Читаем без скачивания Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ - Симон Шноль

Рассказы Сойфера увлекли студентов первого выпуска нашей кафедры и они поехали в Миассово. (Все эти студенты того выпуска - ныне известные своими трудами профессоры, определяющие лицо нашей науки.) Летом на семинары к Н. В. стали съезжаться биологи, физики, химики, медики из разных городов. Это были первые школы по современной биологии и генетике в нашей стране после 1948 г. Н. В. был неутомим. Он читал лекции, и вместе с Еленой Александровной и сотрудниками биостанции проводил классический «дрозофиллиный» генетический практикум. Приезжие выступали с докладами, сопровождаемыми, как бы это сказать... «мощными» (?), «зычными» (?) и уж, конечно, неожиданными, глубокими и оригинальными комментариями Н. В. Комментариями, возражениями, дополнениями, иногда задевающими самоощущение докладчика. Но обижаться надолго не удавалось — Н. В. был бесспорно доминантой в этом (и в любом ином) обществе. Есть в магнитофонных записях его комментарий после лекции любимого им Алексея Андреевича Ляпунова - математика, бесстрашного основоположника отечественной кибернетики - в 1967 г. на летней школе под Москвой, на Можайском море. Это трудно классифицировать — издевательство, восхищение докладчиком, неожиданные сравнения, глубокие мысли и взрывы смеха в аудитории и громкий смех жертвы - докладчика. Это нужно не читать, а слушать... Приезд наших студентов в Миассово был очень важен для психологического возвращения Н. В. на родину. Он уехал из России в 1925 г., в сущности, будучи студентом Московского Университета. Особый дух и стиль российских студентов - независимость, увлеченность науками, некая буйность от избытка сил — характерны для дореволюционной России. Тридцать лет спустя он увидел таких же студентов. Нужно отметить, что это было время сразу после XX съезда, время «оттепели». Студенты весело встретили наступившую, как казалось, свободу. Они были активны и самостоятельны. Это по их инициативе была создана на Физическом факультете кафедра Биофизики (см. главу 41). Они сами подбирали себе лекторов и дружно покидали аудиторию, если лектор им не нравился. Они с энтузиазмом признали доминантность Н. В. А он принял их. Он называл их не по именам, а прозвищами: «Трактор» (мощный Толя Ванин - профессор Анатолий Федорович Ванин), «Хромосома», «Хром» (ныне профессор Валерий Иванович Иванов), «Джо» (ныне профессор Георгий Валерьянович Гурский), «Тина», «Тино-жабский» (профессор Анатолий Маркович Жаботинский), «Хеопс» (известный научный и общественный деятель Всеволод Васильевич Борисов) и т. п. И разносились в тиши миассовской биостанции зычные крики Н. В.: «Джи нету! Куда делся Джо? Джу не видели?» Нужно отметить, для современного читателя, что это была именно оттепель. Высочайшее начальство и весь репрессивный аппарат нисколько не изменились. Студенты были под пристальным контролем. Уже в I960 г. начали снова завинчивать гайки. Никого не забыли. Так, В. Иванов был исключен из Университета на 6-м (!) курсе и защищал дипломную работу через год, будучи ст. лаборантом

8 сентября 1980 последний раз с «Хромом=Хромосомой» (В. И. Ивановым) Института молекулярной биологии (тогда - радиационной и физико-химической биологии). «Джо» с трудом удалось избежать призыва в армию — он уехал работать к Н. В. в Миассово. Эта приязнь и взаимовлияние сохранились на всю жизнь. Для меня полны символического смысла фотографии 8 сентября 1980 г. в Обнинске. Н. В. отмечал 80-летие. В двух смежных комнатах его небольшой квартиры было более 30 человек. Н. В. сильно постарел, но был радостно и, пожалуй, элегически оживлен. Я снял тогда три пленки. Это был, как оказалось, патрицианский ритуал прощания. Наутро Н. В. направлялся в больницу на тяжелую операцию и не предполагал оттуда вернуться. Мы этого не знали. Но посмотрите на фотографии с В. Ивановым, А. Маленковым, А. Ваниным, Г. Гур- ским, Н.Ляпуновой... А еще раньше, задолго до этого дня, после обычного разговора о Пушкине, вдруг сказал мне Н. В.: «...а вот умирать буду, ученейший Шноль, прочти мне повести Белкина...». Не пошел я в больницу - говорили, очень не хочет Н. В., чтобы видели его в немощи и слабости. Не пошел и полон сомнений и угрызений совести. Но так близка мне эта просьба, этот финальный выбор из мировой литературы... Миассовские школы-семинары стали родоначальниками многих аналогичных школ в последующие годы. Бывают на свете замечательные парадоксы. Московский Городской Комитет ВЛКСМ с одобрения ЦК по инициативе и под руководством Н. В. - бывшего полит-арестанта - организовал Летние школы по молекулярной биологии на своих базах на Можайском море (это там была упомянутая лекция А. А. Ляпунова) и на Клязьминском водохранилище. Потом по примеру Летних школ были организованы Зимние школы по молекулярной биологии — сначала в Дубне, а затем на протяжении многих лет в Мозжинке. На первой Зимней школе Н. В. прочел лекцию. Но зимой в те годы он в основном был в Обнинске. Они с Еленой Александровной переехали из Свердловска в Обнинск в надежде на широкое развертывание научной работы и потому, что это была «Калужская губерния» — родина предков, где на речке Рессе было имение Тимофеевых. Речке, давшей первому (и только первому) в семье сыну добавление к фамилии: «Ресовский». Не могли они учесть, что, среди всех околомосковских областей страны, именно Калужская характеризуется наибольшим деспотизмом партийно-репрессивной власти. И не надо бы забывать имя первого секретаря Калужского Обкома КПСС — Кондренкова. И можно вовсе не помнить имена партийных и иных начальников

Июль 1969 г. Н. В. — речь при закрытии Летней школы по молекулярной биологии в лагере-базе Отдыха МК ВЛКСМ на Клязьминском водохранилище. После подведения итогов школы Н. В. обратился к повару — пожилому человеку, почти без помощников кормившего прожорливых участников: "...бывал я в ресторанах Нью-Йорка и Парижа, в каких только ни бывал, но чтобы так, да один человек — такого не бывает — вот герой — спасибо и «ура!». Повар стоял рядом с Н. В. и прослезился... Обнинска. Но это они заточили в психиатрическую «лечебницу» МВД Жореса Медведева (и многих менее известных), и они травили и преследовали Н. В. в Обнинске и добились его увольнения и запрета работы в созданной им продуктивной и оригинальной лаборатории. А повод - его влияние на молодежь, его семинары и лекции по искусству, литературе, генетике, теории биологической эволюции. Эрудиция Н. В. казалась неправдоподобной... Ну, как это он так уверенно судит о западноевропейской живописи, музыке, литературе?! И все знает о древнерусских живописцах. О хоровом пении и оперных певцах... И лекции — беседы с молодыми людьми у себя дома в Обнинске в основном об искусстве... Потом из его рассказов несколько прояснилось. Был бы он профессиональным (и, без сомнения, выдающимся) искусствоведом — да страсть более сильная победила. Пожалуй, не удивительно, что он колебался в выборе профессии — чем заниматься — историей западноевропейского искусства или биологией. Не удивительно, что колебался. Но не удивительно и то, что выбрал биологию. Биология, как было отмечено выше — страсть, она возникает в детстве и непреодолима. Притягивает все живое — жуки, головастики, собаки, рыбы, летучие мыши — с этим нельзя бороться — надо идти в биологи. Зато другие увлечения и менее сильные страсти придали Н. В. ренессансную широту и универсальность. Гонения партийных боссов лишили Н. В. и Е. А. значительной части смысла существования — возможности полноценной научной работы. Но все же это были новые времена — ведь в это же время Московский Горком ВЛКСМ организовывал под руководством Н. В. свои Летние школы... А когда Н. В. остался в Обнинске без работы, влиятельный и властный академик и генерал, директор вполне закрытого Института медико-биологических проблем, Олег Георгиевич Газенко, преодолев сопротивление «органов» зачислил Н. В. в свой Институт в качестве консультанта. Трудно выделить главный научный труд Н. В. Принято называть главной его работу с К. Г. Циммером и М. Дельбрюком в начале 30-х в Германии по определению размера гена [1]. Это столько же начало современной молекулярной биологии (молекулярной генетики), сколько начало радиобиологии. Они облучали гамма-лучами дрозофил и изучали зависимость частоты мутаций от дозы облучения. Так они вычислили минимальный объем в клетке, повреждение которого приводит к мутации. Этот объем по порядку величины оказался близким к размерам небольшой молекулы типа аминокислоты или нуклеотида. Ген оказался молекулярных размеров. Участник этой работы - тогда аспирант - физик-теоретик Макс Дельбрюк под влиянием Н. В. полностью переключился на исследование генетических механизмов. По совету Н. В. Дельбрюк занялся генетикой вирусов - этих, как теперь всем ясно, наиболее простых генетических образований, живых «генов», паразитирующих в клетках полноценных живых организмов. Свои основные труды Дельбрюк выполнил в США и прославился многими фундаментальными достижениями, отмеченными по справедливости Нобелевской премией. Но мы часто забываем, что в основе всех, и особенно оригинальных, достижений находится мысль. Исходная мысль, «идея» - наименее заметная часть научных достижений. Более точно — наименее материальная. Несколько слов на семинаре, реплика докладчику, иногда очень обидное замечание - могут определить направление исследований на всю жизнь. В наше время почти не принято отмечать истоки идей, лежащих в основе научных достижений. Но идейные истоки современной молекулярной биологии имеют самое непосредственное отношение к рассказу о Н.В.Тимофееве-Ресовском. В очерке о Н. К Кольцове рассказано, как в 1893 г. на очередном Всероссийском съезде естествоиспытателей и врачей — эти съезды были важнейшими событиями в жизни страны — на пленарном заседании выступил с докладом профессор химии Московского Императорского Университета и Московского Императорского Высшего Технического Училища - Александр Андреевич Колли. Тема доклада — химическая природа микроорганизмов. Докладчик полагал, что в клетке помещается довольно мало молекул, а число признаков, передаваемых по наследству, очень велико. Отсюда вопрос: «как малое число молекул могут определять большое число признаков?» Вовсе не важно, что в то время нельзя было правильно оценить ни число молекул, ни число признаков. Важно, что на этом докладе был студент — зоолог Московского Университета Николай Кольцов. Поиски ответа на этот вопрос Николай Константинович вел всю жизнь. Как сказано в главе 12, Кольцов — крупнейший биолог XX века, родоначальник исследований биофизики живой клетки, сравнительный анатом, гидробиолог, генетик - особое место в истории нашей страны занимает как создатель могучей научной школы. Он почти всю жизнь учил студентов — на Высших 5 июля 1969 г. Внезапно резко похолодало. В одеяле, как в тоге, директор школы по Молекулярной биологии, у лестницы, ведущей в «высшие сферы». «Ученейший Шноль» — это мой лучший портрет...