Читаем без скачивания Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник) - Александр Филиппов

Затем полковник зачитал справку, составленную по материалам расследования причин и обстоятельств чрезвычайного происшествия в изоляторе. Из нее выходило, что все случившееся стало следствием слабого руководства подразделением, снижения уровня боевой и профессиональной подготовки личного состава, пренебрежением элементарными мерами безопасности, нарушением инструкций, регламентирующих порядок несения службы в СИЗО.

Самохин опять взглянул на Рубцова. Тот сидел спокойно и даже, будто соглашаясь с написанным в справке, кивал слегка, теребя свои верные, с проседью усы. Закончив чтение, Орлов закрыл тонкую папочку и предоставил слово прокурору по надзору за ИТУ Лакусову.

Самохин давно знал этого прокурора, много раз встречался с ним по делам службы в разные периоды отношения государства к преступности – от снисходительного безразличия брежневской поры до последнего, андроповского ужесточения и последовавшей за ним горбачевской «гуманизации» – и всякий раз удивлялся той искренней убежденности, с которой Лакусов бросался рьяно исполнять очередные решения и постановления партии. Именно по настоянию Лакусова Самохин получил в начале восьмидесятых годов строгий выговор за то, что представил документы в суд и отправил в колонию-поселение зоновского «мужика-пахаря», схлопотавшего накануне взыскание за мелкое нарушение режима. И с тем же Лакусовым несколько лет спустя Самохин спорил до хрипоты, доказывая, что нельзя подводить под амнистию зоновскую «отрицаловку» – оторвяг, не испытавших ни малейшего раскаяния за содеянные преступления. Но, упирая на «гуманизацию», прокурор настоял на своем, и только из колонии, где служил в ту пору Самохин, в конце восьмидесятых годов на волю в результате амнистии вышло несколько сот головорезов, готовых и способных на все.

Лакусов – крепкий бровастый мужик, одернув ладно сидящий на нем синий китель с серебристыми звездочками в прокурорских петлицах, предпочел говорить с трибуны, для чего вышел из-за стола и устроился за обтянутым красной материей ящиком, с которого любил в свое время вещать, зачитывая политинформации, Барыбин.

– Я не буду подробно останавливаться на деталях преступления, совершенного должностными лицами следственного изолятора, – начал прокурор, привычным жестом откинув назад седую прядь со лба и пристально, обвиняюще оглядев собравшихся. – Я скажу о главной причине чрезвычайного происшествия, которое буквально потрясло город, взволновало общественность…

Самохин вспомнил эту «общественность», кружившую по ночам волчьими стаями под стенами СИЗО и подбивающую криками содержащихся в камерах зэков к неповиновению. Иногда для разгона пьяных, а то и обкуренных парней и их визгливых подружек привлекали наряды патрульно-постовой службы милиции, подъезжавшей по вызову, но чаще сами сотрудники изолятора, вооружившись резиновыми палками, устраивали облавы на таких крикунов и, не имея в общем-то на это законного права, вразумляли дубинками самых активных подстрекателей.

– Главная причина случившегося, – продолжал между тем прокурор, – заключается в атмосфере, царящей в стенах этого учреждения. А она, товарищи, затхлая. Здесь отчетливо попахивает застоявшимся душком тридцать седьмого года, товарищи! Более того, здесь незримо витает дух ежовщины и бериевщины, не побоюсь этого сравнения, товарищи.

Сидевший в президиуме Щукин и суетившийся в зале, похожий на спившегося ангелочка корреспондент зааплодировали, а полковник Орлов принялся внимательно разглядывать потолок, словно надеясь увидеть там незримый дух сталинских супостатов, а потом вздохнул и кивнул обреченно: витают, мол…

– И эту атмосферу мы, товарищи, должны развеять, – сообщил прокурор, решительно рубанув ладонью воздух. – В ней, товарищи, невозможно дышать тем воздухом свободы и демократии, который переполняет сегодня наши… э-э… наши…

– Груди! – подсказал ему простодушно Федорин.

– Кишки, – вполголоса возразил Самохин.

– Наши сердца! – покривив душой против физиологии, нашелся, наконец, прокурор. – И мы, товарищи, каленым железом закона и правосудия будем выжигать оставшиеся здесь явления сталинизма.

– Правильно! – в наступившей вдруг тишине громко сказал Самохин.

– Что? – сбившись, переспросил прокурор.

– Насчет каленого железа, – пояснил майор, – правильно!

– Видите? Даже в вашем коллективе существует понимание этой проблемы, – указав на Самохина, продолжил прокурор. – Мы не боимся общественности. И, следуя принципам гласности и демократии, пригласили сегодня в президиум нашего собрания председателя координационного совета народно-демократической партии товарища Щукина. Прошу вас, Павел Петрович, – отступив от трибуны, пригласил прокурор, но Щукин, поднявшись, заявил вальяжно:

– Я не буду говорить из-за этого сооружения, – и с презрением указал пальцем на трибуну, – которое олицетворяет собой десятилетия лжи прогнившего тоталитарного строя. Я скажу с места…

Прокурор отпрыгнул от трибуны, глянул на нее испуганно и застыл рядом, будто часовой, охраняющий объект – источник повышенной опасности.

– Я приведу лишь один пример, исходя из своего, особенно горького для меня опыта, – скорбно произнес Щукин. – Мой сын безвинно был заточен в стены этого каземата. Будучи узником совести, он подвергался систематическим побоям и издевательствам со стороны некоторых сотрудников. Прокуратура любезно предоставила мне их фамилии. И я обещаю вам – от расплаты эти люди не уйдут…

– Я тебя, гнида, все равно прищучу, – раздался вдруг явственно в напряженной тишине голос Рубцова.

– Не прищучишь, майор! – надменно усмехнулся Щукин. – Кончилось ваше время! Теперь – наше время. Время тех, кто с риском для жизни, кровью своею отстаивал демократию на баррикадах у Белого дома в Москве! Но незримые стороннему схватки с агонизирующим режимом происходили и у нас, в провинции. Мой сын в противостоянии со здешними палачами тоже пролил кровь!

– Дерьмо он пролил в свои штаны, а не кровь. Обосрался, – громко уточнил Рубцов.

В зале захихикали.

– Вот лишнее подтверждение слов прокурора, – ткнул пальцем в Рубцова Щукин, – о том, что в этих застенках трудится, я беру это слово в кавычки, естественно, немало заплечных дел мастеров. Но мы расчистим авгиевы конюшни! Я надеюсь, что и начальник УВД генерал Дымов осознает эту проблему. По крайней мере, в дни путча он занял однозначную позицию, поддержав демократию и отказавшись выполнять распоряжения тех, кто надумал повернуть нашу страну вспять с пути, по которому следует все цивилизованное человечество!..

И опять раздалось три жидких хлопка. Аплодировали прокурор, оторвавшийся на миг от своего фотоаппарата корреспондент и полковник Орлов, который, втянув голову в жирные плечи, бесшумно несколько раз соприкоснул пухлые ладони.

Щукин, самодовольно улыбаясь, сел, а прокурор, не подходя больше к трибуне, раскрыл бумажную папку, поднял руку, обращая на себя внимание.

– Для справки, – важно заявил он, – разрешите проинфомировать собрание, что приказом начальника УВД майор внутренней службы Рубцов уволен из органов внутренних дел. Против него возбуждено уголовное дело по факту зверского избиения подследственного Щукина. Уголовное дело прокуратура возбудила также и в отношении капитана Варавина, однако вынуждена была прекратить его в связи со смертью обвиняемого.

В зале загудели, заскрипели стульями.

– За допущенную халатность, приведшую к чрезвычайному происшествию, – стараясь перекрыть шум, повысил голос прокурор, – этим же приказом начальника УВД из органов внутренних дел уволены старшая дежурная по корпусу старшина Герцог и помощница ДПНСИ сержант Самойлова. Начальник СИЗО подполковник Сергеев и его заместитель по политико-воспитательной работе майор Барыбин освобождены от занимаемых должностей и будут использованы в дальнейшей службе с понижением. Но это еще не все. Расследование, начатое в рамках чрезвычайного происшествия, выявленных в ходе его многочисленных фактов избиения осужденных и подследственных будет продолжено. Уверен, что в этом нам поможет новый начальник следственного изолятора, который лучше многих из вас знаком со спецификой службы в этом учреждении. Понимая ваше нетерпение, сообщаю, что приказом начальника УВД на должность начальника следственного изолятора назначен капитан Скляр Валерий Леонардович. Прошу вас, Валерий Леонардович, занять место в президиуме…

И пока Скляр, наверняка предупрежденный о грядущем назначении, лучась улыбкой, шел по узкому проходу между рядами, сидевшие на сцене кивали ему приветливо, а кудрявый корреспондент, кланяясь и приседая, сделал несколько снимков. Прокурор опять поднял руку, привлекая внимание зала: