Читаем без скачивания Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива

Проблема в том, что от этого «начальничка» я не могу просто взять и уйти. Сказав на пороге, что все его достижения — никто в городе не может дышать без букетика увядших цветочков. Надо найти подход к этому маньяку. Но какой?

А что, если сделать вот так?

— Поэтому, — продолжил Лош чуть тише, но столь же напряженно и торжественно, — в первую очередь вам следует быть честной.

Ну, честной так честной. Это не так и сложно.

Я сделала несколько шагов по кабинету — размять ноги. Потом подошла к столу. Присмотрелась и со всего маху шлепнула на одну чашу весов здоровенную медную чернильницу.

— Вот настолько честно пойдет?

Эк я поломала сценарий! Мсье Хранитель-сохранитель прямо-таки замер на месте с разинутым ртом.

Пока он не начал использовать его для очередной тирады, я взяла слово сама.

— Да, я забыла представиться. Алина Сергеевна Трофимова, старший менеджер флористической компании «Миллион роз», гражданка Российской Федерации, житель города Санкт-Петербург. Похищена из служебного помещения, насильственно перемещена на территорию города Лутт, — как здорово, что запомнила это слово, — без ведома своего начальства и своего собственного согласия. Это дает мне полное право не подчиняться законам вашего города, пока я не дам согласия стать гражданкой вашего государства. Я вообще могла бы с вами не общаться, пока вы не предоставите мне свободу и не начнете обращаться со мной как с жертвой похищения. Причем двойного: сначала меня насильно доставили в ваш город, а час назад — к вам.

Я говорила громко, уверенно, настойчиво и не сводила взгляда с Лоша.

Добродетельник, надо отдать должное, оправился от секундного шока и сам уставился на меня. Пока я представлялась, его лицо было напряженно-внимательным, казалось, он впитывал информацию, как губка пролитое вино. Когда же я заговорила о правах, появилось подобие насмешки. Причем презрительно-усталой — старая, надоевшая песня. Я приглядывалась к весам.

Мой монолог был прерван стуком в дверь. Лош подошел, выглянул и пару секунд спустя вернулся. Взглянул на меня. Его лицо окончательно стало презрительным, как у школьника в конце урока по нелюбимому предмету.

— Продолжайте, — бесцветным тоном сказал он.

— Поэтому, — указала я на весы, — честно и справедливо было бы в первую очередь обращаться со мной не как с беглой преступницей, а как с гостьей вашего города, причем недобровольной. Извиниться хотя бы за действия ваших людей. И после этого начать разговор на равных. — Я опять шагнула к столу. Вынула из футляра равновесную гирьку, стоявшую напротив опустевшего гнезда, — сестрицу той, что использовал Лош. Сняла чернильницу, заменила ее гирькой и указала на затихавшее колебание весов. — Вот так будет и честно, и справедливо, и добродетельно.

Хранитель города взглянул на весы, потом на меня. Потом улыбнулся широкой, детской, почти не наигранной улыбкой и начал громко аплодировать.

— Восхитительно, — наконец сказал он. — Я понял, что входит в обязанности старшего менеджера: убеждать людей. И вы делаете это успешно. И если бы мы сейчас были в зале суда, мнения присяжных как минимум разделились бы. А может, вас бы и оправдали. Но есть одна проблема.

Лош замахнулся…

За одну секунду я успела понять и как парирую удар, и как увернусь, и главное — если бы он хотел ударить, то ударил бы. Но замах был уж очень медленный и показной. И я не удивилась, когда Хранитель расчетливо не шарахнул по весам со всей дури, а аккуратно смахнул их со стола.

Грохот завершился тихим звоном — гирька, покатившаяся по паркету, ударилась о какой-то металл.

— Проблема, — продолжил он, — в том, что сейчас мы не в зале суда и тем более не в зале Совета. Если бы вы добрались туда и объявили себя похищенной гражданкой другого государства, последовали бы официальные формальности, конечно же, не на моем уровне, а мелких чиновников. Но это — моя личная резиденция. Хранитель города не может выполнить свою работу, действуя исключительно в рамках официальных полномочий. Кстати, вам известно, какую новость я получил пять минут назад?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я внимательно посмотрела на мсье Лоша: зачем делать из меня дурочку? Или предполагать у меня столь сильное ясновидение.

— Гонец из так называемого Ночного Братства, сообщивший мне о вашей поимке, найден зарезанным в канаве. Он не дожил бы до утра в любом случае, но о нем позаботились свои. Эти милые полезные жулики в очередной раз сделали доброе дело для меня. Причем без моей просьбы. В общем-то, поэтому я их и терплю — пользы больше, чем вреда. Да, как вы познакомились с их бывшим маршалом?

Блин, куда вывернул. «Это душевная тайна моя-а-а», — хотела ответить словами давней воровской песни. Но воздержалась. На фиг ему знать, что у моей души могут быть какие-то тайны.

Поэтому ответила кратко и совершенно честно:

— К этому знакомству я не стремилась. — После чего не удержалась и добавила: — Как и к знакомству с вами.

Лош усмехнулся. Украдкой — но не для меня — бросил взгляд на сброшенные весы. Видать, родители в детстве приучали к порядку и их уроки не забылись.

Потом сказал:

— Забудем об этом неприятном типе, все равно жить ему недолго. Так вот, мы сейчас находимся в моей личной резиденции, под моей личной охраной и я никому не отчитываюсь о ее действиях. Кстати, как вы думаете, за какую награду мне служат люди?

Загадочки гадать? Ну, погадаем. Авось попаду.

— Жизнь?

— Да. Они живы только потому, что без моей протекции каждого из них ждал бы суд — государственный или еще более беспощадный суд их бывших братьев-головорезов. Вы сообразительны и, несомненно, уже догадались, какой подарок я намерен предложить вам.

Я с трудом изобразила усмешку и кивнула.

— Вы догадливы — жизнь. И кстати…

Лош посмотрел на стол. Я готова была поклясться, что он вздохнул о том, что смахнул весы и не может развлечься наглядными фокусами.

— Вы также должны догадаться, что ваша жизнь ничего не стоит. Этим вечером вас похитили разбойники. Куда дели — знает только капитан по кличке Ухо, умный и неболтливый человек, впрочем, сделать его совсем неболтливым нетрудно. Вы просто исчезли. Вас нет. Считайте себя нулем, — договорил он, повысив голос.

Ошейник слегка давил, голова болела от выпитой гадости. Все равно, сдаваться нельзя.

— Я не ноль, я меньше ноля, — ответила я с усмешкой. И обрадовалась, увидев, как пафос опять переходит в удивление. — Вспомните, как позавчера на пустоши меня преследовали и в меня стреляли. Пули пролетали близко, я могла погибнуть уже тогда. Поэтому моя жизнь не так уж и ценна.

— Цену определяю я… — начал Лош, но я его перебила:

— Зато ценны мои знания, неотделимые от моей жизни. А я, как вы правильно заметили в начале разговора, могу жить там, где вы не способны. И если вы способны только отбирать чужие жизни, то я могу и дать другим жизнь, нет, не в женском смысле слова, — тут пришлось повысить голос.

Лош слушал, причем с интересом.

— И что особенно важно, вы не знаете, что я могу знать. Вы не можете угрожать мне пытками — вам неизвестно, что выпытывать, хотя мне есть что сказать. Я могла бы дать жизнь всем, включая вас. Но только если намеки, что моя жизнь ноль, прекратятся.

— Интересно, — заметил Лош, — продолжайте.

— И мое предложение очень простое, — сказала я на последнем дыхании. — Мне мало моей жизни.

ГЛАВА 3

ЛИРЭН

Ярость горела во мне, не угасая. Ярость грела, даже когда залитый кровью камзол пришлось бросить, как и рубашку, не менее окровавленную и драную.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Радовало, пожалуй, одно: почти вся кровь была чужой.

Ночь спустилась на город как глухой котел с холодной водой, опрокинутый вверх дном. Ночь принесла прохладу, но не смогла остудить мою ярость.

Твари. Они посмели… посмели забрать то, что уже стало моим.

Ухо! С-с-сука, надо было удавить эту гадину давным-давно, при первой возможности, и наплевать на последствия.