Читаем без скачивания Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

Это были: строевые учения, топографические занятия на местности, езда верхом, упражнения с холодным оружием и каждый день стрельбы: из винтовки, револьверов разных систем и пулеметов «максим», «льюис» и «гочкис».

Занятия продолжались в общей сложности 12 часов. И два часа отводилось на самоподготовку.

То была программа двухгодичного офицерского пехотного училища. Ее предстояло освоить за шесть месяцев. Но курсантам и преподавателям было очевидно, что вряд ли нынешнему набору удастся проучиться столь долгий срок. Слушателей то и дело бросали в прорывы. Возвращались не все.

Однажды курсантов посадили на пароход и повезли из Киева вниз по Днепру. К концу дня за бортом появился легкий дебаркадер. На фронтоне темнела надпись: «КАНIВ». Аркадий знал еще от родителей, что здесь, в городе Каневе, похоронен великий украинский поэт Тарас Григорьевич Шевченко. Разглядеть его могилу с борта парохода Аркадий не сумел. Могила и памятник были невелики.

Подсказала ли Голикову что-нибудь его интуиция? Мог ли он предположить, что на краю высокого берегового обрыва когда-нибудь появится и его, Аркадия, могила и над ней — памятник? А совсем рядом будет стоять Библиотека-музей, которую назовут его именем? Деньги на строительство пришлют дети-школьники со всех концов необъятной страны. И это будут заработанные деньги.

Но Аркадий Голиков не мог себе представить даже во сне, что Канев станет местом массового паломничества и поклонения двум писателям: великому поэту Т. Г. Шевченко и создателю великой повести о белобрысом мальчишке по имени Тимур Гараев.

До перестройки, по сведениям сотрудников Библиотеки-музея и его бессменного директора Василия Афанасьевича Березы, на могилу А. П. Гайдара ежегодно приезжало до 200 000 детей и взрослых.

Аркадий умел и любил учиться. У него был мощный аналитический и систематизирующий ум. А память моментально и навсегда впитывала сведения о минувших войнах, о счастливых и несчастливых судьбах полководцев, о прозе и «технологии» командирского ремесла.

На 16-м году жизни судьба высоко возносила Аркадия уже второй раз. Голиков все отчетливее понимал, что Провидение разворачивает его в сторону семейной офицерской профессии. Это понимание заставляло Аркадия дорожить каждой крупицей знаний, которые можно было получить на курсах.

20 августа 1919 года пришел приказ о досрочном производстве курсантов в командиры.

На следующее утро 180 слушателей последний раз выстроились на плацу училища. В открытой машине стремительно подъехал нарком по военным и морским делам Украины Николай Ильич Подвойский. Обойдя строй, он вручил каждому выпускнику удостоверение с красной звездой на обложке. Аркадий раскрыл свое.

«Предъявитель сего, — прочитал он, — тов. Аркадий Петрович Голиков окончил Шестые Киевские Советские пехотные курсы командного состава Красной Армии.

За время учебы тов. А. П. Голиков обнаружил отличные успехи и по своим качествам вполне заслуживает звания красного командира».

Но 180 курсантов, которых полгода учили, в это утро посылали в прорыв рядовыми. Лишь несколько лучших получили командирские должности. Друг Аркадия, Яшка Оксюз, был назначен полуротным. Сам Аркадий — взводным командиром.

Все понимали: на плацу стоят смертники. Не было сомнения: они проявят стойкость. Но не было сомнения и в другом — через один или два дня их станет много меньше. Гайдар позднее вспоминал:

«Подвойский обратился к нам с речью:

— Вы отправляетесь в тяжелые битвы. Многие из вас никогда не вернутся из грядущих боев. Так пусть же в память тех, кто не вернется, кому предстоит великая честь умереть за Революцию, — тут он выхватил шашку, — оркестр сыграет "Похоронный марш".

Оркестр начал играть… "Мурашки бежали по телу, — признавался Аркадий Петрович. — Никому из нас не хотелось умирать. Но этот похоронный марш как бы оторвал нас от страха, и никто уже не думал о смерти"»[103].

Не могу сказать, существовал ли в 1919 году в Японии отряд камикадзе — смертников. В первом поколении это были «люди-торпеды». Прежде чем заползти в свою «сигару», чтобы направить ее в борт вражеского корабля, они осушали ритуальную чашку рисовой водки. Обряд символизировал присутствие еще живых смертников на собственных поминках.

Знал ли о японском ритуале Подвойский, человек интеллигентный и начитанный? Или русский, сухопутный, вариант ритуала Николай Ильич придумал сам? Как бы там ни было — Подвойский провел 180 юных командиров через церемонию, которая сожгла в Голикове страх смерти. Навсегда.

Писатель Федор Михайлович Достоевский был в молодости приговорен к смертной казни. Вместе с товарищами его должны были расстрелять. Когда на плацу было все готово к залпу, фельдъегерь доставил бумагу от царя. Расстрел всем приговоренным заменили каторжными работами.

Последние минуты перед отмененной казнью оказались самыми устрашающими в жизни Достоевского. Пережитый ужас преследовал его всю жизнь.

А Гайдар поведал о том, как он в 15 лет присутствовал на собственных похоронах и собственных поминках, лишь однажды, в негромком застольном разговоре. По иронии судьбы единственным слушателем Аркадия Петровича оказался Боря Закс, личность трусливая и перевертливая.

Вечер застал полуроту Якова Оксюза в Кожуховке, под Киевом. Разведка доложила: белых поблизости нет. После марш-броска по августовской жаре все устали. Оксюз, расставив часовых, приказал остальным отдохнуть. Предстояли тяжелые бои.

На рассвете ударил взрыв. Вспыхнула стрельба. Аркадий и Оксюз побежали в сторону церкви — перестрелка началась там. Их сопровождали товарищи.

Внезапно Оксюз споткнулся и упал.

— Что с тобой? — наклонился Аркадий. Он хотел помочь Яшке встать.

— Беги! — с трудом произнес Яшка. Сукно старого френча, который Оксюз надел в дорогу, намокало над карманом.

Яшка был первым и единственным другом, которого Аркадий приобрел в армии. Они поклялись держаться вместе всю жизнь.

Бросить беспомощного Яшку в огороде Голиков не мог. Оглянулся, кому бы передать командира, и увидел, что товарищи, которые бежали за ним и Яшкой, тоже остановились. Яшкино ранение оборачивалось катастрофой.

Позвоночником чувствуя: уходят последние мгновения, которые могут спасти полуроту от гибели, Голиков крикнул:

— Вперед — за нашего Яшку! — И, не оглядываясь, побежал.

Товарищи бросились за ним. Голиков выиграл этот бой.

В декабре 1940 года Аркадий Петрович записал в дневнике: «Оксюз Яшка — убит при мне, я его заменил»[104].

Он записал это, размышляя над политической обстановкой в Европе, где уже давно полыхала Вторая мировая война.

Гайдар восстанавливал этапы своей командирской карьеры, мысленно примеряя, где может быть его место, когда война вплотную подойдет к границам Советского Союза.

Похоронив Яшку, полурота собралась на митинг. Предстояло решить, кто заменит Оксюза. Кандидатура была одна:

— Хлопцы! Кто за Аркашку?

Командирская полурота выбрала Голикова. Самого младшего. Было ему в ту пору пятнадцать лет и семь месяцев.

…Наш с Аркадием Петровичем главный оппонент Владимир Алексеевич Солоухин все недоумевал: «Как это Гайдар сделался командиром в мальчишеском возрасте?» Кроме ясной головы и смелости, тут нужна была отчаянность. Способность забывать о себе ради других. Солоухину, который в Отечественную войну отсидел в тылу, понять это было не дано.

Через несколько дней Голиков стал ротным.

«Командир роты, — сказал, подъехав, помощник командира полка, — бой близок, а люди голодны. Идите в тыл, в штаб, и скажите: я приказал прислать консервов».

Голиков повернулся и пошел. Тропка изгибалась между кустов. Он направлялся к своим и потому был спокоен. Когда сзади послышался лошадиный топот, не повернул даже головы, а просто сделал полшага в сторону, чтобы пропустить кавалеристов.

Но топот резко оборвался. Горячее лошадиное дыхание опалило Голикову шею. На своем затылке он ощутил холодное прикосновение винтовочного дула.

«Негодуя на дураков-кавалеристов, — вспоминал позднее Аркадий Петрович, — я осторожно, иначе бы мне разбили череп, поворотил голову — и умер в ту же минуту, потому что увидел вместо наших кавалеристов два ярко-красных мундира и синие суконные шаровары, каких ни бригада, ни красноармейцы никогда не носили.

"Кончено, — мелькнула тысячесекундная мысль, — как это ни больно, как ни тяжело, а все равно кончено". И, побледнев, я пошатнулся с тем, чтобы по железному закону логики спусковой крючок приставленной к затылку винтовки грохнул взрывом.