Читаем без скачивания Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере - Людмила Новикова

Белое командование охотно принимало на службу и взятых в плен командиров красных частей. Специальные комиссии из высших белых офицеров опрашивали пленных. Если выяснялось, что офицер имел награды царской армии, что он оказался в Красной армии по мобилизации, что в большевистской партии не состоял и «особого рвения по службе» не проявлял, он тут же восстанавливался в прежнем чине и направлялся в часть[870]. Вследствие этого осенью 1919 г. в составе Северной армии оказалось значительное число бывших красных командиров, под руководством которых нередко служили те же бывшие красноармейцы.

Таким образом, несмотря на вывод из Северной области последних союзных войск в сентябре – октябре 1919 г., белому командованию удалось быстро компенсировать некоторое ослабление фронта и даже значительно увеличить размеры армии за счет внутренних мобилизаций и военнопленных. Общая численность белых войск в последние полгода существования Северной области увеличилась вдвое и превысила 54 тыс. человек[871]. Размеры армии в отношении к количеству жителей края на Севере сравнялись с масштабами мобилизации в годы Первой мировой войны и превосходили мобилизационные усилия большевиков и других белых режимов.

Однако чем быстрее росла северная армия, тем труднее становилось белому правительству ее обслуживать и содержать. В значительной мере трудности снабжения армии были связаны с прекращением союзных поставок. Еще накануне эвакуации союзники перестали поставлять на Север продовольствие, предметы первой необходимости и вооружение. Более того, полагая, что белым одним долго не продержаться, союзное командование вывезло или уничтожило значительную часть уже находившихся на Севере запасов. Продукты и оружие часто топились в реке прямо на глазах у белых солдат. Только в Мурманском крае, который, как предполагалось, мог продержаться дольше, союзники оставили шестимесячный запас снабжения[872]. Ожидая со дня на день падения Архангельска, союзные власти не спешили передавать белому командованию и находившиеся в их пользовании русские ледоколы. И даже имевшиеся на Севере суда часто нельзя было задействовать для организации снабжения, так как для них не было угля[873].

Осенью 1919 г. перед северным руководством вновь остро встала продовольственная проблема. Чтобы снабдить население области хлебом, в августе – сентябре 1919 г. из Архангельска в Сибирь направилась беспрецедентная морская торговая экспедиция под руководством известного полярного исследователя Б.А. Вилькицкого, прошедшая вдоль Северного морского пути к устью Оби. Однако из-за трудных погодных условий и политического хаоса в Сибири оттуда удалось получить лишь груз, равный пяти процентам годовой потребности Архангельской губернии в хлебе[874]. Помимо этого, белые власти, не имевшие валютных запасов для закупок продовольствия за рубежом, с большим трудом смогли договориться о покупке в кредит крупной партии муки в Америке. Однако эти поставки обеспечивали жителей области только по «голодной» норме и только до весны[875]. Тем временем успешное осеннее наступление распространило контроль Архангельска на новые территории с голодающим населением, которое необходимо было кормить[876].

Осенью 1919 г. белое правительство вынуждено было сократить норму выдачи хлеба. В Архангельске она уменьшилась в среднем с 20 до 15 фунтов в месяц, а в некоторых сельских районах не превышала пяти фунтов[877]. Тем временем запустение промыслов не позволяло населению пополнять рацион местными продуктами. Продовольственная нужда заставила правительство даже пойти на такую крайне непопулярную меру, как сокращение армейского пайка. Солдаты в письмах домой жаловались, что «то, что раньше давали сверх пайка, дают вместо пайка» и что даже в новый год солдат кормили гнилой рыбой[878]. Продовольственный кризис имел ощутимые политические последствия. Британский офицер связи, находившийся в Архангельске, доносил в Лондон в январе 1920 г., что теперь «многие солдаты говорят, что еда у большевиков не намного хуже, чем у них»[879]. Отмечая недостаток продовольствия, обмундирования и вооружения, генерал Миллер телеграфировал русским послам в Париже и Лондоне, что, если ситуация с поставками не изменится, скоро армия «сама начнет разбегаться по домам, потому что ее перестанут кормить и одевать»[880].

К концу 1919 г. в Северной области обострилась нехватка всех продуктов питания, одежды, фуража. Это толкало военные власти на все более широкие реквизиции. В ноябре был издан приказ, который обязал крестьян сообщить сведения о имевшихся в хозяйстве полушубках для реквизиции их по твердым ценам для нужд армии. Появились запреты на вывоз сена, мяса и других продуктов из прифронтовых районов. Кроме того, из-за крайней нужды местные военачальники нередко пренебрегали установленными правилами и широко конфисковали крестьянское имущество без оплаты и даже без каких-либо расписок[881]. Постоянные ревизиции не только вызывали возмущение населения, но и влияли на настроение фронта. Солдаты жаловались, что, пока они воюют, правительство обирает их хозяйства[882].

Непомерно выросшая армия легла тяжелым грузом на население области, несшее повинности для нужд фронта. Наиболее обременительными для деревни были постоянные конские мобилизации и гужевая повинность. Так как в области не было железных дорог, проходивших параллельно фронту, значительная часть перевозок приходилась на крестьянские подводы. Возчики проделывали путь в десятки и сотни километров, надолго покидая свои хозяйства. Лошади массово гибли от перенапряжения и бескормицы. Однако плату, выдаваемую за извоз и реквизированных лошадей, быстро съедала инфляция. В результате резкого сокращения поголовья скота, например, в Холмогорском уезде к началу 1920 г. осталась лишь пятая часть имевшихся до войны лошадей. Но, как отмечали свидетели, крестьяне часто не жалели о реквизированных и павших животных, поскольку это освобождало их от гужевых перевозок[883].

Быстрый рост армии сказался также на положении городов. Массовая мобилизация рабочих и служащих в войска привела к увеличению рабочего дня на заводах для оставшихся рабочих. Нормой стали сверхурочные работы. Дополнительное рабочее время на казенных предприятиях уже не оплачивалось, как прежде, в полуторном размере из-за недостатка средств в областной казне. И даже после долгого рабочего дня горожане должны были нести бесплатную охранную службу в рядах ополчения[884]. Северяне, существовавшие на полуголодном пайке, не могли даже докупить себе продовольствие на свободном рынке, так как цены достигли астрономических размеров. Кругом ходили слухи, что хлеба в области хватит только до весны, и это еще более усиливало недовольство. По сообщению агентов белой контрразведки, в январе 1920 г. рабочие архангельских заводов говорили между собой, что «большевики и не пойдут сюда: зачем они будут класть людей; они нас голодом заморят»[885]. А Архангельский совет профсоюзов все более открыто заявлял о том, что положение может изменить лишь «по возможности скорое завершение гражданской войны», намекая на перемирие с большевиками[886].

Находясь в Северной области как в осажденной крепости, даже региональная торгово-промышленная элита должна была в последние месяцы 1919 г. туже затянуть пояса. Чтобы достать валюту для закупок снабжения за рубежом, в августе 1919 г. Миллер жесткими мерами попытался принудить торговцев сдать в казну полностью всю валюту, полученную от экспорта. В обмен власти предлагали обесцененные русские рубли по завышенному курсу, что фактически грозило банкротством архангельским торговым кругам. Чтобы обеспечить исполнение приказа, «должникам» было запрещено покидать Северную область под угрозой конфискации имущества. В октябре 1919 г. наказание за уклонение от уплаты было увеличено до 4–6 лет каторжных работ с конфискацией денежных вкладов и собственности[887]. Теперь скамья подсудимых грозила виднейшим представителям местных торговых кругов. Например, в декабре северное руководство пыталось добиться выдачи как уголовного преступника предпринимателя И.И. Данишевского, находившегося в тот момент в США в качестве официального представителя Областного комитета продовольствия для организации продовольственных поставок в Архангельск[888].

Валютные средства, полученные от экспортеров, едва ли могли разрешить финансовый кризис в Северной области. Однако нажим на торговцев испортил отношения белой власти с региональными кругами. Торгово-промышленная элита громко протестовала против «большевистских приемов», применяемых белым руководством, и возводила на него вину за развал хозяйства, за экономическое запустение и нарушение «коренных интересов» Севера[889]. Но протесты не нашли понимания у правительственных чиновников, обвинявших торгово-промышленников в отсутствии патриотизма и защите своих «шкурных интересов»[890]. С осени 1919 г. наиболее дальновидные и обеспеченные представители архангельской элиты, не видя возможности продолжать свою деятельность на Севере, потянулись за рубеж. В частности, Данишевский решил не возвращаться в Архангельск и предпочел добровольное изгнание северной каторге. Другие местные активисты отошли от политики. Многие теперь сомневались, действительно ли настолько ужасна жизнь под властью большевиков, что стóит и дальше терпеть все те беды, которые принесла с собой война.