Читаем без скачивания Delirium/Делириум - Лорен Оливер

От Ханны незамедлительно приходит ответ: «Само собой. Увидимся вечером».

Интересно, как бы среагировала Аллисон, узнай она, что мы пользуемся её именем в качестве крыши для моего парня? Наверно, лопнула бы от злости и поехала мозгами. При этой мысли мне становится хорошо на душе.

Незадолго до восьми вечера я спускаюсь вниз со своей огромной сумкой, которой всегда пользуюсь, если отправляюсь с ночёвкой — она демонстративно переброшена через плечо. Из неё так же демонстративно высовывается пижама. Я набила сумку в точности теми же вещами, которые обычно беру с собой, когда собираюсь ночевать у Ханны. Кэрол одаривает меня своей еле заметной улыбкой и желает приятно провести время. Я чувствую укол совести. Я теперь так часто и так беззастенчиво лгу.

Но никакие укоры совести не могут остановить меня. Выйдя на улицу, я направлюсь к Вест-Энду — на случай, если Кэрол или Дженни следят из окна. И только достигнув Спринг-стрит, резко сворачиваю на Диринг-авеню и лечу к Брукс-стрит, 37. Идти далеко, так что до Диринг Хайлендс я добираюсь, когда небо уже совсем тёмное. Как всегда, улицы здесь пустынны. Проскальзываю в заржавленную калитку, отодвигаю полуоторванную доску в окне первого этажа, протискиваюсь в щель, и вот я уже в доме.

Здесь такая темень, что поначалу я совсем слепну, и несколько мгновений стою и моргаю, пока глаза не привыкают к темноте. В застоявшемся, затхлом воздухе чувствуется запах плесени. Постепенно из мрака вырисовываются контуры предметов обстановки. Прохожу в гостиную, где стоит старый продавленный диван. Обивка на нём то ли сгнила, то ли изъедена мышами, из дыр лезут пружины, но видно, что когда-то он был очень хорош, даже, пожалуй, элегантен.

Выуживаю из сумки будильник и завожу на полдвенадцатого. Ночка предстоит долгая. Затем растягиваюсь на бугристом диване, засунув сумку под голову. Не самая удобная в мире подушка, ну да ладно, сойдёт.

Закрываю глаза. За стенками скребутся мышки, дом потрескивает и постанывает, и под эту мирную колыбельную я засыпаю.

И просыпаюсь от кошмара. Опять снилась мама. Меня на одну секунду охватывает паника: кругом темень, никак не соображу, где нахожусь. Подо мной взвизгивают сломанные пружины, и тогда я вспоминаю: на диване в гостиной дома №37 по Брукс-стрит. Что там у меня на будильнике? Ага, уже одиннадцать двадцать. Знаю, что пора вставать, но со сна и от жары никак не приду в себя, так что просто сижу и глубоко дышу, вся в поту, с волосами, прилипшими к спине.

Мой кошмар напоминает тот, который так часто посещает меня, но на этот раз он как бы наоборот: это я качаюсь в океанских волнах и смотрю, как моя мать стоит в сиянии солнца на краю песчаного обрыва в сотнях и сотнях футов надо мной, так высоко, что я не могу рассмотреть её лица, вижу только нечёткий контур её фигуры. Пытаюсь крикнуть, предупредить, взмахнуть руками, словно говоря: «Не стой на краю! Уходи!» — но чем больше барахтаюсь, тем вода гуще, и я увязаю в ней, как в клею. Силюсь что-то сказать, но вода вползает в горло, и вместо слов слышен только сип. Песок вдруг завихряется и начинает кружиться надо мной подобно снегу, и я знаю — в любую секунду мама может упасть и разбиться о скалы, торчащие из воды, словно гигантские, остро отточенные когти.

И вот она падает, чёрное пятно вырастает всё больше и больше на фоне слепящего солнца. Я пытаюсь кричать, но не могу. И чем падающая фигура ближе, тем яснее становится, что это не мама.

Это Алекс.

Вот тут я и проснулась.

Наконец, я встаю, голова всё ещё слегка кружится, паника отступает. Медленно, ощупью иду к окну, выбираюсь наружу и вздыхаю с облегчением: хотя на улице куда опасней, чем в доме, но здесь хотя бы веет лёгкий ветерок. В помещении вообще дышать невозможно.

Когда я добираюсь до Бэк Коув, Алекс уже на месте, ждёт меня, пригнувшись в тени купки деревьев у старой автостоянки. Он так хорошо спрятался, что я едва не наступаю на него. Алекс хватает меня за руку и утягивает тень. В лунном свете его глаза горят, словно у кошки.

Он жестом указывает на ту сторону Бэк Коув, на ряд мерцающих у самой границы огней: там заставы. На таком расстоянии они напоминают весело перемигивающиеся нарядные белые фонарики, которые развешивают для ночных пикников. В двадцати футах позади застав возвышается само заграждение, а за ним — Дебри. Ветер волнует и раскачивает их, и сегодня они кажутся мне ещё более чужими, чем всегда. Хорошо хоть, мы с Алексом договорились держать рот на замке, когда будем пересекать границу. У меня от страха в горле такой ком, что и дышать-то трудно, не то что разговаривать.

Мы совершим свою попытку у дальнего конца моста Тьюки — это самая северная точка бухты; если бы нам пришлось переправляться вплавь, то место высадки было бы по диагонали от места нашей встречи. Алекс трижды сжимает мою ладонь — это служит сигналом, что пора двигать.

Обходим Бэк Коув по периметру, Алекс впереди, я — за ним. Надо быть внимательными, чтобы не угодить в заболоченные низины; со стороны — особенно в темноте — они ну точь-в-точь покрытые травкой лужайки, но стоит только туда ступить — и проваливаешься выше колен прежде, чем соображаешь, куда вляпался. Алекс стремглав перелетает от тени к тени, движется неслышно, даже трава не шелохнётся. По временам он совершенно исчезает с моих глаз, полностью сливаясь с окружающей темнотой.

Мы всё ближе к северному берегу бухты, и теперь заставы видны более отчётливо: это больше не развесёлые китайские фонарики, а фундаментальные строения: однокомнатные бетонные бункера с окнами из пуленепробиваемого стекла.

Мои ладони мокры от пота, а ком в горле увеличивается чуть ли не вчетверо, так и кажется, будто вот-вот задохнусь. С внезапной ясностью осознаю, насколько безрассуден наш план. Ниточка может порваться в сотне — нет, в тысяче тонких мест. Скажем, пограничник в бункере №21 ещё не напился своего кофе; или напился, но недостаточно; или достаточно, но валиум не подействовал, и мужик не уснул. А если и уснул, то может ведь статься так, что Алекс ошибся с выбором участка ограды; а если и не ошибся, то — чем чёрт не шутит! — городские власти взяли и врубили ток именно здесь, именно сегодня ночью...

От страха я чуть сознание не теряю. Хорошо бы крикнуть Алексу, что надо поворачивать обратно и пошло оно всё подальше; но он быстро и бесшумно скользит впереди, а любой крик или вообще громкий звук, без всякого сомнения, привлечёт к нам внимание пограничников. В сравнении с этими дяденьками регуляторы — просто детский сад, младшая группа. У регуляторов и ночных рейдеров самое грозное оружие — это дубинки и собаки. У пограничников же в арсенале — автоматы и слезоточивый газ.