Читаем без скачивания По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

— И сам партизаном был? — продолжал интересоваться дед.

— Куда ему там! — вмешался в разговор Поликарп. — Пятнадцать годков всего мальчонке… А вот смотри, видишь? — Он быстро поднял рубаху, обнажая грудь. — Видишь?

На груди возчика краснели широкие рубцы.

— Гитлеровцы — собаки. Штыком… — Поликарп заскрежетал зубами и опустил рубаху. — Думал, подохну, ан нет — выжил. А кабы не эти раны, думаешь, я тут бы с вами дрова колол? И все одно уйду, дай только подкрепиться маленько, пусть легкое заживет.

— Куда уйдешь? — усмехнулся Макуха.

— В лес.

— Зачем?

Поликарп внимательно поглядел в глаза старика, как бы решая, можно ли ему довериться, и сказал:

— К партизанам.

Дед Макуха расхохотался.

— Чего ржешь? — настороженно спросил Поликарп.

Макуха умолк и, обняв Поликарпа за плечи, серьезно проговорил:

— Ладно, не ищи партизан, я тебя сам сведу к ним, только подай сигнал, когда нужно.

— Ой, брешешь, старик?… — сказал с недоверием Поликарп.

— Ей-богу…

Климыч уже успокоился. Он смущенно оглядел всех, выпил остатки самогона и снова повеселел.

— Где этот боров толстобрюхий упрятался? — прогремел он басом. — Вот бы ему сейчас всыпать горячих под самую завязку. Староста! Пусть бы знал, как на немцев работать, Ишь, сволочуга!…

— Я вот тебя этой коряжиной огрею, — подал голос из-за печки Полищук и подошел с увесистой дубиной к столу. — Тогда разберемся, кто на кого работает.

— Свой парень, не замай, — сказал кто-то из партизан.

— Таких бы да побольше, — добавил другой.

Климыч недоуменно тряхнул головой, шумно вздохнул.

Сидор залез на нары, подобрал под себя ноги и запел тоненьким, неверным голосом пьяную песню.

— Сидор! Черт окаянный! Уймись! А не то я тебе на людях выволочку устрою, — пригрозил Климыч.

— Кто он, мужик этот, Сидор? — допытывался дед Макуха у своего соседа.

— Хороший мужик, — заверил Поликарп. — Человек верный. Вот только молоть языком любит.

В среду в полдень, прежде чем грузить дрова, партизаны стали укладывать на дно саней винтовки, автоматы, гранаты. Только тогда возчики окончательно поняли, с кем они имеют дело. До этого, по признанию Климыча, они принимали партизан за жителей окрестных деревень, мобилизованных и согнанных в леспромхоз на бесплатную работу.

— Значит, неспроста все затеяно? — поинтересовался Климыч.

— Определенно неспроста, — ответил Рузметов. — Дело будет жаркое. А твои не подведут?

— Что ты, сынок! Ни в жизнь… Я вот только дивлюсь: среди вас молодых мало — раз-два и обчелся. Как же это так?

— А где ты теперь встретишь молодых возчиков? — лукаво спросил Рузметов.

— Оно, пожалуй, верно. Хитры вы, ребята!…

— В нужный момент и молодые появятся. Ну, поехали!

Обоз вытянулся вдоль улицы. На каждых санях сидел возчик, а на передних пристроился и леспромхозовский полицай.

Солнце светило ярко, приветливо, его горячие лучи напоминали о том, что весна уже не за горами.

10

Звездной морозной ночью обоз с дровами остановился у железных ворот бывшей психиатрической больницы.

Пар от дыхания людей и вспотевших лошадей туманным облаком висит над обозом. Партизаны притихли. Они зорко вглядываются в ночной мрак. Лошади пофыркивают, потряхивают головами.

Рузметов отогнул рукав ватной фуфайки и посмотрел на светящийся циферблат.

«Вовремя приехали, — отметил он про себя. — Без четверти двенадцать. Пятнадцать минут в запасе. Хорошо!»

Полицай спрыгнул с передних саней, подошел к воротам и постучал в них кнутовищем. Звон железа гулко раздался в ночной тишине. За воротами послышался говор, минуту спустя последовал звучный удар в колокол, а затем опять наступила тишина. Часовой, видимо, вызывал кого-то. Минуты две продолжалось томительное ожидание. Наконец ворота заскрипели на петлях и открылись. Вышел солдат с автоматом на шее, помигал карманным фонариком и что-то буркнул:

— Трогай! Во двор поехали! — громко, чтобы все слышали, сказал полицай, беря под уздцы переднюю лошадь.

За ним потянулись другие. На длинной аллее, обсаженной соснами и елями, обоз остановился.

К головным саням подошел какой-то человек. Он вгляделся в полицая, перешел ко вторым саням, к третьим и, наконец, к тем, на которых сидел Костров.

— Кого ищете? — спросил капитан и сразу догадался, что перед ним стоит Марковский, которого недавно принимали в партию.

— Вас ищу, вас… — радостно заговорил Марковский. — Сомневался, все ли у вас удачно. Ваши давно уже здесь, в яру отсиживаются, а меня послали предупредить. Котлы у меня в кочегарке гудят, как на паровозе. Пару нагнал такого, что, гляди, вот-вот на воздух взлетят. Команды буду ждать. Значит, все в порядке… — И он побежал.

«Зарубин тут! — с удовольствием подумал Костров. — Как всегда, точен и аккуратен. С ним никакая операция не страшна».

Сани вновь тронулись вперед, свернули налево и в беспорядке стали возле главного корпуса, у подвального люка. Солдат, одетый в русский дубленый полушубок, суетился тут же, считал сани, указывал, куда сгружать дрова, и зло поругивался, недовольный тем, что дрова пригнали поздней ночью.

Кроме этого солдата, никого не было видно. Часовой стоял далеко, за поворотом аллеи, у самых ворот.

Подошел Марковский и вновь исчез за углом корпуса. Костров что-то шепнул на ухо Рузметову. Тот кивнул головой и подозвал к себе рослого партизана. Неожиданно появилось новое лицо — небольшой, кругленький человечек.

— Скорняк? — позвал его Костров.

— Он самый, — ответил Скорняк и приблизился. Слышно было, как постукивают его зубы.

«От холода или от страха?» — подумал Костров и спросил:

— Узнаете?

— Как же, как же…

— Рад познакомиться, — вмешался в разговор Рузметов. — Слышал про вас. Господа ваши спят?

— Давно.

— Ну и пусть спят. Отведите-ка вот этого молодца, — он показал на рослого партизана, — к часовому у ворот. Он имеет желание поговорить с ним в вашем присутствии.

— Пожалуйста, — согласился Скорняк.

— Идите. Смотри в оба, Рахматулин!

Солдат, принимавший дрова, вдруг взбесился: отпустив несколько русских ругательств, он вцепился в бороду Макухи. Как после выяснилось, коварный старик, пронося мимо немца охапку дров, уронил увесистое поленце прямо ему на ногу.

Сейчас Макуха пытался освободить бороду, не решаясь начать военные действия.

— Стукай его вернее, только без шума, да в подвал, — тихонько подсказал Веремчук Климычу. — Чего он путается да еще за бороду хватает.

Климыч оглянулся, перекрестился, — он впервые должен был убить человека, — и ударил солдата наотмашь березовым поленом по голове. Тот рухнул, не издав ни звука. Секунду спустя его вместе с дровами спустили по желобу в подвал.

К Рузметову подошел Рахматулин и доложил, что часовой снят.

— Молодец! — похвалил начальник штаба и быстро пошел к саням.

— Счет открыт, — сообщил ему Веремчук.

— Сам видел! Ладно! Перекидывайте сани и доставайте, что надо, — коротко бросил он, отошел на несколько шагов, вернулся и добавил: — Четырех человек с автоматами к воротам. Да быстрее. Сейчас тут майор будет.

Большой двор больницы бесшумно оживал, наполнялся темными движущимися фигурами. Появились Зарубин, Добрынин, Бойко, Толочко.

Зарубин сразу принял руководство операцией.

— Двух часовых мы убрали, — отрывисто сказал он Рузметову. — Где еще?

— Третий у ворот, тоже убран, — доложил тот.

Зарубин приказал Бойко немедленно выводить разгруженные сани в яр, где остались лошади партизан. Потом спросил Кострова, как обошлись они с возчиками, и когда тот ответил, что возчики участвуют в операции, подал команду:

— Начинаем! Все по своим местам! Костров — к дежурному! Толочко — в караульное помещение! Бойко — во второй корпус! Рузметов, за мной!

Командиры пошли вдоль стены главного корпуса, а за ними цепочкой потянулись партизаны.

Костров, Снежко и Рахматулин поднялись на второй этаж в комнату дежурного. На лестничных клетках, у дверей уже накапливались партизаны. Бесшумно, быстро скользил впереди Веремчук.

В большой комнате светло. На диване, сидя, откинувшись на спинку, спал дежурный офицер. Костров, а за ним следом Снежко и Рахматулин на цыпочках вошли в комнату. Едва они сделали несколько шагов, как где-то недалеко одна за другой грохнули четыре противотанковые гранаты. Дежурный мгновенно вскочил, но тотчас же свалился, срезанный короткой очередью из автомата.

— Документы! Бумаги! Все до одной взять! — громко сказал Костров и стал из пистолета простреливать замок сейфа.

Рахматулин и Снежко быстро опорожнили шкаф и ящики письменного стола. Подшитые дела и отдельные бумажки, печати и штампы, циркуляры и бланки — все уложено в заранее заготовленные мешки.