Читаем без скачивания Новый Мир ( № 10 2007) - Новый Мир Новый Мир

Кто мешает космическому прорыву России? Американская разведка. Она контролирует в России все: бизнес, науку, чиновников. Среди иностранных журналистов тоже полно тех, для кого пресса — лишь прикрытие. А на самом деле они шпионы. Отечественный журналист-либерал Бабцев, один из главных персонажей, — мало того что редкостный болван и крайне неприятный тип, мало того что истекает патологической ненавистью к России (даже запуск ракеты, захватывающая демонстрация мощи человеческого разума, вызывает у него только приступ ненависти к стране, владеющей такой техникой), — кончает тем, что получает предложение работать на ЦРУ.

Шпионы вездесущи. Стоило ракетчику Алдошину поговорить с бизнесменом о Космосе — как американские шпионы записали разговор, а теперь вот сидят над пленкой, гадают, насколько ценны сведения. Стоит ракетному гению Журанкову пошевелиться — американские шпионы тут как тут. Придумывают, на какой крючок подцепить ученого, дабы выудить из него секреты. Американская разведка, оказывается, стояла и за историей разгона лаборатории Журанкова, очень уж хотелось документики, связанные с принципиально новым двигателем, к рукам прибрать. Не вышло. Зато теперь сплели они вокруг Журанкова многоходовую интригу. Заманили его сына Вовку, начитавшегося проповедей Лимонова, в фашистскую организацию, там парня послали попугать “жидовского прихвостня” (православного татарина), снабдив пистолетом, и подставили: наставник нажал на спусковой крючок, обхватив Вовкины руки, и по всему получается теперь, что Вовка убил человека. А дело оказалось громким: убитый — известный писатель. Теперь шпионам можно шантажировать Журанкова: если не поделится ракетными секретами, то сына сдадут милиции. Что ж получается: даже наши безбашенные фашисты — создания американской разведки?

Да, я знаю, что законы массового жанра требуют динамичного сюжета. К тому же характеры и психология — вообще не сильная сторона Рыбакова. А сюжет в приключенческой книге можно выстроить, лишь воздвигнув ряд препятствий на пути любимых героев. Мировая литература наработала здесь десятки приемов. Но, кажется, только советская литература создала особого рода шпионский роман, где западные державы всегда выступали врагами прогрессивного человечества, где сети шпионажа окутывали страну, в них непременно попадал честный наивный ученый, а иногда — заблуждающийся интеллигент, но спасителями неизменно выступали героические чекисты. И мне обидно, что имеющий талант писатель прибегает к давно вылинявшей схеме советского шпионского романа.

“Звезда Полынь” — первая книга задуманной трилогии. Сам обещанный рывок в Космос — еще впереди. Может, там хватит приключений и писатель обойдется без американских шпионов?

1 “Россия, которую мы не теряли” — так называлась рецензия Юлии Латыниной на этот роман (“Новый мир”, 1994, № 5). (Примеч. ред.)

2 Журнальный вариант. Полностью роман вышел отдельным изданием (М., “Эксмо”, 2007).

Тамарисковый комсомол

Василий Аксенов. Редкие земли. Роман. М., “Эксмо”, 2007, 448 стр.

"Только детские книги читать...”

Как-то рука не поднимается написать, что Василий Аксенов впал в детство. Скажем так: Василий Аксенов впал в ностальгию — по творческому детству, по бурной молодости, конфликтной зрелости. Словом, по той духоподъемной эпохе, которая когда-то вынесла его на гребень волны, сначала сладко на нем покачала, а потом немилосердно скинула: плавай, дескать, как все, нечего тут на гребне сидеть.

Лет пятнадцать всесоюзной славы, “культовые”, как сейчас бы сказали, вещи — и “Звездный билет”, и “Затоваренная бочкотара”, и “Апельсины из Марокко”. А потом начались, как говорил Синявский, “стилистические разногласия” с советской властью. Обошлось без мордовских лагерей — более или менее милосердным изгнанием. Аксенова на родине, конечно, не забыли, но как-то потускнел его светлый образ.

А когда во время перестройки писатель вернулся — своими текстами и отчасти физически, — многие почувствовали, что это какой-то другой писатель, не тот, которого они так любили в молодости. Как бы иноземный акцент отчетливо стал слышаться во всем — в выборе темы очередного сочинения, в сюжетосложении, в хронотопе, да и собственно в языке. Конечно, Аксенов и в советское время заглядывался на Запад, а потом вынужденно (хотя и не без удовольствия, как показывают его книги той поры) провел там много лет, но вот у других писателей-эмигрантов хотя бы даже его поколения — у Владимова, Войновича, Гладилина, Довлатова — никакого такого акцента что-то нет, они и там и тут оставались русскими писателями (определение в данном случае не оценочное, а лишь констатирующее — русский писатель не значит “хороший”, это тип творческого поведения, исключающий, в частности, ассимиляцию).

А вот Аксенову, когда он попал в Америку, захотелось стать американским писателем. Не болтаться в скромном заливчике, отведенном эмигрантам, а выйти в океан американского книжного рынка. Это предполагало существенную смену стилистики. Потому что отношения “автор — издатель — читатель” в Америке несколько другие, чем были в СССР (да и сейчас мы до американской индустриальной схемы, слава богу, не доросли). Издатель пытается догадаться, чего хочет читатель, а потом настоятельно рекомендует автору любить читателя. А также любить кино, потому что наивысший успех романа — это когда по нему снимается фильм, а еще лучше — сериал. Так что в процессе творчества хорошо бы иметь в голове возможный сценарий. Автор в этой схеме если не последний, то уж точно не главный герой.

Если кто помнит текст “Московской саги”, а не фильм по ее мотивам, то ситуацию вполне понимает: Аксенов когда-то написал совершенно бесцветный синопсис для сценария, фильм в Америке почему-то не сняли, пришлось в России сначала печатать это как роман, а потом фильм все равно сняли здесь. Пересортица такая случилась, но не пропадать же добру.

Про успехи Аксенова на поприще “американского писателя” отсюда судить трудно. Смутно помнится, что был какой-то скандал и разрыв с издателем, потом Аксенов переехал во Францию и там, наверное, решил стать не снова русским, не американским, не французским, а каким-то “вообще” писателем, этаким “гражданином мира”. Сегодня он в Тамбове, завтра — в Гонолулу, а послезавтра и вовсе в Нагасаки, где идет международная научная конференция по проблемам его творчества. Не знаю, до такой ли степени мобилен сам Аксенов, но его alter ego, заботливо встроенный автором во все последние романы, носится по свету как угорелый, и всегда к его услугам чей-нибудь “джет” (написать по-простому — “самолет” — Аксенов давно уже не может).

Что еще удивило давних поклонников Аксенова, когда он вернулся: Аксенов стал молодиться. Когда был молод, молодиться было некуда, когда стал вступать в ответственный возраст, захотел быть вечно молодым и потому стал ревниво следить, чтобы в его текстах было достаточное количество нынешнего молодежного сленга, предметов и терминов, имен и названий, олицетворяющих новую эпоху. Как же не помянуть в перечислении Ксению Собчак или Сергея Минаева (это я уже о новом романе) — мы, дескать, еще не старые пни, еще сечем фишку. Даже Дима Билан не забыт, хотя на кой черт Аксенову даже знать, кто такой Дима Билан? Да так, просто писатель сигнал посылает молодому поколению читателей — я знаю, я с вами, я не старпер какой-нибудь. Хотя, конечно, жалко, что вы не слушаете моего любимого Колтрейна.

Высказав все эти частные соображения, обратимся все-таки к роману. Никогда не читал такой скучной книжки Василия Аксенова. Ну, разве что “Кесарево свечение” было скучновато. А тут — тоска зеленая, да не просто зеленая — тамарисковая. Роман начинается с длиннейшего рассуждения о странном этом дереве, да нет, это не рассуждение, просто гимн, а потом оно (дерево) проходит лейтмотивом по всему тексту: “Удивительные деревья! Представьте себе корявые и темные стволы с кронами нежнейшей светло-зеленой хвои. Многие из этих стволов, если не большинство, выглядят так, будто они уже давным-давно отжили свой век, будто изъедены изнутри то ли паразитами, то ли какими-то чрезвычайно тяжелыми многолетними переживаниями”.

Пропев гимн тамариску, автор вдруг выдает, что тамариск — “что-то вроде нашего исторического комсомола”. И тут же пытается снять удивление читателя: “При чем тут комсомол, удивится читатель, и нам тут останется только развести руками. Как так при чем? Ведь именно на корявых стволах уродливой идеологии произрастала в течение стольких десятилетий наша молодежь”.