Читаем без скачивания ПСЫ ГОСПОДНИ - Рафаэль Сабатини

Главарь четверки, дородный смуглый парень с синеватыми от бритья щеками, с презрительной наглостью окликнул Джерваса. Тот с акцентом, от которого у инквизитора округлились глаза, сообщил, что он, королевский гонец, привез письмо короля Испании Генеральному инквизитору и должен доставить его немедленно.

Инквизитор презрительно ухмыльнулся, и его спутники последовали примеру.

– Ты, ей-богу, и впрямь смахиваешь на королевского гонца! – с издевкой произнес инквизитор.

Усмехавшиеся спутники засмеялись, и несколько ротозеев, стоявших рядом, угодливо хихикнули. Когда начальство снисходит до шутки, как бы глупа она ни была, каждый шут, услыхавший ее, польстит ему хихиканьем.

Джервас сунул насмешнику запечатанный пакет и охранное свидетельство. У того сразу вытянулось лицо. Он даже позабыл, что Джервас был при оружии. Инквизитор отбросил капюшон и почесал голову, желая, очевидно, оживить в себе способность к умственной деятельности. Потом он обернулся к своим спутникам и, посовещавшись с ними, принял решение.

– Процессия началась полчаса тому назад. Она следует от замка, – сообщил он Джервасу. – Его высокопреосвященство – во главе процессии. Обратиться к нему сейчас невозможно. В любом случае вам придется подождать, пока он вернется в замок. Тогда мы проводим вас к нему.

Джервас, обезумевший от горя, крикнул, что у него дело неотложной важности. Письмо касается аутодафе. Служитель инквизиции выслушал его с флегматичным видом человека, стремящегося защитить себя от безрассудства. Потом заявил, что он – парень весьма сообразительный, но не всемогущий. А для того, чтобы обратиться к его высокопреосвященству сейчас или до завершения аутодафе, надо быть всемогущим. Только инквизитор смолк, раздался многоголосый крик из гущи толпы, и по людскому морю пробежало волнение, точно рябь по воде.

Инквизитор, а следом за ним и Джервас, посмотрели в ту сторону длинной улицы, откуда ждали процессию. Вдали в свете солнца сверкали топорики алебард. Вокруг кричали: “Они идут! Они идут!”, и Джервас понял, что показалась головная часть страшной процессии.

Он забросал служителя инквизиции вопросами о помосте на площади и сооружениях на нем. Джервас невольно выдал себя, спросив, будут ли осужденные казнены на эшафоте. Инквизитор улыбнулся и в свою очередь поинтересовался, откуда королевский гонец родом, почему незнает азбучных истин. Тем не менее Джервас добился от него ответа: место казни находится за городом, на помосте же публично осуждают прегрешения, служат мессу, читают проповедь. Как он мог подумать, что это эшафот, ведь святая инквизиция не проливает крови.

Это было новостью для сэра Джерваса, и он позволил себе усомниться, так ли это на самом деле. Служитель инквизиции снизошел до чужеземного варвара и просветил его. Здесь, на площади, святая инквизиция наказывает людей, совершивших простительные прегрешения против веры, и публично отлучает от церкви тех, кто не покаялись в своих грехах, тех, кто снова впали в ересь, встав было на путь истины, и потому не могут получить прощения. Отлучая их от церкви, инквизиция передает еретиков мирским властям, чей долг по отношению к вере обязывает их покарать еретиков смертью. Но этим занимаются мирские власти, а не инквизиция, повторил служитель, глупо даже предположить такое, ибо святая инквизиция не проливает крови.

Конечно, по прошествии долгого времени и в другом месте можно было улыбнуться, вспомнив это объяснение, но нынешняя мрачная обстановка не располагала к улыбкам. Джервас в отчаянии смотрел по сторонам, на балконы дома, под которыми стоял, словно искал чудодейственный способ побега, возможности пробиться к Генеральному инквизитору. Взглянув наверх, он встретил взгляд девушки, стоявшей на балконе с чугунной решеткой; с нее свисал в знак траура черный бархат с серебряной каймой. Она стояла среди других женщин, ждавших зрелища, тоненькая, смуглокожая, с яркими губами и блестящими черными глазами. Надо полагать, она с одобрением смотрела на высокого англичанина с непокрытой каштановой головой. С балкона не было видно, что он чумазый и небритый. А по тому, как обходились с ним служители инквизиции, можно было заключить, что он – важная птица.

Когда их взгляды встретились, девушка, будто невзначай, уронила розу. Она скользнула по щеке незнакомца, но, к великому огорчению красавицы, так и упала незамеченной: мысли Джерваса были заняты другим.

Тем временем процессия медленно и чинно продвигалась к площади. Впереди маршировали солдаты веры – полк копьеносцев в черных мундирах, на фоне которых еще ярче сверкали металлические шлемы с шишками на острие и топорики алебард. Сурово глядя прямо перед собой, они прошли к помосту и выстроились внизу.

За ними шла дюжина церковных хористов, произносивших нараспев “Мизерере” note 15. Далее, выдерживая некоторую дистанцию, шествовал доминиканец с черным знаменем инквизиции; зеленый крест меж оливковой ветвью и обнаженным мечом символизировал милосердие и справедливость. Слева от доминиканца выступал архиепископ ордена, справа – настоятель храма Богородицы Алькантара. Каждого из них сопровождал эскорт из трех монахов. За ними следовал отряд третьего мирского ордена святого Доминика, далее – по двое в ряд – члены братства святого великомученика Петра с вышитым серебряным крестом святого Доминика на накидках. За ними – верхом и тоже по двое в ряд – ехали человек пятьдесят знатных сеньоров Кастилии, придавая мирскую пышность процессии. Их кони были покрыты черными бархатными попонами, сами они были в черном, но их наряд оживлялся блеском золотых цепей и сверканием драгоценностей. Они двигались так медленно и торжественно и восседали на своих конях так прямо и неподвижно, что казались группой конных статуй.

Толпа замерла в благоговейном молчании, слышалось лишь цоканье копыт в такт скорбному размеренному речитативу хористов. И все звуки перекрывал погребальный звон колокола.

Андалузское солнце сияло на прозрачных и ярких, словно голубая эмаль, небесах. Его отражали белые стены домов, на фоне которых происходила эта черная фантасмагория. В какой-то момент Джервасу все вокруг показалось не только невероятным, но и нереальным. Не существовало ничего – даже его собственного слабого изможденного тела, прислонившегося к стене. Оставалось лишь сознание, в которое он привнес абсурдное представление о каких-то самостоятельных сущностях воображаемой формы, свойств и телосложения. Никто из стоявших рядом реально не существовал – все они были лишь идеями, коими он населил собственный сон.

Но мгновенное помрачение рассудка прошло. Джерваса привело в себя внезапное движение в толпе. Так колеблется пшеничное поле под дуновением ветра. Справа от Джерваса женщины и мужчины – один за другим – валились на колени. Это непрерывное движение создавало странный эффект, словно каждый в толпе, падая на колени, тянул за собой соседа, а тот – своего.