручили мы нашему министру кн. Голицыну учинить в Вене дружеское, но тем не меньше сильное на письме представление. Приглашая императрицу-королеву внять гласу собственного ее человеколюбия и прекратить неправедную войну, не скрыли мы тут от проницания ее, что инако не можем остаться равнодушными зрителями оной по тем самым политическим правилам, которые пред сим употребил венский двор противу нас в течение нашей войны с Портою Оттоманскою; а дабы такому представлению придать более лица и доказать австрийскому дому, что мнение наше о его неправности есть мнение общее, признали мы за нужно отозваться ко дворам версальскому, лондонскому, датскому и шведскому, также и к имперскому в Регенсбурге сейму с требованием, дабы оные учинили и с своей стороны таковые же внушения и представления, и особливо Франция в качестве ручательницы вестфальских трактатов, следовательно же, и баварского наследства в пользу пфальцской линии».

«Если Франция и не согласится на сообразование отзывов своих нашему представлению, так по крайней мере оказанною ей от нас откровенностью будет она обязана изъявить во оборот нам и всей публике истинные свои о войне мнения, коих познание, с другой стороны, нужно для развязания рук королю аглинскому в рассуждении германских его областей, ибо, доколе она не отречется формальным образом от употребления в пользу австрийского дома гарантии своей, до тех пор нельзя королю-курфирсту взять деятельную сторону дворов берлинского и дрезденского, дабы инако не вовлечь неприятеля в те области. В равном сему положении находится много других княжеских домов, кои с нетерпеливостью ожидают решения Франции, чтоб дать свободное течение своим склонностям противу австрийского насильства. Мы будем, таким образом, иметь пред всею Германиею честь сей нужной развязки, а может быть, и соединения по ней в одну систему разных принцев, из чего далее может для России произрасти давно желаемое преимущество – учиниться ей на будущее время ручательницею германской конституции – качество, которому Франция обязана своею превосходною в делах инфлюенциею».

В Петербурге не имели большой надежды, чтоб русская декларация принята была в Вене с должным вниманием, и потому готовились к войне. Отношения к Турции без войны задерживали значительную часть войск, и потому хотели избрать такой план, по которому действующие в разных сторонах армии и корпуса могли служить друг другу взаимным подкреплением и обеспечивать свободу сообщения как между собою, так и с Россиею. Для этого велено было образовать в окрестностях Полонного значительный корпус войск, а на зиму расположить войско близ Люблина, к стороне Галиции. Первый корпус назначался в помощь прусскому королю, а другой – для заготовления магазинов. Но так как венский двор предложил версальскому и петербургскому двору быть посредниками, что и было принято, то Репнин отправлялся к прусскому королю в двойном качестве: негоциатора и военачальника. Он должен был ехать в главную квартиру Фридриха II и вручить ему собственноручное письмо Екатерины, причем сделать на словах сильнейшие уверения в ее дружбе и желании доказать ему эту дружбу на деле, даже не в силу обязательств союзных, но в соответствии той верности, с какою он принимал до сих пор к сердцу русские дела и интересы. Репнин должен был объявить королю, что императрица, приняв австрийское приглашение к посредничеству, легко усматривает, что вся цель Кауница состоит в отвлечении общего внимания от первого вопроса, который произвел войну, в приведении дел в большую неясность, в приобретении для двора своего в публике характера умеренности и в обращении всей ненависти за кровопролитие на одного короля прусского. Следовательно, честь, слава и достоинство этого государя требуют от него обнажать снова перед светом это острое намерение князя Кауница и сохранить за собою до конца во всей чистоте характер оберегателя и мстителя германской конституции и поручаемых прав своих сочленов, держась твердо за первый (баварский) вопрос, избегая возбуждать и малейшее подозрение, будто в настоящей войне баварское наследство служит только предлогом, а в основании лежит всегдашнее соперничество Пруссии с австрийским домом. Репнин должен был объявить королю, что все извороты кн. Кауница в малом искании мира надлежит относить к искреннему, но слабому желанию императрицы-королевы; наружно угождая этому желанию, Кауниц старается в то же время на самом деле содействовать страсти императора к войне и, таким образом, на обе стороны утверждать свой личный кредит. Поэтому императрица, мало ожидая плода от своего и французского посредничества, решила на случай продолжения войны подать прусскому королю скорую и действительную помощь корпусом войск, которым Репнин будет предводительствовать. Россия помогает Пруссии не вследствие союзного договора, потому что она ведет хотя безгласную, но тяжелую по пространству военного театра борьбу с турками, что и освобождает ее по договору от падания помощи, и потому императрица требует, чтобы сверх пропитания вспомогательному корпусу прусский король платил определенные в договоре для турецкой войны субсидные деньги по 400000 рублей в год до тех пор, пока русский вспомогательный корпус будет употребляем в его пользу и пока чудное положение России относительно турок не кончится новым решительным договором.

Ночью с 6 на 7 декабря Репнин приехал в Бреславль, где находился тогда Фридрих II, который принял его на другой день после обеда. Репнин нашел короля сидящим, руки и ноги его были обернуты вследствие подагрического припадка. Не дав договорить Репнину короткого комплимента, Фридрих посадил его возле себя и начал говорить о своей благодарности к императрице за такие важные доказательства ее дружбы. «Зная ее хлопоты с турками, – продолжал король, – я не осмеливался просить ее о помощи, по своему образу мыслей имея правилом быть всегда полезным союзнику, а не в тягость ему. Настоящий поступок ее и. в-ства тем более возбуждает мою благодарность, чем менее я мог его ожидать». Потом Фридрих высказал свое искреннее желание помириться, хотя бы и с уступкою венскому двору некоторой части Баварии, только не такой большой, как он требует, и с исключением рейхенгальских соляных варниц. Что же касается предложения взаимно отступиться – австрийцам от Баварии, а Пруссии от маркграфств франконских, то он никак не может его принять и еще менее передать на решение имперских штатов, не имеющих на то никакого права, и притом такая передача была бы противна его достоинству; даже не может этого пункта оставить в молчании при будущем примирении, чтоб не было из-за этого другой войны. Король просил Репнина немедленно приступить к условиям, на которых должно произойти соединение русских войск с прусскими, ибо опасается, что венский двор искреннего желания к миру не имеет, а намерен только, как прошлую кампанию, время выиграть и протянуть дело, чтоб как можно больше изнурить Пруссию.